Часть вступительная
Фестиваль уличного театра «Три вороны» открылся без помпы и торжественных церемоний двумя показами спектакля «Неявные воздействия» московского центра театрального искусства «Трансформатор».
Хотя назвать две прогулки по центру города спектаклями — это, кому-то может показаться, сильно сказано. Девять из десяти посетителей местных храмов искусства наверняка откажут этим хождениям по разбитым тротуарам в статусе «спектакля» и «театра».
Театр, по выражению Пушкина, родился на площади. И в последние годы все сильнее старается туда вернуться. Ну, не всегда на площадь — бывает, в какие-нибудь лофты, торговые центры, совсем неподходящие для театра помещения и заведения, просто на улицы. Это происходит и по всей Европе, и у нас тоже — разнообразные променады, бродилки, сайт-специфик, иммерсивные и вообще черта лысого спектакли множатся, будто при цепной реакции. В таких спектаклях едва ли не важнее игры актеров и текста все то, что происходит вокруг, — реакция прохожих, самих зрителей, колорит локации и проч. А пьесы чаще всего никакой и не требуется, а если и используется какой-то сугубо драматический текст — то при столкновении с реальностью он начинает звучать и резонировать совсем по-другому.
Скептик, конечно, все равно возразит: что за театр на улице? Уличный? Это что же за театр, театр должен просвещать и воспитывать! А эпитет «уличный» всегда в русском языке имел смысл, противоположный «домашнему»: уличный мальчик — значит, невоспитанный, хулиган.
В общем, выход на улицу театра, искусства — очень чуткого ко всем общественным переменам и языку — закономерен, назад в коробку сцены его уже не загонишь.
Часть основная
Все это длинное предисловие и исторический экскурс исключительно для общего развития. Для понимания спектакля «Неявные воздействия» ничего этого знать не то что не надо, но не обязательно. Думаю, зрители и не знали.
Собравшаяся у Дворца бракосочетаний на Красном проспекте небольшая толпа цепляла себе на грудь значки с эмблемой спектакля, разглядывала полученные разно- цветные жетоны с номерами, заглядывала в программки. В программках было прямо написано, что читать их не обязательно. Мне ни значков, ни фишек уже не хватило. Прохожие, спешившие по своим городским делам мимо, глядели на два флага с животными трубкозубами и непонятными иероглифами и хмыкали: «Митинг в защиту опоссумов, что ли?» — «Не, это про африканских слонов, похоже...»
Тут к собравшимся обратился человек в очках и бороде в возрасте под полтинник и предложил начать. Это был комиссар спектакля, как он себя называет, Всеволод Лисовский. В пару минут он объяснил, что в спектакле нет никакого месседжа, поэтому любые сделанные во время и после выводы — исключительно на совести и под ответственность зрителя. Но что все последствия, вызванные этим променадом, — необратимые. Даже если кто уйдет домой прямо сейчас — этот поступок все равно вызовет цепь неотвратимых последствий.
Сам Лисовский, этот спектакль три года назад придумавший еще в Театре.doc, определяет жанр как «вождение обезьяны», ну, то есть я и был этой самой обезьяной, одной из, во всяком случае, в числе зрителей и актеров. За это время он был сыгран несколько десятков раз в разных городах и местах, и каждый раз обезьяну водили по-разному.
Маршрут каждый раз у прогулки новый и заранее не прокладывается, определяется случайным образом, и потому удивляешься, как актеры находят какое-нибудь необщеупотребительное место для очередного своего монолога, — в нашем случае это могли быть козырек над подвалом цветочного магазина, крыльцо, забор, насыпь над овощехранилищем во дворе, куча старых досок, строительные леса, мусорный контейнер и так далее. Да, и деревья. Актеры ловко, как обезьяны, карабкались то на тополь, то на клен, чтобы оттуда разразиться каким-нибудь неожиданным текстом.
ТЕКСТЫ тоже выпадают случайным образом, в зависимости от номера цвета жетона (похожего на фишку казино) — один цвет для 12+, другой — для взрослых, с употреблением слов, которые мы часто слышим на улице, но редко в театре.
Началось с фрагмента вырыпаевского «Кислорода» про девушку с мужским именем Саша и пельмени (кто хоть раз видел или читал, тот понимает, о чем это), продолжилось на ступенях цветочной лавки изложением средневековой новеллы про то, что сексуальнее всего пахнут рыжие женщины (при этом актер обнимал украшенный цветами манекен женского пола), а дальше пошло все подряд.
Пересказ платоновского «Пира» про половинки, ищущие друг друга, соседствовал с псевдогришковцовским монологом, фрагмент труда о квантовой механике (Нил Бор волна-частица и все такое) — с вербатимным дискурсом о потерянных часах «Слава» во время какой-то пьянки с девками в начале андроповских 80-х, Сорокин мешался с группой «Тараканы», звучали стихи, песня про Алису, которая уже дома, и рассказы о личном опыте, иногда жутковато откровенном, будто взятые из фейсбука, вставлялись пластические мизансцены — все пятеро актеров (3ж+2м) то ходили на корточках, то пятились задом, то ложились на землю.
