Одна из самых известных российских поэтесс рассказывает о секретах стихосложения: о любви к языку, чувству прекрасного, наблюдательности, отзывчивости и о магии поэзии.
Евгения Джен Баранова родилась в 1987 году в Херсоне. Окончила СевНТУ по специальности «Информационные управляющие системы и технологии», большую часть жизни провела в Крыму. Публиковалась в многочисленных журналах, финалист литературных премий и победитель шестого поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира». Автор четырех книг стихов, с 2019 года — главный редактор литературного журнала «Формаслов».
— Ощущаете ли такую субстанцию, как «предстихи»? Из чего она состоит?
— Для меня «предстихи» — это гул, несколько роящихся и жалящих звуков. У меня есть записная книжка (не физическая, на смартфоне), я туда записываю все, что мне кажется интересным по ритму, по звуку, какие-то рифмы, возникшие из ниоткуда. Иногда забрасываю 4-8 строк, засахариваю впечатления на будущее. Потом возникает тот самый момент, когда и настроение, и мысли, и существующие наработки смешиваются друг с другом. Или не возникает.
— Что помогает вам «домолчаться до стихов»?
— Мне нравится писать в поездах на верхних полках. Хорошо пишется в вечернем метро: ехать нужно из конца в конец, людей должно быть мало. А потом идти и радоваться тому, как точно удалось ухватить за жабры неуловимое. Еще иногда хорошо проснуться раньше или заснуть позже… Вывод один: мне нравится писать в одиночестве. И на душе должна быть некоторая отстраненность. Когда сильные эмоции еще обжигают, но корочка на них уже остыла.
— Когда стихи написаны, что происходит сразу после этого?
— Я радуюсь. Ощущаю себя страшно полезной миру. Потом остываю, вижу недостатки. Иногда злюсь и думаю, зачем ты это напечатала, это же слишком личное. Воспринимаю Фейсбук как поэтический дневник второго уровня: еще не журнал, но уже и не совсем черновик.
— По наблюдению главреда «Литературки» Максима Замшева, вербальное вытесняется визуальным. Как часто с этим сталкиваетесь?
— Я не могу сказать, что меня пугает новое время, в конце концов, я дитя свое эпохи. Подписана на Netflix, зависаю в видеоиграх, веду ленивый блог в инстаграме, креплю к текстам картиночки (в свою защиту скажу, что в основном это работы художников, дающие ключ к пониманию текста или добавляющие объема высказыванию). Меня интересует арт, я охотно участвую в фотосессиях, однажды приняла участие в модельном показе. То есть визуальному я не враг, но и до звезды Ютуба мне далеко.
— Что относите к системе табу в литературе — и искусстве в целом?
— Я не заметила единой системы запретов в искусстве. Я еще помню перфомансы группы «Война»… Что касается меня лично, один критик сказал, что в моих текстах нет проблем пола и эротики как таковой. Меня это особенно не задело. Вряд ли я смогу написать о сексе ярче, чем Миллер, Лимонов или Лоуренс. Мой лирический герой, скорее, трагический романтик, нежели сексоголик.
— Когда начались ваши стихи?
— В 14 лет. Я была в гостях у тети в деревне (это Херсонская область) и случайно узнала, что раньше здесь было имение, которым управлял отец братьев Бурлюков. Кто такой Давид Бурлюк, я уже знала, Маяковский был уже приоткрыт. Короче говоря, это новое обстоятельство меня чрезвычайно вдохновило, и я написала два плохих текста.
— Что изменилось после первой публикации?
— Я на три дня стала звездой в глазах учителя литературы. Это была вторая четверть одиннадцатого класса. Я стала одним из победителей крымского фестиваля «Альгамбра», и меня наградили публикацией в газете «Литературный Крым». Я купила три экземпляра — дедушке, родителям и лучшей подруге Ксене, которую до того пытала своими стихами несколько лет.
— Как различаете хорошие стихи и не очень? А хорошие и великолепные?
