Новосибирский скульптор с позиции буддиста рассуждает о том, какое практическое отношение к нашей обыденной жизни могут иметь восточные духовные практики — от даосизма до дзэна.
Он известен прежде всего своими неожиданными работами — такими, как памятник лабораторной мыши или Михаилу Зуеву из группы «Иван-кайф» в Академгородке, деловой женщине на улице Мичурина, электромонтеру на Семьи Шамшиных и множеству не очень больших объектов в новых микрорайонах. В прошлом году (тоже весьма неожиданно) в краеведческом музее прошла его выставка буддийских скульптур, выполненных для крупнейшего центра буддизма на юге Европы. Как оказалось, Алексей Агриколянский уже много лет практикует буддизм, что для новосибирских художников и скульпторов большая редкость, поэтому показалось интересным поговорить с ним именно на эту тему.
— Алексей, это вы пришли к буддизму или буддизм — к вам?
— Скорее, он ко мне. Мне кажется, что нет такого человека, который бы не искал смысла в своей жизни. В процессе удовлетворения биологических потребностей все равно появляется какая-то скука, что ли. Рано или поздно возникает вопрос: а для чего все это и почему? В результате смысл своего жизненного трепыхания каждый находит в чем-то своем: дети, семья, родина, карьера, патриотизм, религия…
— Все то, что за рамками каких-то витальных потребностей?
— Да, тут возникает и вопрос доминантности, поскольку мы все же приматы и имеем соответствующее наследие. Но от животных мы отличаемся способностью к самосознанию и рефлексией. Каждый пытается найти какую-то опору — как та лягушка из притчи, которая не утонула в молоке, потому что взбила его в масло.
— То есть нужно хорошо посучить лапками, чтобы обрести основу существования?
— Обычно люди хватаются за что-то спасительное, которое под рукой, поэтому их убеждения можно разбить вдребезги буквально за минуту. Работа рано или поздно разочаровывает, семья может разрушиться после смерти одного из ее членов, любовь — сами понимаете…
— Но у нас ведь совсем не буддийская страна, буддизм все воспринимают как экзотику. Разве есть перспективы заинтересовать этим широкие массы?
— Всякие у нас есть люди. Один мой приятель ездит на «Тойоте Королла-Спасио» года с 93-го, наверное, хотя человек худо-бедно заведует коммерцией в одном крупном учреждении. Я ему говорю: «Коля, тебе ведь не по статусу такая машина». А он мне: «Ну, она же ездит. Я лучше деньги на путешествия потрачу». Вот вам и уровень зрелости и понимания.
— Агриколянский, как я понимаю, фамилия православная, грубо говоря, поповская, от латинского слова agraris, похоже.
— Фамилия моя семинарская, потому что я из духовной династии: еще мой прадед был священником. Мои дальние родственники крестили самоедов — даже в «Википедии» отмечены, но я о них знаю куда меньше, чем некоторые историки: мне время от времени звонят и просят дать информацию про деда, отца. Эта ветка Агриколянских в Ярославской губернии была в свое время культуроопределяющей и до сих пор интересует краеведов.
— Как же вы обошли стороной православие?
— В буддизме есть такая установка, что людям гневного типа свойствен критический склад ума. Вот и я по натуре такой человек — вспыльчивый и придирчивый, — первым делом ищу во всем новом и незнакомом какой-нибудь подвох. Это нормальный результат эволюционного развития — искать, что где не так, просто у кого-то такой подход более ярко выражен. Когда я столкнулся с темами христианства, то до догмата про триединство даже не дошел, сломался на вопросе вездесущности. Если Символ веры еще можно объяснить какой-то иносказательностью, то здесь я зашел в тупик, и ни один священник мне так и не смог внятно ничего объяснить.
— Тут ведь, скорее, вопрос не логики, а веры.
— Ну, под вопрос веры можно все что угодно подогнать. В молодости я любил читать книжки, баловался разными даосскими вещами — Лао-цзы, Чжуан-цзы… Очень поэтичные тексты, легко на душу ложатся. Тогда многие интересовались чем-то подобным — от «Дао Дэ Цзин» до Кастанеды. А я занимался еще и рукопашным боем. И вот однажды боролся с товарищем, и он мне что-то сместил в позвоночнике — после этого начались мигрени, очень неприятно было. Жил я тогда в Горно-Алтайске, и мне посоветовали сходить к массажисту, который оказался монахом, прошедшим обучение в дацане Верхней Березовки, в Улан-Удэ. У него в Горно-Алтайске был небольшой дуган.
— Сразу уточним: дуган — это такой буддийский храм?
— Ну, скорее, молельный дом. У нас вот в Нижней Ельцовке тоже есть дуган. Так вот, деньги монах зарабатывал тем, что лечил травками и вправлял кости. Шею мне на место он очень быстро поставил, после чего предупредил, что она и дальше будет «вылетать», если я не налажу отношения с младшим сыном. А с сыном мы действительно после моего развода жили отдельно. Наладил. С тех пор с шеей все в порядке.
— И вы прямо вот так сразу к монаху прониклись доверием?
