Писатель и журналист, и главный редактор журнала рассуждает о проблемах литературы, судьбе «бумажных» изданий и о возрождении эпистолярного жанра.
ЮРИЙ Александро- вич Горюхин — не просто писатель, а еще и писатель-экспериментатор, ему скучно в рамках традиционной литературы. «Пишет, словно тряпки рвет. Целые куски полотна реальности», — сказал о нем однажды Сергей Солоух. Сам автор уверяет, что вовсе не пытается демонизировать своих персонажей, а рисует мир, какой он есть: мол, разве в этом вина писателя?
— В чем проявляется ваша любовь к жизни?
— Наверное, в определенной степени отстраненности. Я интроверт по своей натуре. И наибольшее удовольствие получаю, когда выхожу из дома и отправляюсь в безлюдные места — в парк, на речку, в горы. Получается, моя любовь к жизни проявляется в общении с природой. И в чтении, конечно.
— Проза и простота — схожие явления?
— Периодически в дружеских компаниях говорю так: поэзия выше — а проза честнее. Но ведь действительно, в стихах автору проще спрятаться. В Литинституте нас учили, что высший жанр — это критика… Во всем этом очень легко запутаться. Наверное, нельзя не учитывать психотип автора и его возраст. Для того чтобы писать стихи в 80 лет, надо иметь серьезные основания. То, что писал Вознесенский перед своим уходом, напоминало пародию на шестидесятников…
— А что в прозе считается самым важным — сюжет, стиль, глубина характеров?
— Мы же сейчас не про учебник «Введение в литературоведение», вы же хотите узнать мое частное мнение? Я как-то писал об этом. Наверное, стиль и сюжет равноценны, пропорция — пятьдесят на пятьдесят. Без сюжета проза, можно сказать, бессмысленна. Если не вспоминать того же Беккета, разумеется. Я — за то, чтобы ясность мысли у автора была. Но чтобы это не походило на дидактику, писатель — не дятел, чтобы вдалбливать в голову читателя свои сентенции. И поэтому тут крайне важен стиль, подача авторского мира.
— Кино, театр, цирк, телевизор и, разумеется, книги, газеты, журналы — без всего этого можно обойтись. Что добавите в этот список необязательного сегодня?
— Обойтись? Чтобы — что?
— Не мной сказано, что хлеб главнее зрелищ…
— Это я понимаю. Но ведь нужно определить, какова наша главная цель. Если речь о том, чтобы прожить до 75 лет, родить двух-трех детей… Дать потомство — это радость насекомых. А человек — явление социокультурное. Ему мало проживание ради проживания. Так уж устроен гомо сапиенс.
— При этом в театр ходит три процента городского населения…
— Не так уж и мало. Допустим, гражданин не читает литературные журналы. Ради бога. Но где-то же он получает духовную пищу — смотрит «мыло» по телевизору, к примеру. И находит в этом нечто интересное и важное. А кому-то очень нравится сажать розы. Да пусть сажает на здоровье!
— Недавно в родном Новосибирске я выступал перед старшеклассниками. Оказалось, в свои шестнадцать лет они совершенно ничего не знают про Великую Отечественную войну, никогда не слышали про Героя Советского Союза Александра Матросова... Как вам кажется, про кого необходимо рассказывать современным подросткам, про какие события?
— Историю России изучать необходимо — это не обсуждается. К сожалению, сейчас преобладает какая-то рэперная фактология… И я не разделяю мнения, что советская эпоха — это 70-летний неудачный эксперимент.
— Будь у вас возможность отправиться в путешествие на машине времени — в какую эпоху и как надолго стартовали бы?
— Я бы динозавров посмотрел. Но недолго! А еще мне интересны древние греки…
— Ваше наблюдение за динозаврами оформилось бы по возвращении в реальность в рассказ?
— Я бы попробовал что-то написать — это точно. Помня о бабочке Рэя Брэдбери.
