Выпускница НГТИ Анна Матюшина начала свою актерскую карьеру после того, как окончила педагогический университет, где изучала русский и французский языки и получила столь мощный зрительский опыт, что решила изменить судьбу. Ее первым театром стал «Старый дом», а фирменным стилем — ясность, интеллект и гармония un vrai. Совершающая головокружительный прыжок из бурной радости в полное отчаяние Анинька в «Головлевых», коварная Анитра в «Пере Гюнте», пугающая нечеловеческой сдержанностью и лихорадочным блеском в глазах Кэти в «Танцующей в темноте». О том, как важно на сцене и за кулисами бороться и сохранять баланс, смещать фокус внимания и оставаться собой, смело идти на эксперимент и видеть границы, Анна Матюшина рассказывает в интервью «Новой Сибири».
— В мае в театре «Старый дом» состоялась премьера спектакля «Танцующая в темноте», первая театральная интерпретация знаменитого сюжета Ларса фон Триера, где вы выходите на сцену в очень необычном для вас образе…
— Думаю, ничего «обычного» от этой постановки никто и не ждал, потому что одноименный фильм Триера в России широко известен и делать его копию просто не было смысла. На самой первой встрече с режиссером Лизой Бондарь стало ясно, что икону матери из Сельмы никто делать не собирается. Нас интересовала «темная» сторона жертвенной любви. В нашей версии все персонажи уничтожают окружающих своим желанием сделать «как лучше», не позволяют друг другу делать собственный выбор, самостоятельно решать хоть что-то. Вот и возникает вопрос: действительно ли Кэти, роль которой я исполняю, хорошая подруга для Сельмы?
— Кажется, в этом спектакле вообще нет хороших людей?
— В нашей истории действительно нет. Мы говорим о том, что любовь эгоистична. Может быть, Сельме нужно было дарить Джину подарки на день рождения, проводить с ним больше времени, готовить его к тому, что, возможно, в будущем он потеряет зрение, научить его жить с этим, как научилась она сама. Вот это был бы лучший подарок на день рождение сына, а не 2056 долларов и 10 центов, которые ему в итоге и не достались. Мальчик остался и без матери, и без зрения. Очень грустная история, в которой жертва ни к чему хорошему не приводит.
— А если экстраполировать тему жертвенности на театр?
— Театр – уникальное явление, которое приносит одновременно огромную радость и огромную боль. Как только остается одна боль, надо уходить. Не жалеть. Но если есть радость, то нужно продолжать борьбу, пытаться сохранять баланс.
— С чего началась ваша театральная история?
— Мой актерский путь начался со встречи с режиссером Максимом Диденко. Он ставил у нас спектакль «Я здесь» по карточкам Льва Рубинштейна: жесткая форма, первый опыт перформанса и настоятельная просьба не пытаться что-либо играть!
— Вы работаете в театре, который любит эксперимент и знает в нем толк. Афишу «Старого дома» составляют спектакли разных режиссёров, творческих методов, стилей, жанров и направлений. Как вы относитесь к такого рода многоплановости и какие спектакли репертуара оказались «вашими»?
— Смелость в плане экспериментов, на мой взгляд, одна из сильных сторон нашего театра. Это привлекает, интригует, возможно кого-то раздражает, но никого не оставляет равнодушным. Актерам «Старый дом» дарит уникальный опыт работы с разными режиссерами. Я уже говорила о своем первом опыте работе в перформансе. Интереснейший репетиционный период случился с Александром Андрияшкиным в работе над «Социопатом», подробная работа с голосовой партитурой над «Танцующей в темноте». Но самый важный спектакль для меня — «Пер Гюнт» Антонио Лателла. Это не мой «родной» спектакль – меня ввели на роль Женщины в зеленом, Ингрид и Анитры, но я всегда чувствовала себя в нем на своем месте. Удивительно, как работает хорошая режиссура и форма. В «Пер Гюнте» из двенадцати человек, создавших этот спектакль, осталось всего четверо. Но спектакль живет, не разваливается.
— Есть ли для вас границы в эксперименте, за которые вы не выйдете никогда?
— Мое тело – одно из средств выразительности, и все, что не вредит его здоровью, допустимо. Режиссер, к которому есть доверие, который считает актера соавтором спектакля, а не инструментом, всегда получает то, что хочет. Даже если это выходит за рамки возможностей.
—У артистов театра «Старый дом» очень серьезная физическая нагрузка — репетиции, спектакли, проекты, читки, лаборатории. Если говорить о возможностях: где вы черпаете свои ресурсы и где лично для вас зона комфорта?
— Театр и зона комфорта – вещи категорически несовместимые. Для меня. К концу сезона я на пределе своих психических и физических возможностей. Расслабиться мне помогают старые итальянские фильмы и психоанализ.
— А в другой жизни, вы бы выбрали актерский путь?
— В другой жизни я бы уехала жить в Италию. Я бы, честно говоря, и в этой жизни уехала туда. Водила бы авторские экскурсии, преподавала языки. Или открыла бы школу дополнительного образования с командой крутых педагогов.
— В актерскую профессию вы пришли из педагогики, да и сейчас занимаетесь преподавательской деятельностью. Как одно выросло из другого?
— Я всегда знала (именно знала, а не хотела), что буду актрисой театра. Часто актеры признаются, что другого ничего не умеют: так были нацелены на театр, что в других навыках просто не было смысла. Я многое умею. Я дипломированный педагог английского и французского языка, преподаю сценическую речь, делаю первые пробы в режиссуре. Мне кажется важным владеть множеством навыков, чтобы иметь возможность смещать фокус своего внимания с одной деятельности на другую. В этом и заключается полнота жизни.
— Но прежде, чем ощутить полноту жизни, вы, уже дипломированный специалист, очутились на одной студенческой скамье с вчерашними выпускниками школы. Почувствовали разницу?
— У нас разница была пять лет. В первый год казалось, что это пропасть. Я-то пришла целенаправленно профессию получать, а кто-то хотел тусоваться. Многие даже в театре ни разу не были до поступления. Но потом все как-то выровнялось. Сейчас я работаю в театре со своим однокурсником Яном, и эта разница в пять лет совсем стерлась.
— Вы – интеллектуальная актриса. Для красивой женщины вашей профессии — это плюс или минус?
— В институте мне мастер говорил, что умная женщина в театре – беда. Хотя на самом деле беда – это то, что кто-то искренне так считает. Но для того, чтобы это понять мне потребовались годы. Я потратила кучу времени на то, чтобы казаться «попроще», больше я такой ерундой не занимаюсь. В театре должны быть разные женщины, с разными телами, рациональные, чувственные, сильные, нежные. Мужчин это тоже касается.
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»
Фото Анны РАССКАЗОВОЙ, Виктора ДМИТРИЕВА, Василия КОСТРИКОВА