Популярный российский писатель, журналист и биограф, ставший одним из хедлайнеров февральского фестиваля «День книги в Бердске», отвечает на вопросы «Новой Сибири»
— Правомерно ли говорить о подъеме региональной литературы? Есть дальневосточник Авченко, уральцы Иванов и Сальников, сибиряк Тарковский, нижегородец Прилепин…
— Так сложилось, что жизнь — и в том числе культурная — кипит в городах-миллионниках. А их на огромной территории к востоку от Красноярска просто нет. Это обстоятельство и формирует литературный процесс. Мне бы хотелось полицентричности, а не такой оппозиции: Москва — и все остальное.
— Как взбодрить нестоличную культуру?
— Я бы рекламировал книги по телевизору — чем они хуже шампуня? В России гигантский читательский потенциал, который можно и нужно активизировать. Еще одно утопическое предложение: равномерно рассеять хороших авторов по стране, дать им по пресловутому дальневосточному гектару. Очень много сюжетов пропадает — нет летописцев на местах!
— Ваше отношение к букроссингу? Это же, по сути, — массовое избавление от книг…
— Всякий раз не могу пройти мимо книжек, выброшенных на улицу. Что-то да унесу домой — порой встречаются прекрасно изданные книги наших замечательных писателей. Дома и без того все в книгах — но и по-другому никак.
— На литфестивале в Бердске вы рассказали об автомобилях, ставших персонажами книг и фильмов. Давно ли сами за рулем?
— До двадцати трех лет я был совершенно равнодушен к машинам, работал в газете, писал преимущественно на политические темы — и вдруг словно подхватил какой-то вирус! Купил практически новую «Тойоту Спринтер Марино» и очень быстро стал регулярно писать про машины. Понял, что автомобиль в Приморье — больше, чем автомобиль: это образ жизни, фактор политики, культуры и чуть ли не религии, этакое солнечное сплетение данного времени, данного пространства и данного сообщества людей. В итоге написал книгу «Правый руль». Кстати, ее использовала в своей научной работе о реалиях Владивостока в 90-х моя супруга, работающая в Институте истории ДВО РАН.
— Затем у вас вышли еще несколько книг прозы. Как пришли к сотрудничеству с серией «ЖЗЛ»?
— Лет семь назад я заинтересовался фигурой Александра Фадеева. В школе прошел мимо него. А когда совершенно неожиданно перечитал «Разгром», оказался невероятно впечатлен. Стал интересоваться его творчеством, познакомился с его интереснейшими письмами. Понял, что это был незаурядный человек с трагической судьбой — партизан, глава Союза писателей, а в конце концов самоубийца.
Решил написать фадеевскую биографию. О нем уже был том в «ЖЗЛ» — и вполне добросовестно написанный в 1989 году Иваном Жуковым. Но прошло 30 лет, сменилась эпоха, наши взгляды на разные вещи. В советское время Фадеев считался классиком, а в постперестроечное время про него говорили: монстр, руки по локоть в крови. И я захотел честно, объективно, взвешенно написать о нем. Не скрываю, что выступил его адвокатом. Понятно, что Фадеев не святой. Но и не могло быть святых в то время и на тех должностях, что он занимал!
— Почему застрелился Фадеев?
— Был комплекс причин. В свое время меня страшно возмутили объяснения типа — Фадеев испугался мести вышедших из лагерей людей, отправленных им туда. А на самом деле он очень многих сумел вытащить из ада ГУЛАГа! Внес Гайдара в списки награждаемых орденами, чем спас его от неминуемой опалы…
В 1956 году все наложилось: и глубокая депрессия, и подорванное здоровье — несколько месяцев писатель не употреблял алкоголь — лечился. Были проблемы и в личной, и в семейной жизни. Фадеев стал очень сильно ощущать свою творческую несостоятельность, будучи в 54 года автором, по сути, только двух книг — «Разгрома» и «Молодой гвардии». Еще один важный момент — потеря авторитета: на Фадеева Сталин находил время, а вот Хрущев с Маленковым — уже нет. Его письма в Кремль с предложениями смягчить требования к людям искусства просто прятались под сукно. В итоге известнейший человек всю жизнь наступал на горло собственной песне ради общественной и партийной работы — и вдруг оказался никому не нужным.
— Как долго шла работа над этой книгой?
— Несколько лет. Информации о Фадееве — море. Хотелось прочесть все, что смогу найти. Испытал на собственной шкуре: писать про известного человека — большая ответственность, влезать в чужую судьбу, расставлять в ней свои акценты — очень непросто. Закончил книгу, предложил ее в серию «ЖЗЛ» — и она вышла. Вскоре после этого познакомился с внучкой Фадеева Марией, архитектурным критиком. Она приезжала во Владивосток, мы встретились, пообщались. Если будет переиздание книги — есть чем дополнить.
— Выгодное ли дело писать для «ЖЗЛ»?
