Мацуев как будто играл одну свою импровизацию
Однажды на ТВ я увидел несколько работ пианиста в джазе. Помню, тогда меня царапнуло: «Вот это же хорошо, это естественно». Поэтому когда в очередной раз я знакомился с филармонической афишей, то на концерте Мацуева с программой «Симфоджаз» остановился и подумал: «Наверное, будет интересно, надо сходить». Быт и работа закрутили, запуржили, как ранний снегопад в этом октябре. Мельком услышал фразу приятеля, что тот вчера был на концерте Мацуева, но я пропустил ее мимо ушей. И лишь на следующий день, заглянув в афишу филармонии, осознал, что тот самый концерт симфоджаза будет уже завтра.
Имена и фамилии солистов мне ничего не говорили. И, как я позже понял, очень зря. Участие этих юных исполнителей стало той самой вишенкой, которая переполнила чашу эмоций.
Почти сразу стало понятно, что впервые пианист привез в Новосибирск именно тот музыкальный материал, в котором он абсолютно, на сто процентов естественен, по-музыкантски счастлив и по-хорошему хулиганист. Играл он азартно, плел и переплетал мелодии и темы, которые, казалось бы, связать невозможно, но он это делал, извлекая из атмосферы звуки, которые легко позволяли эти переходы делать.
Он демонстрировал абсолютную свободу великих джазовых музыкантов, замиксованную с безупречным академизмом. Уж не знаю, кто сегодня сможет так играть и с точки зрения физической подготовки (как только руки пианиста выдерживают такую нагрузку?), и в плане прекрасной выучки и блестящего знания материала. Сложилось впечатление, что Мацуев играл одну свою импровизацию, держа зал в постоянно-радостном проживании. Конечно, было понятно, где был Бернстайн, где Григ или Гершвин, Римский-Корсаков и даже Чик Кориа. Но все это вместе было личными мацуевскими импровизациями, наигрышами, проигрышами, фантазиями. Он словно брал их из воздуха и, пропуская через рояль, буквально бросал в зал. Не так часто доводится бывать на концертах, когда не смотришь на часы. Практически в каждом концерте или спектакле бывают «проходные» места. Здесь их не было. Играя сам, он давал возможность поиграть молодым музыкантам, показать им себя во всей красе, без скучных гамм и обязательных пассажей.
Юная саксофонистка Софья Тюрина постоянно двигалась гибким телом в такт музыке, не теряя ритм даже в те моменты, когда в деле были ее коллеги. Казалось, она постоянно в теме, боится в чем-то упустить нарастающий драйв. Совершенно гениально и виртуозно играла Екатерина Мочалова. Создавалось впечатление, что домра в ее руках вот-вот взорвется. Как-то схожее впечатление на меня произвел Алексей Архиповский, творящий чудеса со своей балалайкой, но справедливости ради надо сказать, что его музыка была лирична, а вот Екатерина доказала, что домра может гореть ярче скрипки в руках Паганини. Не отставал от них и двенадцатилетний флейтист Владимир Съянов, доказав, что у нас могут быть и свои Херби Мэнны и Иены Андерсоны.
Конечно, невозможно не упомянуть и ритм-секцию концерта: Андрея Иванова, способного на своем контрабасе исполнить любую сложную мелодию, и барабанщика Давида Ткебучава, особенно его сольные проходы. Таких музыкантов можно с удовольствием слушать как минимум еще два раза по стольку.
Но чрезвычайно сложно было это непредсказуемое действо солистов увязывать с исполнением оркестра. И тут надо отдать должное мастерству кондуктора Юрия Ткаченко, который мужественно провел этот мчавшийся с дикой скоростью поезд через мосты, туннели, невероятно крутые повороты и не дал ему свалиться в пропасть.
Как ни странно, по-советски прозвучали две авторские композиции Мацуева. Лишь одна из них (не только в исполнении Мацуева, но и во всем концерте) была наполнена романтикой — «Баллада», за которой виделось иркутско-байкальское светлое советское прошлое пианиста.