— Хорошие и не очень? Есть объективные признаки технического несовершенства, не осознанного, когда это прием и прием эффективный, а случайного: например, проблемы с ритмикой, звукописью, «вновь любовь поднЯла бровь». Или наоборот — излишняя выглаженность. Впрочем, оценка стихов — наполовину дело личного вкуса, темперамента, начитанности. А великолепные, на мой взгляд, стихи я немедленно фотографирую, чтобы потом прочесть вслух тому, кто согласится слушать. Помню, ехали мы с Анной Маркиной в поезде из Белоруссии (боковые места, глубокая ночь) и читали друг другу любимое, случайное, восхитительное. Или однажды на хуторе в Вешенской Тихон Синицын читал нам, уставшим после 6-часового семинара, Кибирова («А наш-то, наш-то — увы, сынок — А наш-то на ослике цок да цок / Навстречу смерти своей») и Артемова («И опять они — мороз по коже, Всякий раз все про одно и то же, Слышите! — поют, поют, поют»). Из таких вещей для меня и складывается литературное пространство.
— Необходимые составляющие поэта — любовь к языку, чувство прекрасного, наблюдательность, отзывчивость. А что еще?
— Щепотка магии. Серьезно. Чем дольше живу, тем загадочнее выглядит природа творчества. Ну и, конечно, умение править себя. «Я брал острую бритву». Без навыка резать по живому сложно уйти в литературу.
— Давно ли ваш читательский интерес переходил в читательский восторг? Что в приоритете — проза или поэзия, книги или журналы, бумага или «цифра»?
— Восторг — от этого слова веет обязательностью, каким-то старательным счастьем. Я от вдохновляющей меня книги испытываю, скорее, ожог. И мне требуется время, чтобы расстаться с ее автором. Я буду искать аналитические статьи, рыскать по Википедии, изучать биографию автора. В самом тяжелом случае — скачаю и прочту что-нибудь из серии «ЖЗЛ». У меня есть пантеон любимцев — это Булгаков, Фицджеральд, Хэмингуэй, Селинджер, Чехов, Бунин, Аксенов, Капоте, Барнс, Маркес, Набоков, Ремарк. Я им прощаю многое. Есть авторы, у которых я преданно люблю несколько вещей. Например, «Циники» Мариенгофа или «Бойцовский клуб» Паланика. «Женщина французского лейтенанта» или «Волхв» Фаулза. «Рэгтайм» Доктороу, «Манхеттен» Дос Пассоса, «Шум и ярость» Фолкнера. Быкова люблю, Водолазкина (о, как меня пленил недавно прочитанный «Соловьев и Ларионов», как я радовалась считыванию имен в быковском «Июне»!). Барон Унгерн, анархист Строд, генерал Пепеляев — эти люди мне буквально снились, спасибо Леониду Юзефовичу.
Если прозу я читаю запоями (то много и быстро, то вообще никак), то поэзия всегда со мною. Мне повезло, мой Фейсбук — это, по сути, библиотека. Конечно, в моем сердце зарезервировано местечко и для поэтов-классиков, но их список слишком очевиден и похож на список любого интеллигентного человека, поэтому я его здесь приводить не стану.
— В прошлом году широко отмечался юбилей Бродского. Как ощущается воздействие его поэтики?
— Я люблю его нежной и долгой любовью. Бродский настолько укоренился в нашей поэзии, что объехать его невозможно. Надеюсь, я не в числе его подражателей, потому что водяная воронка, которую он после себя оставил, затягивает многих.
— Было такое — познакомились с автором и захотелось прочесть все его тексты?
— Знакомство же может происходить и мысленно, перепрыгивать время. Когда я познакомилась с Джимом Моррисоном (фильм «Дорз»), захотелось послушать его песни. Когда я подростком узнала, что красивого парня по имени Федерико Гарсия расстреляла какая-то сволочь, я немедленно отправилась в библиотеку. Евпатория, лето, мне четырнадцать. Да, я знала, что был такой поэт в Испании, но судьба, личность автора для меня имеют значение. Гумилев без Африки был бы не совсем Гумилев, как и Ахматова — без рисунков Модильяни, «ахматовских сирот» и черного перстня, подаренного Анрепу.
— Что такое ваша территория комфорта?