— Относительно выгодное. Если сравнивать с другими издательствами, то гонорары в «Молодой гвардии» неплохие. Хотя по нынешним меркам очень даже невелики. И если разделить эти 100 000 рублей на 30 месяцев работы… Сами понимаете, на это не проживешь.
— Известно, что у писателей не все измеряется деньгами — есть ли азарт сесть за новую биографию?
— Большого азарта нет, я все же не биограф. Есть Быков, Прилепин, Варламов — это, можно сказать, профессиональные биографы. Я себя таковым не считаю и написал о Фадееве в порядке исключения. Хотя раскрою вам секрет: с нижегородским филологом Алексеем Коровашко недавно закончили книгу об Олеге Куваеве — писателе, геологе, ученом. Как и в случае с Фадеевым, жизнь и творчество Куваева одинаково интересны.
— Что в личности Куваева находите самым важным?
— Считаю, что это советский Джек Лондон. Даже покруче — поскольку неоднократно бывал в местах, которые описывает. Организовывал тяжелейшие экспедиции на Чукотку, в низовья Колымы. Геолог и геофизик, он изучал там плотность слоев земной коры. И был при этом большим любителем экстрима: проходил на байдарке вдоль побережья Северного Ледовитого океана, проезжал на собаках вокруг острова Врангеля, пролетал на Ан-2 надо льдами Чукотского моря…
— Вы уже дважды работали в соавторстве — для вас это просто?
— Сотрудничать с Алексеем Коровашко было довольно легко: мы просто распределили главы между собой. Никаких сложностей не возникло и в тандеме с Ильей Лагутенко, с которым мы написали «Владивосток 3000». Он выступал идейным генератором, придумывал основные ходы, а я больше занимался художественной тканью книги. В туре по Дальнему Востоку мы писали в самолетах, потом был обмен мейлами. Планируется, что в этом году книга о Куваеве «Костер в океане» выйдет в «Редакции Елены Шубиной». Когда Елена Даниловна узнала, что мы пишем об авторе «Территории», сказала: «Мне это интересно. Присылайте».
— Кого из коллег читаете с интересом?
— На меня оказал и оказывает огромное влияние Лимонов, рад жить в одном времени с ним, очень жду его новых текстов. Захар Прилепин — очень сильный автор. Также открыл для себя чудесного Германа Садулаева, написавшего прекрасную книгу «Я — чеченец!», замечательного Романа Сенчина (жена говорит, он пишет так, что не оторвешься). Не могу не отметить очень многих: Быкова, Иванова, Елизарова, Шаргунова, Рубанова, Тарковского, Юзефовича, Пелевина… У нас множество замечательных поэтов — один только Всеволод Емелин чего стоит! А есть еще очень интересные критики…
— А много ли нынче удачных жизнеописаний — на ваш взгляд?
— Немало: «Непохожие поэты» и «Подельник эпохи: Леонид Леонов» Захара Прилепина, «Катаев» Шаргунова, все три биографии, написанные Данилкиным, — о Ленине, Гагарине, Проханове. Это самые интересные жизнеописания, на мой взгляд. Я вот задумался, не написать ли мне об Арсеньеве. Жаль, нет полного издания его произведений. Для меня это серьезное препятствие.
— Есть ли у вас авторское кредо? Согласны с фразой Искандера: «Надо уметь молчать, когда не пишется»?
— Никаких жизненных девизов не имею. А с нашим классиком солидарен, тоже не люблю пустословия. Каждая денежная купюра должна обеспечиваться золотом, иначе неизбежна девальвация. Вот и в литературе за каждой фразой должна стоять невозможность ее не сказать.
— В сборнике «Как мы пишем» в эссе «Размышления на дальневосточном гектаре» вы утверждаете, что интонация важнее содержания. Готов поспорить!
— Я написал следующее: «Интонация — главное действующее вещество художественного текста, она главнее содержания, ведь любой сюжет можно пересказать несколькими предложениями». Но это действительно так: в эпоху переизбытка информации факт как таковой становится менее ценным, нежели пространство между строчками и буквами. Нынче высоко ценится такой авторский эксклюзив, как мысль, эмоция, стиль.
— А носитель текста — бумага или электронное устройство — для вас имеет значение?
— Пусть это будет что угодно — бумага, компьютеры, планшеты, айфоны! Главное — чтобы не исчезла практика чтения, которая просто необходима для поддержания и развития человеческого мышления.
— А ваши дети читают? Кем хотят стать?
— Старшему сыну Жене — 10. На днях заявил, что хочет стать шахтером, а до этого думал пойти в офицеры. (Улыбается.) Мы с женой стараемся вырастить парней читающими, для нас это важно. Но я говорю сыновьям: не идите по моим следам, не поступайте на журфак, выбирайте свою дорогу. Для того чтобы работать журналистом, не обязательно получать профильное образование. Сам я не в восторге от нашей современной журналистики, особенно провинциальной: идет обслуживание в СМИ бизнеса и власти, а качественные тексты никому не нужны.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото Екатерины СЕРГИЕНКО