Мне почему-то кажется, что программа симфоджаза показала, как легко раздвигает рамки своего исполнительства Денис Мацуев, выходя на широкое джазово-симфоническое поле. И в этом формате он дает полный выплеск наполняющей его энергии и демонстрирует ранее неведомые высоты исполнительского мастерства. Хотя, может быть, и эта программа — не предел его развития, и нам еще предстоит увидеть и услышать пианиста-виртуоза Дениса Мацуева в совсем непривычном для его почитателей репертуаре. И, может быть, именно он возглавит музыкальный Ренессанс, и не только в нашей стране? Или он уже его возглавил.
Через симфонические рифы Четвертой симфонии
Ровно через неделю удалось вырваться на первый в нынешнем году концерт нового абонемента главного дирижера симфонического оркестра Новосибирской филармонии Димитриса Ботиниса.
Открыть свой персональный абонемент дирижер решил с популярного фортепианного моцартовского Концерта № 27, исполнение которого он поручил хорошо известному пианисту Константину Емельянову. Все прошло, как и планировалось, замечательно. Самым слабым местом этого отделения программы было то, что этот концерт (как и многие другие произведения гениального австрийца) действует на истерзанную нервную систему как хороший транквилизатор, особенно если период перед концертом был переполнен стрессом. Где-то с середины концерта ты начинаешь невольно проваливаться в сон. И, может быть, даже прикорнешь, прислушиваясь к музыке сквозь состояние полусна. Зато по окончании концерта ты будешь свежим, отдохнувшим и готовым ко второму отделению программы, на котором отдохнуть уже и не получится вовсе, даже наоборот — придется поработать. Именно этого от нас требует любая симфония Дмитрия Шостаковича. Четвертая — не исключение. Легких симфоний у мирового классика нет.
Судьба же четвертой симфонии настолько сложна и путана, что не в каждом замечательном романе найдется такой закрученный сюжет. На долю этого сочинения выпало многое, так или иначе повлиявшее вообще на музыкальную жизнь в стране, связанную с политическими и революционными изменениями, в период, когда страна начинала готовиться ко Второй мировой войне.
Композитору 29 лет, и он начинает мощную монументальную работу, задачей которой ставит осветить и наполнить души советских людей готовностью к великим промышленным и военным преобразованиям. Для этой цели Шостакович прибывает на крейсер «Аврора» — символ революции. Он пишет первую часть и даже вторую. И все идет неплохо. Но тут в газете «Правда» появляется статья (по легенде, написанная самим Сталиным) «Сумбур вместо музыки», в которой автор разносит оперу «Катерина Измайлова», очень значимую для композитора. Многие после такой статьи наложили бы на себя руки и уж точно ушли бы из профессии, но только не Шостакович. Он откладывает работу над симфонией, считая, что ее надо углубить, добиться большего драматизма. А ведь первое исполнение симфонии было запланировано в концертном сезоне 1935/36 года в Ленинградской филармонии. Отложил. До 30 декабря 1961 года. Понимаете? Оттепель пришла.
И, как говорится, нет худа без добра. Именно в этот драматический для Шостаковича период художественный руководитель Ленинградской филармонии Иван Соллертинский, друг и товарищ композитора, познакомил его с творчеством Густава Малера, оказавшего на Шостаковича судьбоносное влияние. За что Соллертинскому большое спасибо от всего сообщества советских, а затем и российских меломанов, ныне регулярно слушающих работы австрийского композитора. Пожалуй, сочинения Малера одни из самых исполняемых во всем мире после сочинений Моцарта.
Но вернемся к четвертой симфонии Шостаковича. Рукопись была утеряна, но потом композитор восстановил фортепианный вариант, а затем нашлись и ноты для инструментов. Симфония, как отряд штурмовиков, пробивалась к своему слушателю. И, наконец, была исполнена оркестром Московской филармонии под управлением Кирилла Кондрашина.
Слушать симфонию Шостаковича — это как читать Достоевского. Ничего ровного и гладкого здесь не будет. Музыкальная картина выстраивается в цельное монументальное полотно из множества важных мелких нюансов. Вообще, мне не ясно, как человек может сочинять такую музыку. Ты можешь слушать ее, получать при этом удовольствие, но ты ею не наслаждаешься. Если ты будешь внимательным слушателем, ты уйдешь с концерта с исцарапанной душой и в полном смятении. Уж точно не насвистишь из нее ни одной мелодии. Именно поэтому она гениальна. Честь и хвала Ботинису за то, что он ровно и эмоционально сбалансированно провел оркестр через все симфонические рифы Четвертой, заслужив бурную зрительскую овацию после короткой красноречивой минутной тишины по окончании концерта.
