(под рубрикой «ИЗОЛЯЦИОННАЯ ЛЕНТА»)
— Как принято считать, творческие люди более ранимые и нежные, чем все остальные, — тем более в нынешних вынужденных условиях. Но ведь и вы тоже все разные: для кого-то самоизоляция — трагедия, кому-то — как слону дробина.
— У меня как раз второй вариант. Потому что мне пока все очень нравится — конечно же, за исключением болезней и смертей. В остальном жизнь стала потрясающе интересной, появилось множество новых удивительных данных, которые мы получаем со всего мира…
— Прошу прощения, Евгения, но это ведь по большей части данные о статистике эпидемии. Или мы говорим про всяческие онлайн-трансляции?
— Нет, ни то и ни другое. Тем более что я не большой мастер и любитель онлайнов, смотрю эти сюжеты в том же режиме, как и раньше. Мне больше интересно, как все вдруг изменилось вокруг нас и как стали реагировать на новую жизнь люди. Стали проявляться какие-то по-настоящему «человеческие» вещи, а я ведь работаю именно с народом. Поэтому происходящее, по-моему, важно даже с научной точки зрения — можно прямо начинать писать труды на эту тему, истории, связанные с жизнью представителей разных специальностей. Ведь этот пережитый опыт по-настоящему уникален, когда в каждом из нас обостряются и обнажаются хорошие и плохие чувства.
— Вы чувствуете творческий подъем во времена социальных катастроф?
— Я думаю, что сегодня срабатывают своего рода детские рефлексии — у тех, на кого сильно повлияли 90-е годы. Тогда ведь вокруг тех людей, что постарше, все рушилось, а молодые находились в радостном ощущении перемен, многие в тот дикий период смогли зафиксироваться в личном позитивном росте.
— Да, революции тоже кому-то нравятся, а кому-то не очень.
— Я бы скорее сравнила все это с ремонтом в квартире. Когда все совсем непросто, но зато ожидаешь перемен, даже чувствуешь их запах… Хотя сравнивать сложно, ведь такой грандиозной ситуации, как сейчас, с нами никогда еще не было, мы переживаем этап совершенно новой Истории. Так что очень интересно наблюдать и за другими, и за собой.
— И что же конкретно изменилось в конкретной жизни?
— Мастерская у меня на левом берегу, а живу я на правом. Поначалу — как только прозвучало слово «самоизоляция» — я как муравей стащила домой из мастерской все мелкие подрамники на случай, если меня наружу больше не выпустят. Сейчас, когда все начало рассасываться естественным путем, стало проще. Единственные изменения, которые для меня оказались некомфортными, — это потеря метро. Метро для меня всегда было как бы приложением к мастерской, я с ним совсем сроднилась. Но господа-мужчины из моего семейства сурово сказали: «Нет, ты не будешь на нем ездить!» — и я пересела на такси. А я такси очень не люблю. Хотя состав водителей, оказывается, изменился, появилось много молчаливых людей без профессиональных перекосов, так что пребывание в чужом маленьком железном домике на колесах приносит иногда даже какую-то пользу.
— Как чувствует себя художник, лишенный возможности выставляться?
— Да я и раньше мало с кем общалась, я давно веду закрытый образ жизни, с тех пор как перестала преподавать в академии. Своим выставкам никогда особенно и не радовалась, а подготовка и открытие — так вообще большая проблема. Радуюсь я уже потом, когда вижу вокруг родные лица…
— Вы, случайно, не коронавирусный диссидент, который любит критиковать власти за неправильные действия?
— Это один из неприятных моментов — когда возникает надобность найти кого-то во всем виноватого. Проблема первобытного ужаса, когда непонятна причина всех твоих бед, — это куда опаснее, чем страх перед конкретным злодеем. А сейчас ситуация именно такая, она не зависит от того, хорошие мы или плохие, поскольку все мы вообще тут ни при чем. И тогда ужас перерастает в ненависть и становится материален. От ненависти, конечно, никому легче не становится, но может показаться, что это хоть какой-то выход.
Очень интересно была выстроена временнАя линейка: как менялось на каждой стадии эпидемии отношение к происходящему. Никто сильно не забеспокоился, когда заразился Китай, а потом весь мир начал складываться как домино — и тогда мы вдруг ощутили сопричастность ко всему человечеству, поняли, что нет никаких заборчиков между странами…
— Но ведь формально самоизоляция пока никуда не делась, в какой-то момент это не может не действовать на нервы.
— Да нет, конечно, многие из нашего художественного народа действительно стонут: выставок нет, зрителей нет. Зато появился удивительный плюс в том же визуальном ряду интернета. Когда люди оказались наедине с самими собой, им захотелось увидеть что-то новое, вот тогда живопись и вообще визуальное искусство вдруг стало востребованным. Так что изоляция продемонстрировала возрождение интереса к искусству в обыкновенной человеческой жизни, благодаря нынешней ситуации самообразование стало двигаться вперед прямо семимильными шагами.
— В какой-то момент даже адепты Фейсбука вдруг почувствовали перебор с селфи, кошками и обеденными тарелками.
— Ну да, конечно. И если такой естественный эволюционный прорыв от котят к искусству не прервется, то, глядишь, через полгода и на выставки те же заинтересованные люди придут, только уже совсем с другим информационным багажом. Так что мне кажется, что все происходящее — это не наказание, а наоборот — нам предложена какая-то новая возможность.
Петр ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