— Маленький домик в Бордо, холодное розовое игристое, запах лаванды, шкаф, полный книг, море, до которого легко добраться.
Или вечернее платье, красивые люди и какие-нибудь денежки, полученные за литературный труд. Или долгие прогулки с собакой по степи моего херсонского детства. Или ловить рыбу в медленной реке и знать, что новый текст получился лучше, ярче, глубже, чем ожидалось.
— Сохраняются связи с Крымом? Почему переехали в столицу? Как приняла вас Москва?
— У меня в Крыму остались родители, а вот культурных связей почти не осталось. Конечно, у меня там несколько друзей, свои книги,«Рыбное место» и «Хвойную музыку», я презентовала в Севастополе… Но последнее мое крымское интервью, если не подводит память, вышло в начале 2015 года. Печально.
Причины моего переезда — смесь геополитических и личных обстоятельств, останавливаться на этом подробнее мне бы сейчас не хотелось. Москва меня приняла ожидаемо — сначала холодно, потом теплее. Это же плавильный котел, око бури. Разумеется, как бы тебя ни любили на родине, в Москве все начинаешь заново. Но я о своем решении нисколько не жалею.
— Любимый театр в Москве?
— Чаще всего я хожу в «Сферу», там служит моя подруга Катя Ишимцева. Но и другие театры посещаю охотно, если появляется возможность — и РАМТ, и «Новую Оперу», и оба МХАТа, и Большой, если хватает на билет.
— Верите ли, что в столице появится станция метро «Аннинская» — в память о великолепном критике?
— Если появится, будет отлично. Но верю ли я?.. Сложный вопрос. Мое эстетическое чувство не всегда совпадает с мнением остального человечества. (Улыбается.) Я бы вообще новые улицы или станции называла в честь поэтов/художников или растений. Хвойная аллея, Цветаевский проезд, Березовый бульвар, площадь Бориса Рыжего. Разве плохо?!
— Какого памятника не хватает Москве?
— Набоков? Бунин? Гумилев? Десятки их. Пастернак! Почему до сих пор нет памятника Борису Леонидовичу? Он самый московский из наших классиков.
— Где проще выживать поэту — в мегаполисе или келье?
— Зависит от поэта. Мне нравится Москва. Конечно, я иногда от нее устаю, мне хочется покоя, моря и чистого воздуха, но как только я это получаю в свое распоряжение больше чем на две-три недели, я начинаю скучать по мегаполису.
— «Поэты ездят на обнимокатах, поэты игнорируют метро». Согласны?
— Обниматься я люблю, я же южанка, а вот метро игнорировать не в силах, это удобно и иногда красиво. Правда, я предпочитаю ночные переезды или путешествия в середине дня — в человеческих пробках меня вечно топчут.
— Фестиваль, на котором мечтаете побывать?
— Burning Man. Или Lollapalooza (я люблю музыку!) А вообще хотелось бы на какой-нибудь гигантский писательский слет в Южной Америке или пожить в писательской резиденции где-нибудь в Японии. Мой английский совсем не идеален, но я люблю приключения. По крайней мере, мне так кажется…
— Что любите и что не любите?
— Собак. Кошек. Путешествовать. Читать. Смотреть фильм и грызть орешки. Плавать. Слушать музыку. Обнимать деревья. Сидеть после хороших чтений в компании близких и знать, что ничего этому дню ты более не должен.
А не люблю трусость и стараюсь в себе искоренить.
— Насколько сильно ваше чувство азарта?
— Я очень азартна. Борюсь до конца. Хочу побывать в Монте-Карло и с шиком проиграть долларов сто. На бега мы с друзьями уже ходили. Я проиграла 450 рублей!
— Приведите пример своего спонтанного поступка!
— В 2004 году я в начале учебного года внезапно уехала из Севастополя в Луганск. Денег у меня почти не было, я ехала на третьей полке, мною руководили влюбленность и жажда славы. Я до того ни разу не читала за пределами Крыма, а тут вдруг меня пригласили выступить. И ждал меня в Луганске восхитительный парень, за которого я чуть не вышла замуж, и было мне 17 лет.