Пользуясь случаем, я хотел бы обратить внимание на новацию, придуманную Димитрисом. Перед каждым концертом его персонального абонемента на сцену выходит яркая ведущая — пианистка, музыковед Наталья Ермакова. В ее комментариях нет заигрывания со зрителями-слушателями, они всегда конкретны, интересны и отлично дополняют концерт. При этом если вступительное слово перед вторым абонементом проходит на круглой сцене и остается незамеченным основной массой публики, то в данном конкретном случае Димитрис решил рискнуть, удлинив концерт за счет вступительного слова. И победил. Сейчас уже абонемент главного дирижера без выступления Наташи трудно себе представить. Она стала неотъемлемой частью программы.
Путешествие Мендельсона из века девятнадцатого в век двадцать первый
И не могу не сказать несколько слов еще об одном концерте, состоявшемся там же — в Зале имени Арнольда Каца — ровно через неделю. Второй абонемент, Концерт для скрипки с оркестром ми минор Мендельсона и Симфония № 1 «Титан» Густава Малера. За пультом — Димитрис Ботинис, солист — скрипач Андрей Баранов, также хорошо знакомый нашим слушателям.
Думаю, не просто так руководитель оркестра поставил в коротком временном отрезке (неделя) две работы, мистически связанные друг с другом: Симфонию № 4 Шостаковича и Симфонию № 1 Малера. Как я уже писал, именно в период написания Четвертой Шостакович увлекся творчеством австрийца, и, по мнению друга Шостаковича Соллертинского, Первая симфония была прологом к более поздним симфониям и песням композитора. А судьба-то этой симфонии Малера была в чем-то схожа с судьбой Четвертой Шостаковича. Написанная на основе «Песен странствующего подмастерья», симфония Малера на премьере с треском провалилась. Автор переделывал ее не менее трех раз. Как сказал мне концертмейстер симфонического оркестра Новосибирской филармонии народный артист России Валерий Карчагин: «Первая симфония — гениальное произведение Малера». В этом я с ним согласен полностью. Она буквально насыщена жизнью, природой, бытом народа, цитатами, взятыми из народного фольклора. А вплетенные в ткань третьей части симфонии местечковые еврейские мелодии буквально увлекают в пляс. Первая симфония Малера предвосхитила время, но уже через полвека стала самым исполняемым произведением Малера. Если вы хотите понять и полюбить Малера, то начните именно с Первой симфонии. Здесь еще нет вокальных партий, как в трех последующих, но здесь есть глубина человеческой жизни, быта, поднятого на величайший уровень философии.
«А Феликс Мендельсон?» — спросите вы. И правильно сделаете, потому что я слушал многих скрипачей, игравших этот популярный концерт композитора. Казалось бы, в нем уже трудно найти нюансы, способные нас удивить, но Андрей Баранов сумел это сделать, вдохнув в досконально знакомое всем меломанам произведение совершенно новую жизнь.
В рок-музыке есть понятие «гаражная музыка». Яркий пример — группа «Нирвана». Когда их слушаешь, перестаешь следить за правильностью исполнения. Музыканты буквально извергают из своих инструментов накаленную энергетику. Вот ровно так же играл Баранов. Искромсав свой смычок, он Мендельсона из века девятнадцатого и перенес в век двадцать первый.
Какова же власть культуры! Как причудливо она смешивает бытность и выдает на-гора продукт, заставляющий буквально втискиваться в кресло, а потом хлопать и неистово кричать: «Бис!» Ведь что мы имели в последнем из упомянутых мной концертов? Произведения двух представителей австро-германской культуры еврейского происхождения были исполнены сибирским оркестром под руководством этнического грека и питерским скрипачом с ярко выраженной итальянской манерой игры. В итоге получили мы то, ради чего стоит жить и ходить на концерты.
, специально для «Новой Сибири»
Фотографии Михаила Афанасьева
Ранее в «Новой Сибири»:
«Это высочайшее искусство, а не массовое пение»: Хор Минина — в Новосибирске
Рождественские концерты в консерватории под властью «короля инструментов»
