Современный русский язык крут на расправу и лих на виражах. Он с легкостью заходит на чужие территории, микширует сферы и стили, жонглирует сленгом и экспрессией, с ничем не замутненной радостью выплескивает наружу физиологические ощущения, переходя из области эстетических оценок, например, в гастрономические кущи. И — вуаля! — на свет появляются сочные тексты, вкусные авторы, пожиратели книг и любители смаковать страницу за страницей.
Ничего не поделаешь: потребитель хочет наслаждаться и получать удовольствие, а между тем отлитая им в бронзе сенсорика матереет, превращается в штампы и отдает дурною искусственностью. «Побойся бога, ни в одном из твоих рассказов нет женщины-человека, а все какие-то прыгающие бланманже, говорящие языком избалованных водевильных инженю», — писал Антон Павлович Чехов своему брату Александру, критически оценивая его новый рассказ. И за этим припечатавшим автора «бланманже» лежит бездна иронии и таланта.
Гастрономия в языковом, художественном преломлении была для Чехова отнюдь не примитивным способом выразить бурю эмоций, но источником вдохновения и профессиональным инструментом, настроенным чутко и тонко. Вписанная в чеховскую «эстетику повседневности» еда, помогала классику выстраивать вертикальные связи и формировать подтекст, стягивать нити сюжета и хранить «память культуры». Но это, что называется, подземные воды, на поверхности же читательский глаз видит яркие, вызывающие аппетит гастрономические описания. Воображаемый героем «поросеночек с хреном», пахучий молодой лук, который «начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом», прошибающие слезу «душоные белые грибы», «аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе» кулебяка, «борщок из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками», продержанный «сутки живым в молоке» и впоследствии «жареный карась в сметане», «белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы» индейка, «поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки», блины.
Цитировать можно бесконечно — до искр в животе, как говаривали чеховские персонажи. Классик создал более 500 произведений, и подавляющее большинство из них изобилует виртуозными описаниями трапезы, «даже слеза прошибает иной раз». Именно еда как хранилище коллективной человеческой памяти и виртуозный инструмент писательской кухни послужила точкой отсчета для иммерсивного гастровечера «Ужин по-чеховски», который провели театр «Красный факел» и ресторан «Жерарня» в преддверии премьеры спектакля «Дядя Ваня» — финальном аккорде сценической трилогии в постановке Андрея Прикотенко.
Сценический триптих, задуманный художественным руководителем «Красного факела», сложился нестандартно: «Мертвые души» — «Бесы» — «Дядя Ваня» как ключевые вехи развития русского идеализма, ставшего важной частью русской культурной матрицы. К каждой премьере «Красный факел» запустил индивидуальную превью-программу — выставки, лекции. А ожидание новой версии поэмы Гоголя и пьесы Чехова было скрашено гастроужинами. Первый из них театр провел на своей площадке, а второй — в гастрономическом бистро Дениса Иванова, где на один вечер для званых гостей Чехов стал действительно вкусным автором, но совсем не в том смысле, что нынче принято на серьезных щах, а Антоном Павловичем как блестящим стилистом обыгрывалось в духе писательских советов «стройте фразу, делайте ее сочней, жирней, а то она у вас похожа на ту палку, которая просунута сквозь закопченного сига».
Выстраивая литературную драматургию приуроченного к премьере «Дяди Вани» ужина, краснофакельцы не стали ограничивать себя текстом пьесы, гастрономический мир которой нарочито прост. Здесь перо Чехова не выписывает чудных золотых арабесок, от которых взрывается аппетит и «делается истерика». «Сцены из деревенской жизни», как гласит авторское определение жанра, демонстрируют незамысловатый сельский рацион и крутятся вокруг старой русской традиции, когда в доме пьют чай и водку, закусывают чем придется, да няня все время напоминает об остывающем самоваре. Поэтому скромный пищевой мир «Дяди Вани» приумножился другими текстами и превратился благодаря сонму деталей и нюансов в любопытный гастрономический ликбез. Прирос биографическими справками, откуда гости узнали о детских и взрослых пристрастиях Чехова, пищевых привычках и быте его семьи; воспоминаниями, письмами, диалогами из «Вишневого сада», «Иванова» и «Трех сестер». И, конечно, рассказами, среди которых возвышается «Сирена» — услада духа и пир для слуха, что категорически противопоказано употреблять на голодный желудок. Хвала кулинарным богам, такого бренд-шеф ресторана «Жерарня», победительница ежегодной национальной премии в области гастрономической культуры Wheretoeat Наталья Крупеня никому в этот вечер не позволила.