Мы прошли от Дворца бракосочетаний по Крылова, свернули на Мичурина, забрели во дворы с одной и другой стороны Красного проспекта, снова вернулись на главную улицу города и спринтерским броском достигли по аллее перекрестка с Ядринцевской.
Интереснее всего наблюдать за наблюдающими, как известно, особенно за теми, кто становится зрителями непроизвольно. Так, добавил колорита мужик в наколках и трениках, возмущающийся вторжением в его тихий дворик, находящийся в процессе ремонта. Пока актер на куче старых досок страстно обличал женский пол, гражданин с обильным использованием нецензурной лексики призывал всех убираться подальше. Тогда актеры тут же переместились на строительные леса соседнего здания и спели а капелла что-то опероподобное, а в тексте не было вообще ни одного слова, которое можно было бы воспроизвести без точек. Персонаж в наколках явно проиграл дуэль на матах.
Дальше был женский монолог на крыше расписанного растительными мотивами и котом овощехранилища с табличкой «OKRASHENO. Хранители овощехранилищ». Еще через пару эпизодов попался мирно выпивающий с дамой сердца бомж. Бросив на землю рядом с ним кстати оказавшийся под рукой не первой свежести матрац, актер стал гневно обличать неких «гадов-могадов», тогда как собеседник с трудом пытался вникнуть в смысл этих страстных обличений: «Это ты про кого? Про демократов? Про ментов?» Колоритный попугаистый дедок из местных достопримечательностей откликнулся на спектакль с другой стороны улицы. Бабушки появлялись в окошках. Две машины милиции приехали по вызову жильцов дома, к окнам которого взывал во весь голос Никита Щетинин: «Наташа, сука, выходи!» То есть еще раз: интереснее всего в такого рода театре смотреть на реакцию среды. А она разная, скажем так, — то вполне френдли к интервенции современного искусства, то совершенно нетерпимая и агрессивная.
После спринтерского марш-броска до Ядринцевской на стоянке посередине Красного проспекта актеры, прочитав для начала «Быть знаменитым некрасиво», разыграли что-то вроде последнего акта квази-антично-шекспировской трагедии. Зрители наблюдали. Между актерами и зрителями проезжали автомобили, водители иногда сигналили и, было видно, хотели бы задержаться вопреки ПДД. В финале, понятно, все умерли, даже талантливо сыгранная собака, актеры все попадали на грязный выщербленный асфальт, полежали, встали, раскланялись и отправились к финишу. Финиш был в сквере оперного, там, в окружении поредевших зрителей (два часа двадцать минут хождений, кое-то сошел с дистанции) просто стал перечислять все, что попало в его поле зрения: вот женщина в платье в цветочек, вот девушка с коляской...
Что в итоге? Хоть Лисовский предупреждает, что никакого месседжа в спектакле нет, у меня пара мыслей появилась. Во-первых, хорошо, что «Неявные воздействия» добрались до Н-ска. Как-то все больше симпатичен театр без здания, коробки сцены, не говоря о бархатных креслах, парчовом занавесе, билетерах и хрустальных люстрах. Город — лучшая площадка, зрительный зал и декорация.
Несколько раз во время и после меня спрашивали: а театр ли это? Конечно, театр. Принцип ровно тот же, что и с изобразительным искусством: писсуар, велосипедное колесо, черный квадрат — художник назвал искусством, значит — искусство. Сам Лисовский, правда, предпочитает обходиться без определений (кроме «вождения обезьяны»). Критики называют его спектакли анти-театром. Я в разговоре вякнул про квантовый театр. В том смысле, что он совершенно в логике квантовой физики, не подчиняется традиционным ньютоновым законам, а построен на случайности и вероятности. Именно про это спорили Бор с Эйнштейном — создатель теории относительности по этому поводу говорил, что бог не играет в кости. Бог, может, и не играет, а вот жизнь играет — и потому так перемешано все и у нас в головах, и в спектакле «Неявные воздействия».
Стоит добавить, что придумавший эту забаву Всеволод Лисовский входил в 80-е годы в ростовское арт-товарищество «Искусство или смерть», многие из членов которого перебрались в Москву и сегодня хорошо известны даже за пределами довольно узкого мира современного искусства. Кошляков, Шабельников, Тер-Оганьян (после скандально известной рубки икон обретающийся в Европе), покойный Мирослав Немиров, лидер фантастически интересной группы «Пекин Роу-Роу» Сергей Тимофеев, погибший в Москве в начале 90-х. Плюс поэтическая «Заозерная школа» — увы, тоже поредевшая. Сам Лисовский с 89-го года в Москве и долго работал редактором и продюсером на главных телеканалах, был сценаристом сильно осуждаемого за антинаучность фильма «Великая тайна воды», но лет десять назад неожиданно оставил успешную карьеру и стал одним из самых интересных деятелей нового театра, работая на стыке театра и современного искусства.
Перечитывая написанное, вдруг обратил внимание, что спеллер в Маке исправил написанное с опечаткой название «Неявные воздействия» на «Нежные воздействия». Если вдуматься, то умная машина не так уж не права. И к театру, и к городу, и к людям (некоторым) начинаешь после такого опыта относиться немного нежнее.
Федор ТЕРЕНТЬЕВ, специально для «Новой Сибири»
Фото Василия КОСТРИКОВА и Антона ВЕСЕЛОВА