В феврале 2012 году я страшно обиделась на нелестное для меня сравнение, обиделась и за месяц собрала и издала книгу. К счастью, в процессе выступлений ее стоимость удалось отбить, а то мне бы грозила финансовая яма.
В прошлом марте еще до закрытия границ я внезапно поняла, что мне обязательно нужно улететь в Жирону, потому что я хочу отменить свой день рождения необычно. Отметила. Правда, не в Жироне, а в одиночестве и с маской компрессорного ингалятора на лице. Хоть деньги успела вернуть.
— Как вы думаете, почему писателям-профессионалам не платят госстипендию 30 000 в месяц?
— А было бы хорошо, если б платили. Жаль, но не созрело наше общество до такого вида поддержки. Вероятно, это происходит, потому что многим неясно, в чем выражается ежедневный писательский труд и как оценить его качество. С другой стороны, если такая поддержка появится, она должна быть безусловной, а не стимулировать превращение искусства в форму пропаганды.
— Театралы говорят: на актера нельзя научить — можно научиться! А на писателя научить можно? Мастер-классов и семинаров для этого достаточно?
— «Научиться» мне ближе, чем «научить», но, возможно, это именно моя особенность. Без самообразования и навыка самокритики далеко не уедешь. Еще я думаю, что мастер-классы и семинары — это чрезвычайно полезно: чем дальше автор от культурного эпицентра, тем полезнее. Но главное, на мой взгляд, — это появление среды. В провинции молодому писателю сложнее, он иногда оказывается настолько «белой вороной», что стремится перекрасить себя в черный — и бросает в результате писать.
— Прогресс в спорте — это переход количества в качество. А в литературе тот же принцип?
— Не уверена. Мой любимый Флобер обессмертил себя единственной книгой. Зачем нам десять «50 оттенков серого», если можно написать одну «Мадам Бовари»? Пять лет труда, 1788 исправленных страниц — и книга, после которой можно не писать, да и вообще не жить.
— Ожидать ли миру нового Льва Толстого?
— Мир всегда в ожидании того, кто сумеет выразить эпоху, научит безъязыкую улицу разговаривать, вернет величие — нужное подчеркнуть. Только этот новый, еще неявленный будет не второй Толстой, а первый имярек.
— Прилепин считает, что Водолазкин достоин Нобеля. А вы так о ком сказали бы?
— Водолазкин — хороший выбор, я бы обрадовалась. С Нобелевкой вот в чем проблема — только прикипишь сердцем к какому-нибудь писателю, а он или уже получил, или уже умер. Хотела упомянуть Орхана Памука — получил. Вспомнила Апдайка (о, этот беспощадный цикл романов о Кролике) — а он умер. И Фаулза уже нет среди нас, и Лимонова. Так что пожелаю удачи пока еще живым Джулиану Барнсу и Харуки Мураками.
— Видите ли вы региональных авторов, способных продолжить ряд классиков — Шукшин, Вампилов, Астафьев, Распутин?
— Меня смущает формулировка. Что такое региональный автор? Если я о нем знаю, не будучи литературным критиком и живя в Москве, то он явно вышел за пределы своего региона. Например, Алексей Иванов или Леонид Юзефович начинали на Урале, но быстро стали неотъемлемой частью столичной литературной жизни. Или Юрий Буйда. Я согласна с Мопассаном: «Гений — это человек, который рождается в провинции, чтобы умереть в Париже». Из относительно молодых авторов — Вячеслав Ставецкий, Гузель Яхина, Алексей Сальников. Из малоизвестных пока широкому читателю — Дарья Тоцкая.
— Детская литература — книги, которые не перечитывают. Согласны?
— Нет, не согласна. Во-первых, что считать детской литературой? Жюль Верн — это детская литература? «Дракула»? «Одиссея капитана Блада»? Конан Дойль? Все это писалось всерьез и для взрослого читателя. Или вот хороший пример — Марк Твен. Я обожала его в детстве, но с удовольствием перечитываю и сейчас. Хорошая детская книга, если так можно выразиться, мультифункциональна — дети увидят одно, взрослые другое.
— А какие книги вас изменили в детстве?