— Кому в последний раз написали обычное письмо, не мейл — если не секрет, конечно?
— Даже не припомню…
— А прогнозируете ли новую моду на не электронные письма?
— Думаю, что эпистолярный жанр вполне способен возродиться. Как элитарный вид коммуникации — на первоклассной бумаге, дорогой авторучкой. Отправить такое письмо будет стоить дорого, допустим, от 10 000 рублей. При этом почтальоны будут одеты сногсшибательно, доставка превратится в некий ритуал, почему нет?
К слову, о виниле. Я тоже люблю пластинки. Три года назад мама сказала мне: «Проигрыватель сломался, «Вега-109», а пластинок — полно. Купи аппаратуру, буду слушать». И я нашел ей проигрыватель — без особых проблем.
— Можете ли привести пример несправедливости?
— Где, в чем?
— Любой пример. Несправедливости как явления.
— (После паузы.) Тогда отвечу так. У нас был переводчик Марсель Гафуров. Хороший переводчик. Подстрочниками не пользовался. Писал на русском и башкирском. Несколько лет назад мы учредили республиканский конкурс переводчиков, носящий его имя. Но при жизни он почему-то не был оценен по достоинству. На мой взгляд, это пример очевидной несправедливости... Писательская судьба — штука непредсказуемая. Кто-то пашет всю жизнь за письменным столом — и ни у кого не на слуху, а кто-то напишет одну побрякушку и носится с ней, как с писаной торбой…
— Пожалуй, писатель нынче — с повадкой пантеры: сидит в засаде, и вдруг — бац, готова книжка! Согласны?
— Ну, того же Пруста я бы сравнил с удавом. Вообще, конечно, писатель скорее хищник. Пантера, волк или медведь — точно сказать трудно. Но то, что он сидит в засаде, — это безусловно. Основное занятие у него — наблюдение. Писатель в своей засаде даже внутри толпы.
— Сегодня некоторые чиновники на полном серьезе говорят, что бумага — устаревший носитель информации, типографские расходы высоки, пора переходить в «цифру», и от этого все только выиграют. Согласны?
— Проблема носителя информации, на мой взгляд, несколько искусственна. Я бы с удовольствием почитал журнал с голографией. Но есть по-прежнему много читателей, кто вообще не может переносить электронную версию СМИ.
Считаю, время бумаги еще не ушло. Мне самому приятны тактильные ощущения при контакте с обычной книгой, газетой или журналом, нравится чувствовать запах типографской краски. На бумаге можно делать пометки, в конце концов. Не надо ставить вопрос: кто кого — бумага или «цифра». Пусть прогресс идет своим чередом. Скоро, возможно, мы будем получать информацию через специальные очки…
— Гонорары повсюду не ахти. Как привлечь на журнальные страницы — в том числе и вашего — «Бельские просторы» — мастеров слова, известных всей стране, — Сенчина, Иванова, Водолазкина?
— Да, мы не обрываем телефон Прилепина. Но при личном общении он и не отказывался печататься у нас за весьма скромный гонорар. Было дело, нынешний ректор Литинститута, известный прозаик и биограф Алексей Варламов давал нам свой рассказ. Были авторами нашего журнала и другие медийные лица…
Другое дело, сейчас повсеместно гонорары такие, что на них не проживешь. Я бы с удовольствием писал и публиковал прозу, а не заполнял от имени главреда бесконечные циркуляры! Слышал, не так давно была обратная ситуация, когда известнейший литжурнал предлагал стать его автором любому желающему, сообщались и расценки: 15 000 рублей за рассказ.
— Раньше про редакторов газет и журналов говорили: расстрельная должность. Вы шестнадцатый год на посту главреда — в чем главная сложность этой работы?