Оттолкнувшись от рецептов семьи Чеховых, которые бережно собрали сотрудники Дома-музея А. П. Чехова в Ялте (знаменитой «Белой дачи»), кухмейстер «Ужина по-чеховски» соединила традиции русской кухни конца XIX века с современными кулинарными техниками и принципами подачи. И на столе появились переосмысленные блюда, отведав которые гости могли бы воскликнуть вполне по-чеховски: «Покушайка! Великолепие!» — и причаститься к миру «посредством употребления спиртного напитка», за подбор которых отвечала сомелье Алена Суханова.
Настроили и пробудили вкусовые рецепторы помидоры, фаршированные грибами, омлетом и зеленью. За прелюдией следовала интрига — гречишные блины с красной икрой и деревенской сметаной, заставившие предвкушать, что будет дальше. Изящество и элегантность отварной свеклы с заправкой из грецкого ореха с семгой домашнего посола запустила воображение, когда «всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе». Самый сытный аккорд вечера сыграл бифштекс с прованским маслом и печеным картофелем с хреном, на который, как говаривал один литературный герой, «подмигнешь, отрежешь этакий кусище и пальцами пошевелишь вот этак, от избытка чувств».
Венчал же гармоничную симфонию кулинарного сета яблочный пирог с клубникой в сиропе с ромом. Заметим, сладкие пироги в семье Чехова пекли с самыми разнообразными начинками — с курагой, вишневым, крыжовенным вареньем, даже «со счастьем», запекая на Новый год вместе с фруктовым содержимым гривенник, суливший счастье едоку. Но пирог с яблоками занимал особенное место как негласный символ домашнего уюта и тепла семейного очага. Не случайно на именины Ирины, младшей из трех сестер в знаменитой пьесе, старшая Ольга приглашает гостей на сладкий пирог с яблоками.
Для Чехова акт принятия пищи, прочно вписанный в среду «человека повседневного» и подспудно раскрывающий его драму, почти всегда ритуал, а если не ритуал, то таинство. И «Ужин по-чеховски» остался этому завету верен. Пока на кухне колдовали повара, в зале священнодействовали ведущие артисты театра «Красный факел» Карина Овечкина, Денис Ганин, Вадим Гусельников, Егор Овечкин, Александр Поляков и Андрей Яковлев. Читая Чехова и рассказывая о Чехове, они несли просветительскую миссию — буквально связывали хорошую пищу и доброе слово. Соединяя философию еды и чтецкое искусство, довершали гостеприимную атмосферу старинного особняка и, кажется, погружая сотрапезников в мир писателя, приобщали их к тайнам бытия. По крайней мере, о том можно было судить, судя по царившему за каждым столиком настроению «тихого счастья и светлого веселья».
Гостеприимство — тот концепт, вокруг которого строится всякое успешное застолье, и вместе с тем свойство характера, присущее Антону Павловичу Чехову. «Он был гостеприимен, как магнат, — утверждал Корней Иванович Чуковский. — У него нет ни гроша на завтрашний день, а он весь свой дом, сверху донизу, набивает гостями, и кормит их, и развлекает, и лечит…»
Как только у Антона Павловича появилась возможность не рассчитывать куска, в его дом, где бы он на данный момент ни располагался — в Москве ли, Мелихове, Ялте или Гурзуфе, народ стекался в беспримерном количестве, будто у семейства Чеховых не дом вовсе, а гостиница. Люди шли, бесспорно, притягиваемые гением писателя, но все же и сраженные «трогательным радушием», «счастливой атмосферой душевности и непринужденности», кушаньями, мастерски приготовленными матерью писателя Евгенией Яковлевной и сестрой Марией.