— «Алиса в стране Чудес» (до сих пор цитирую), северные и южные рассказы Джека Лондона, Марк Твен. Гайдара любила: как можно было не полюбить, если там главная героиня Женька. (Улыбается.) Сказки братьев Гримм. Андерсен. Линдгрен. Чуть не забыла — «Бесконечная история»! Ключевая для меня книга.
— Сейчас популярна серия «ЖЗЛ». Чья биография вам интересна для своего исследования?
— К сожалению или к счастью, темных тропинок почти не осталось. Блок, Булгаков, Гумилев, Шкловский, Мандельштам, Набоков, Бродский, Гарсиа Лорка. Какие-нибудь мечтатели или безумцы. Джек Керуак. Джим Моррисон, Хантер С. Томпсон. Отчаявшиеся революционеры вроде Якова Блюмкина или Маруси Никифоровой. Хотелось бы написать о появлении «Улья» и жизни его обитателей. Или о жизни пропавшего без вести покорителя Эвереста Джорджа Мэллори. Мне интересны люди неуспокоенные.
— Назовите качества, привлекающие вас в мужчинах!
— Интеллект, отвага, некоторая дерзновенность. Честность. Чувство юмора и чувство слова. Для меня привлекательный мужчина — это человек, с которым можно пойти в сельву или на литературный вечер, можно смеяться или грустить, и он ни в одной из этих ситуаций не будет жалок.
— Почему современные поэты не ставят перед собой задачу «глаголом жечь сердца людей»? Это слишком трудно?
— Ставят и жгут. По крайней мере, многие. Другое дело, что каждому сердцу нужен свой пожар. Для меня поэзия — работа жизни. Я стараюсь делать свою работу хорошо.
— Расскажите историю создания электронного журнала «Формаслов»! Как развиваете его? Как реагируют коллеги по литцеху?
— Готовьтесь, это будет долго. Предыстория номер один: однажды мы подружились с Аней Маркиной. Предыстория номер два: однажды мы с Аней поняли, что у нас в значительной степени совпадают взгляды на жизнь и искусство и с этим пониманием следует что-то делать. В апреле 2017 появилась наша арт-группа #белкавкедах, и было нас в ней трое. Через два года третий участник нас покинул, и мы почувствовали, что выступлений или совместных публикаций (а их было немало — «Дружба народов», «Независимая газета», «Плавучий мост», «Южное сияние»; критика в Homo Legens и Лиterraтуре) нам недостаточно. Как говорится, «астрологи объявили неделю…» амбициозных проектов.
В июле 2019 года мы с головой ушли в создание нового электронного журнала. Приходилось нам тяжело, работали мы в режиме «бессмертный пони», осваивали сайтостроение изо всех сил (пригодилось наше айтишное образование)… К концу августа большая часть технических задач была решена, и мы стали формировать свою редакторскую команду, нашли таких же «юношей бледных со взором горящим», причем обоих полов. 1 октября 2019 года был представлен городу и миру электронный журнал «Формаслов»: поэзия и проза, детлит и ликбез, светская жизнь (так мы в честь фильма Вуди Аллена назвали раздел критики и публицистики) и видеоканал.
На сегодняшний день с нами в одной лодке такие яркие личности, как Евгения Ульянкина (редактор отдела поэзии, актуальная поэзия, поисковый фланг), Яна-Мария Курмангалина (редактор отдела поэзии, специализируется на толстожурнальных авторах), Михаил Квадратов (редактор отдела поэзии, редактор отдела прозы, мастер-универсал, умеющий привлечь и умеющий удивить), Евгений Сулес (редактор отдела прозы, актер, один из руководителей клуба Любителей Живых Историй, блестящий рассказчик) и Вячеслав Харченко (редактор отдела прозы, автор острых и точных рассказов, полных психологической достоверности), Андрей Тимофеев (редактор отдела прозы, культуртрегер, отвечает за поиск «новых реалистов»). А ведь есть еще раздел детской литературы! Там властвуют Алена Бабанская, Виктория Татур и Алексей Зайцев — авторы, имеющие свой узнаваемый голос, состоявшиеся и успешные. Что касается разделов #светская жизнь и #ликбез, то в них, кроме материалов, которые мы с Аней готовим сами, есть и авторские колонки (например, Дарья Тоцкая с рубрикой #нормарт в ликбезе или Мария Давыденко с кинообзорами в «Светской жизни»), и примеры удачной коллаборации (рубрики #буквенный сок и #полет разборов, быстро не объяснить, просто отправляйтесь на сайт и все увидите своими глазами), и приглашенные редакторы Борис Кутенков, Анна Долгарева, Алексей Колесниченко, постоянно снабжающие нас рецензиями, обзорами и интервью.
