Ушел из жизни настоящий русский поэт Александр Пименов, много лет проработавший в «Новой Сибири» — и в качестве поэта, и в качестве публициста.
ПО МОЕЙ засечке — просто невообразимое количество людей в виртуале и реале читает (вот и в эти минуты тоже) стихи Саши Пименова, напевает его песенки — это просто какой-то виртуальный Вудсток, «Грушинка» в сетях. Прямо-таки во вселенских масштабах воплотилась его вокально-вербальная «Ассамбле... ассамбле… ассамблея…»
В эти нелегкие для друзей поэта деньки его поминают — в Новосибирске, Томске, Омске, Кемерове, Москве, Киеве, Екатеринбурге, Израиле, США… Друзья. Подруги. Жены, которые, как ни крути, не бывают бывшими…
Хотя многие почитатели его таланта (даже фанаты, можно сказать) и в глаза-то его никогда не видывали. И практически ничего о нем не знают. Это поразительно, но без наличия «бумажных изданий» (если не считать его газетных выходов в люди), его произведения получили хождение в сетях наподобие катушечно-кассетного прорыва к наголодавшемуся по живому слову народу бардов или самиздатчиков шестидесятых.
Саша (Александр Владимирович) Пименов последние десятилетия, как я понимаю, попросту отстреливался стихами от всего, что свалилось на русскую творческую интеллигенцию после лихих девяностых, перескочивших в не менее лихие двухтысячные…
И теперь абсолютно очевидно: уходя, Саша оставил нам и завещание (оно в его стихах, прозе, песнях), и загадку, поскольку «материализовал» миф о Житии Поэта, сделав его осязаемой реальностью.
Хотя сам он рассуждал о себе немного скромнее:
— Большая буква не обязательна, но настоящим поэтом я себя и вправду считаю. К сожалению — я из тех странных пиитов, признание к которым приходит только после смерти. Ну это — воля Божья, тут как ни колотись… Такие не могут, например, порадовать своих родителей (подарив им свою первую книжку), но зато могут порадовать своих детей и внуков. …В общем, помирай да радуйся.
О смерти в последнее время он вообще много думал и писал («Полагаю, это — преждевременная старость… за которой жестко следует преждевременная смерть»). Житие Поэта — мистический и даже по-своему ужасный сюжет. Оно чем-то похоже на какой-то заезженный винил. Все эти Черные речки, дуэльные пистолеты системы Кухенройтера и прочий антураж… Кареты-катафалки. Вдовьи слезы...
И все-таки. Когда этот сюжет в новой аранжировке ра- зыгрывается наяву — это потрясает. Иди — и смотри. Даже если Черная речка — это чуть оттаявшая асфальтовая траурная лента, — все равно это реальность, а не литературщина. Даже если пистолет, пославший в кишечник свинец, — это вовсе никакой не пистолет, а тупое человеческое равнодушие — дуэль все равно состоялась, она не перенесена…
***
В эти деньки, когда уже выброшены на помойки новогодние елки, а народ, ликуя по поводу послекрещенского потепления, встал на лыжи и коньки, среди друзей Саши Пименова образовался некий антициклон воспоминаний, чувств, почти что галлюцинаций, в которых проявились подвижные картинки студенческой юности, журналистской молодости и снежной лавиной сошедшей пускай еще не старости, но ее вполне ощутимого преддверия. Поэтому пижонско-джазменовское, доставшееся семидесятникам от шестидесятников словечко «старик», наконец, материализовалось.
Так что провожали мы в последний путь не «юношу бледного», а старца-затворника. Да и сами-то все уже практически седые. Витька Русский, похожий на библейского пророка Моисея. Неистребимо ироничный, этакий Меркуцио столицесибирской богемы, Дима Рябов. Леша Сальников, наворачивавшийся много раз на всяких-разных гололедах…
Содержимым этого антициклона, завихрения, маленькой Галактики, хрупкой в сущности, как елочный шарик, стали не только разливаемые по поминальным рюмкам вискарь да водочка, но и столь же крепкие и столь же уместные, как спиртные напитки, стихи Саши Пименова…
«Да был ли корабль? — не только как символ стихов…» — это как раз Сашино.
Корабль был. И он, в сущности, непотопляем. И дуэль эта на Черной речке не сегодня начиналась. Александр Пименов обрел вполне заслуженную популярность еще во времена его учебы в Томском университете. Там пели его песни и читали наизусть его стихи, хотя завоевать популярность в столь взыскательной среде литературных гурманов — это вам не два пальца об асфальт. Но он — соответствовал.
Сделаю лироэпическое отступление о хождениях «томских вагантов» по карнизам здания общежития на Ленина, 49. В этих небезопасных трюках было и показное бретерство каскадера, воображавшего себя внутри какого-то киносюжета, да и выпендреж перед девицами. Да и много еще чего. Вот вам вариант: казановистый студент в объятиях одной из прекрасных дам, а тут вдруг паспортная проверка — ломятся в двери. Дама в панике: мужчина в комнате — верное лишение места в общаге. И тогда этот мужчина в одних трусах, кое-как уместившись на карнизе, распластывается вдоль стены на высоте четвертого этажа. (Раннее утро. Бурсаки уж на лекции потянулись. А тут такая живая кариатида над головами — полуголый филолог на карнизе…)
Скоро снесут ту общагу, воткнут на ее месте небоскребину. Но все же карниз этот — он так и останется. Потому что его не снести. По нему уходили в вечность «томские ваганты», играя роли в ЛХТ, ухмыляясь, жонглируя словами, троллингуя, гремя бубенцами на шутовских колпаках над полусонной толпой… Юра Митрофанов, Володя Брусьянин. Друзья-поэты, оставившие нас много раньше.
Житие поэта — это (вполне в духовно-религиозном смысле, я полагаю) и есть ответный выстрел на Сашиной неизбежной Черной речке. Кстати, в Новосибирской области, не доезжая до знаменитого и СибЛАГовский зоной смертников, и целебным Святым Источником Искитима, есть речка с таким же названием. Именно там, по бытующей легенде, группа друзей-приятелей из литературной группы «ПАН-клуб» в начале 90-х устраивала реабилитационную дуэль между Пушкиным и Дантесом, дабы «восстановить историческую справедливость».
Пименов тоже состоял в этой компании, хотя и несколько дистанцировался в силу старшего возраста (но все же говорил, что «ни до этого, ни после не видел, чтобы столько талантливейших литераторов можно было разместить на нескольких квадратных метрах»).
Не сегодня и не вчера начиналось все это состязание не на жизнь, а на смерть — состязание словом и стихом, облитым горечью и злостью — с кисельно-ублажающим позитивчиком. Это осознавал и Саша:
— …Всегда, конечно, кто-то пытается снизить планку (возвышения себя, любимого, ради), унизить кого-то — отдельного гражданина или сразу многих. Иногда целый народ. Но эта мелкая дрянь — всегда в меньшинстве. Культура (особенно русская) — это сила, в любых обстоятельствах и условиях умеющая постоять за себя.
Юрий ГОРБАЧЕВ