Казалось, что их дом имеет что-то особенное, свое, чего не имеет никакая другая усадьба и никакая другая семья. «Есть люди, которых хочется полюбить при первом же знакомстве, а когда расстанешься с ними — любить еще сильнее, и делается грустно. Это — вы и ваше семейство…» — писал один из случайных гостей, нехотя уезжая от Чеховых.
«...и всякий проезжий интеллигент считает должным и нужным заехать ко мне погреться, а иногда даже и ночевать остаться», — сетовал в письме своему другу издателю Суворину Антон Павлович, порой уставая от гостей и тоскуя об одиночестве. Несмотря на назойливость иных посетителей, оставался истово хлебосольным хозяином. «Я люблю шум больше, чем гонорар», — утверждал без кокетства, на полном серьезе. Недаром же под его крылом гости чувствовали себя, как дома. Вместе с хозяевами пели, читали стихи, играли на рояле, смеялись, придумывали забавы и розыгрыши, совершали прогулки по окрестностям.
Сам имея сложные взаимоотношения с пищей (Чехов мало ел, страдал желудком, а позднее и вынужден был держать строгую диету ввиду стремительно развивающейся болезни), Антон Павлович щедро потчевал гостей. «К вам собирается по слухам пол-Москвы! Какой вы счастливец!» — радостно сообщал Чехову 29 апреля 1895 один из «вечных друзей» семьи.
Чеховы вставали рано, в пять часов утра, в семь завтракали, в полдень обедали. Если гостей было много, раздвигали стол или садились за трапезу в несколько смен. Самым веселым временем были ужины. На них всегда элегантный, в костюме и с бабочкой Антон Павлович всех зазывал, как к «мутному источнику», по берегам которого «растут великолепные соленые грузди». В этом выражении скрывалась старая семейная шутка, связанная с церковной проповедью, очень понравившейся впадавшему временами в религиозный экстаз отцу писателя: под чистым источником подразумевался храм, а под загрязненным — кабак.
Продукты к многолюдному застолью приобретались хорошие и с толком. Провизию закупали в Москве у Андреева на Тверской: рябчики, индейки, куропатки, даже омары. Сладости покупали у Абрикосова, «баранки с мурашками», то есть с маком, — у Филиппова. Вина Чехов выписывал сам, имея тонкий вкус к «божественному нектару», или привозил домой из-за границы.
На столе не переводились закуски собственного производства. В доме все время солили, варили, мариновали. Летом делали сливовое повидло, варенье из вишни и черешни, крыжовника, яблок с корицей. Осенью сушили на зиму яблоки, мочили груши. А тыквы выращивали такие, что в них приходилось солить на зиму огурцы. Пожалуй, отсюда и чеховское: «Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее соленого огурца не придумали…»
Павел Егорович, отец писателя, играл в званых ужинах свою роль. Перед обильной трапезой выносил им самим же заготовленные наливочки и «настоечки на березовых почках и на смородиновом листу».
Летом, щедрым на лесные, речные и садовые дары, на стол подавали вареники, грибы, карасей, телячье жаркое, кислые щи. Осенью переходили на комфортную еду — артишоки, супы-пюре, жареную утку, гречневые блины, пироги. Зимой отдавали предпочтение сытной пище — фаршированным поросятам и гусям, солянкам, пирожкам, солонине. Весной стремились к легкости — приготовляли овсяную кашу, ботвинью, окрошку постную и мясную, жареное вымя, а на Воскресение Христово мастерили творожную пасху, пекли куличи, заварные булки. Одним словом, наслаждались каждым днем и радовались жизни.
«Будьте здравы и живите так, чтобы каждую минуту чувствовать весну», — искренне желал в письме поэту Плещееву Чехов. А Соня, героиня пьесы «Дядя Ваня», сулила измученной душе заглавного персонажа отдых после длинных вечеров, долгих трудов и многих испытаний: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах». Кажется, это очень правильное для декабрьской круговерти пожелание, которое можно будет осуществить во вполне обозримом будущем. Правда, сначала стоит увидеть премьеру спектакля «Дядя Ваня», ради которого артисты и повара разогрели зрительский аппетит «Ужином по-чеховски» в ресторане «Жерарня».
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь».
Фото предоставлено пресс-службой театра «Красный факел»
Ранее в «Новой Сибири»:
«Парадиз»: главная театральная премия Новосибирска назвала имена победителей