Теперь о развитии. В конце мая 2020-го мы запустили бесплатную пдф-библиотеку! Любой человек из любой точки мира может абсолютно легально и совершенно бесплатно скачать книгу Александра Кабанова или Геннадия Каневского, Нади Делаланд или Василия Нацентова. В соответствующих разделах «Формаслова» уже представлены книги издательств «Русский Гулливер», «Воймега» и Tango Whiskyman, серий «Книжная полка поэта» и «Они ушли. Они остались». Программа-максимум — выстроить аналог «Журнального зала», только для электронных книг. Программа минимум — дать дополнительную возможность читателю и писателю отыскать друг друга.
Реакция же коллег по цеху — разная. Кто-то восхищается выбором авторов, кто-то помогает советом, кто-то хвалит дизайн, а кто-то считает нас «молодыми негодяями» и белками-агрессорами, нахально обживающими под свои нужды литературный процесс. Впрочем, положительных отзывов значительно больше, это вдохновляет.
— Идеальное стихохранилище — интернет или библиотека?
— Для поиска — интернет. Для удовольствия — домашняя библиотека.
— Лучший способ монетизации литспособностей?
— Я его пока не обнаружила… Мне кажется, стоит пробовать себя в разных окололитературных сферах. В попытке стыда нет.
— Тексты песен Стаса Михайлова трудно назвать поэзией. Однако на его концертах неизменные аншлаги. Почему?
— Я сначала хотела ответить словами Егора Летова: «Любит народ наш всякое…», но потом вспомнила, что должна вести себя прилично… Поэтому скажу так: люди поглощают искусство в доступной им форме. Как заметил однажды Маяковский, «есть люди разных вкусов и вкусиков: одним нравлюсь я, а другим — Кусиков».
— В списке авторитетов современного общества поэтам отводится «…надцатое» место. Как относитесь к этому?
— Все просто: я так не считаю. И мои друзья, и мои читатели так не считают. Если кому-то плевать на поэзию во всем ее многообразии, то это его жизненный выбор и не более того. И совершенно не повод выйти в окно людям, посвятившим словесности жизнь.
— Увы, поэтов крайне мало в телевизоре. Если бы вы могли выбирать, кому бы дали интервью из этой троицы — Дудь, Собчак, Познер? Почему?
— Познер. Он живая легенда. Мне нравится его европейский склад ума. И я смотрела почти все его передачи о путешествиях по миру.
— Современный человек станет абсолютно беспомощен в быту, как только отключат электричество. Вам не страшно думать о такой перспективе?
— Нет, я выросла в Кореизе — горном поселке в 16 км от Ялты. Электричество планово отключали все мое детство (я помню, как пользоваться керосиновой лампой и даже как сделать масляный фитиль), газа не было до 2006 года (красный газовый баллон в моем воображении превращался в космическую ракету), горячей воды — не нагретой с помощью бойлера, а в трубах — нет до сих пор… Я буду делать то же, что и всегда, — писать стихи, готовить еду, читать книги. Без фильмов будет, конечно, грустно. Пожалуй, придется заполучить динамо-машину или обзавестись солнечными батареями.
— В людях поселился страх заболеть коронавирусом. А какая зараза страшнее — вирусы наживы, равнодушия, бездарности?
— Мне сложно представить вирус бездарности… Это, скорее, иссякание внутренних запасов. Исписался человек, устал, бывает. Что касается равнодушия и наживы… На литературе нажиться не просто, может, поэтому в нашем кругу сложно отыскать одержимых наживой… Жадных людей я не люблю. Равнодушных — отодвигаю.