— Конечно же, сегодня «расстрельная должность» — это метафора. По счастью. Договор со мной продляют каждый год. Но однажды могут и не продлить. К этому надо быть готовым. Сейчас нет текстов, запрещенных к публикации. Но следить за языком надо — в высоком смысле этого слова. Читатели порой выискивают нечто непотребное там, где этого и в помине не было! Бегут с жалобами в высокие кабинеты. Меня — на ковер. Приходится объяснять, что никакую крамолу мы не допустим…
Редакция литжурнала — творческий коллектив. Но должны соблюдаться рамки приличия. Если я сегодня кого-то не обругал за пятиминутное опоздание, это не значит, что завтра всем можно прийти на работу к обеду. И с самотеком у нас не соскучишься. Очень часто потенциальный автор журнала прибегает к двухходовке, задает вопрос: а можно ли вам прислать текст? Отвечаешь: можно. И начинается: а какие жанры предпочтительны, каковы гонорары и так далее. Подобные вещи раздражают. Но и отказаться от самотека неразумно. Регулярно отыскиваем в почте самобытных поэтов и прозаиков — и нередко молодых, дебютирующих.
— Кто из прозаиков XXI-го века вам интересен?
— (После паузы.) Вообще, конечно, каждый по-своему любопытен — из тех, кто на слуху. В данном случае слово «любопытен» более точно, нежели «интересен». Я не из тех, кто боится пропустить «новую книгу талантливого автора».
Было время, мне нравился как поэт Дмитрий Быков. А вот его нашумевший роман «ЖД» показался тягомотным. И больше с быковской прозой я не соприкасался. Возможно, стоило начать знакомство с другого романа.
Очень понравились ранние рассказики Прилепина. Все остальное, им созданное, кажется мне тяжеловесным. Хотя многие в восторге и от «Саньки», и от «Обители».
Неоднозначен и такой культовый автор, как Алексей Иванов. Его «Золотой бунт» — роман замечательный. Про все остальное не могу так сказать.
Лет десять назад была шумиха вокруг романа Елены Колядиной «Цветочный крест». Я решил прочесть книгу. Ну, что — повеселился изрядно. Но перечитывать этого автора не стал бы.
Короче говоря, не могу назвать никого, кто бы лег на душу. Хотя в целом писательский уровень сейчас очень неплохой.
— А вернется ли писа- тельство в список профессий, как вам кажется? Судьба соответствующего законопроекта весьма туманна...
— Член СП СССР имел право на дополнительную жилплощадь, ему шел рабочий стаж. Нужно ли возрождать именно эти привилегии — не уверен. Да и как будут определять, кто писатель, а кто — нет? Писательских союзов уже около десятка, кого туда только не напринимали… Если писателей посадят на оклады — такая давка в очередях на прием начнется! А членам Правления СП — двойной оклад положен? Тут такие интриги закрутятся… Хотя, конечно, материальная помощь писателям необходима. В некоторых регионах — в Чечне, например — в свое время каждый член СП получал ежемесячную стипендию от властей. Я бы не отказался от такой поддержки!
— Продолжите фразу: «Настоящий мужчина — тот, кто...»!
— (Не задумываясь.) …Отвечает за свои слова.
— Слово — серебро, а молчание — золото. Сила слова уступает силе поступка. А в чем же тогда привлекательность писательского труда?
— Говорить абстрактно об этом невозможно. Каждый объясняет свою увлеченность по-своему. Мое писательское счастье — в том, что ты можешь в нужный момент открыть этот словесный краник и свои мысли и чувства излить на бумагу. А потом отсечь все лишнее. Творчество — освобождает.
— Для чего?
— Просто освобождает. А для чего — это уж как получится. Может, что-то уйдет в никуда. Есть известная притча про рисующего китайца: пока он выводил на теплом камне свою каллиграфию, рисунок высыхал и исчезал. Смысл творчества — в процессе создания того, что тебе хочется создать.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально
для «Новой Сибири»
Скриншот: ГТРК «Башкортостан»