— Существует ли феномен литпоколения 30-летних? Кто в нем, причисляете себя к нему? Чем он характеризуется?
— Да, как и феномен любого другого. Я принадлежу к категории 30+, потому острее ощущаю нашу непохожесть на соседей по возрасту. Однако смею предположить, что представители «поколения 20» или «поколения 40» осознают свою особость точно так же.
Итак, что мне рассказать о таких, как я? Мы ранимы, энергичны и хотим большего, всегда хотим большего, это заставляет нас развиваться. Мы ищем новые формы и форматы. Мы страдаем, дружим и влюбляемся, как и тысячи прочих. Если нужны конкретные имена, то вот они: Анна Маркина, Григорий Медведев, Майка Луневская, Борис Кутенков, Валерия Пустовая, Константин Комаров, Лета Югай, Вячеслав Ставецкий, Евгения Некрасова, Ия Кива, Роман Рубанов, Александр Евсюков, Антон Васецкий, Тихон Синицын, Антон Метельков, Александр Евсюков, Дарья Тоцкая, Наталья Полякова, Ольга Брейнингер, Евгения Декина, Владимир Косогов, Анна Долгарева, Сергей Баталов, Аксана Халвицкая, Иван Купреянов, Максим Матковский, Булат Ханов, Яна Юдина, Григорий Служитель, Елена Жамбалова. Нас тьмы и тьмы, серьезно. Мой список, разумеется, хаотичен и неполон: поэты, критики, прозаики перемешались и пошли потоком.
— Что можете простить талантливым коллегам — пьянство, лень, невежество, эгоизм?
— Все это можно простить в незначительных пределах. Если мой талантливый друг, выпив, решит разбить мне голову, наши пути необратимо разойдутся.
— Лауреаты первой премии «Лицей» получили по 1,2 млн. руб. Не многовато ли для делающих первые шаги в литературе?
— Во-первых, я хорошо знакома с текстами большей части финалистов и могу сказать, что многие из них — сложившиеся авторы. Во-вторых, нет, не многовато. Все или почти все мы отчаянно нуждаемся в средствах. Если твой собрат своим талантом заработал столь значительные деньги, остается только порадоваться за него. Мне и 100 тыс. от журнала «Юность» (спасибо вам, ребята!) показались счастьем и невероятным подарком судьбы.
— Интересна ли вам как поэту новая территория — драматургия, переводы, проза?
— Да, меня привлекают и проза, и поэтические переводы. И в том, и в другом направлении я делаю осторожные шаги. С прозой сложнее — вокруг слишком много по-настоящему талантливых прозаиков. Но я не оставляю надежды написать однажды сборник рассказов или роман. Полагаю, впрочем, что роман у меня если и получится, то мозаичный, рассыпающийся. Я человек рассказа, а не эпопеи.
Что касается переводов, то полтора года назад редактор отдела поэзии «Дружбы народов» Галина Климова позвала меня присоединиться к студии сравнительного перевода «Шкереберть». Я сразу возликовала, потом застеснялась, потом вошла в рабочий ритм. Сделала несколько переводов с украинского и белорусского. Украинский я знаю, белорусский к нему близок, может, поэтому задача проникнуть в мир Андрея Хадановича или Петра Мидянки мне кажется столь интересной. Хотелось бы попробовать свои силы и в других славянских языках.
— Как мне кажется, поэт всегда перфекционист. Это изнуряет?
— Да, но и дает удивительное насыщение. В работе до изнеможения есть своя прелесть. Ты чувствуешь себя героем, викингом, «открывателем новых земель».
— Как складываются ваши отношения с критиками?
— Уравновешенно. Я не захвалена и не затравлена. Критика для меня, как вишневое варенье: не слишком сладко, не слишком кисло и всегда хочется еще.
— Как живется, когда не пишется?
— Плохо. Постоянно чувствую, что существование мое не до конца оправдано.
— Писательское счастье — это ежедневное вдохновение или любовь миллионов?
— Я не испытывала ни того, ни другого. (Улыбается.) Если доведется столкнуться — обязательно определюсь.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото Софьи КОЛОТЫРКИНОЙ