— Почему сразу… Он представлял школу Гелуг — самую известную и в Бурятии, и вообще в России. В его дугане монахи могли изучать книги и начитывать мантру.
— Ом мани падме хум?
— Да, ее. Дело в том, что каждая школа рассчитана на определенный тип личности, а школа Гелуг — это школа ученых, людей, воспринимающих мир через интеллект. Несколько лет там просто читают книги и только потом переходят к практике. Вот и я пару лет занимался чтением, пока у нас не наступило какое-то взаимное охлаждение.
— Какой на этот раз подвох вы обнаружили?
— Мне показалось, что в отрыве от буддийской общины этот монах постепенно начал возвращаться к своему первоначальному состоянию. Я продолжал читать книги, но начал искать какие-то альтернативные варианты. Натыкался неподалеку — в Аскате — на общину школы Карма Кагью, но они оказались какими-то разнузданными мирянами, а я всегда стремился к порядку и самоконтролю. Так что я подверг их общину критике и закрыл на какое-то время для себя эту тему.
— И давно это было?
— 2003 год. А потом, лет через шесть, я как-то раз заработал много денег, и вдруг в голову пришла мысль сделать статую Будды Шакьямуни, чтобы передать кому-нибудь в дар. И где-то в это же время совершенно случайно во время игры в футбол заметил у одного человека характерные четки на шее. Спросил, просто ли это цацка или по-серьезному. Оказалось, что он представитель буддийской школы, а насчет статуи нужно советоваться не с ним, а с ламой Оле Нидалом, когда он приедет в Новосибирск. И действительно, через полгода я увидел ламу в ДК «Прогресс». Правда, первыми я увидел в зале тех самых сомнительных людей, знакомых по 2003 году, и сразу расстроился. Уже было собрался сваливать, но когда столкнулся с Оле Нидалом, хватило буквально трех секунд, чтобы перевернулось мое восприятие.
— То есть сразу попали под влияние?
— Нет, как раз первое, чем я занялся, — сел читать статьи, где его критиковали. Уж так я устроен. Собрал весь негатив в интернете, после чего все «неудобные» вопросы задал лично ему.
— Как Фома, проверяли раны Христовы? Или задавали чисто теоретические вопросы?
— Какая тут теория… Все основные постулаты присутствуют в классической философии, часто даже говорят, что классическая философия — это пережеванный буддизм. Разница в том, что у того же Платона все правильно расписано про мир вещей и идей, одно непонятно — что с этим делать дальше. А в буддизме — понятно. Просто нужно заниматься физкультурой, только физкультурой для сознания. И аккуратно, чтобы сразу не надорваться.
— Кажется, Алексей, мы уже перешли к какому-то ликбезу, ну да и ладно. Вы имеете в виду методы борьбы с леностью ума, с преодолением инертности, противоборство энергии майя? Или как там это называется…
— Как только вы начинаете с чем-то бороться, тут же даете силу тому, с чем боретесь. Ведь страдания нам приносят не сами жизненные явления, а наши представления о них, это называется отсутствием пребывания «в моменте». Великий тибетский йог Миларепа в одной из своих песен говорит, что тот, кто верит в реальность, туп, как корова, а тот, кто верит в иллюзорность — еще тупее. В европейском варианте это звучит чуть по-другому: «Вещи не такие, как мы думаем, но они и не другие».
— Как у Дэвида Линча: «Совы не те, чем кажутся».
— А это, кстати, не какие-то там смысловые пузыри, такие аллегории очень легко объяснить. Даже на примере воды: океан принято сравнивать с пространством ума, но, если разобраться, вы не найдете в океане — с его волнами и брызгами, штормом и штилем — никакой константы.
— То есть Оле Нидал вас убедил?
— Все его ответы меня абсолютно устроили. За что часто критикуют ламу Оле Нидала? За усеченность того, что он преподает. Ведь в буддизме существует еще много аспектов. Но на это он отвечает: «Мы в своих центрах занимаемся только практикой нёндро. Она состоит из нескольких практик, каждую из которых нужно повторить по сто тысяч десять раз. После этого вы получите тантрический результат».
— И в чем состоит этот результат?
— Человеческому уму хочется спать, есть, какать — а кроме того, у него есть свойство зацикливаться на деталях и подробностях. Вместо того чтобы находиться на месте, как солдат на часах, ум начинает метаться от одного к другому. Практика нёндро дисциплинирует его. А просветление и тотальная осознанность — они могут достигаться как в процессе жизни, так и в процессе смерти.
— Смерти?..
— Так получилось, что несколько лет назад я подцепил инфекционный менингит, у меня было две комы, так что я могу подтвердить: да, все происходит именно так, как это описывают. Ведь что такое кома? Это когда отключается вся периферия, а когда всю эту информацию у нас выбивают из-под ног, мы оказываемся ровно там, куда нас уносит дрейф обычного восприятия — этот ветер гонит до самого конца. Если мы привыкли в жизни горевать, то окажемся в таком горе, что мало не покажется. Но если мы привыкли наблюдать за всеми своими внутренними ветрами, не пытаясь их остановить, то сможем оказаться в любом месте, в каком захотим. Этому и учит буддийская практика: не бороться, а наблюдать. Тогда потенциальный «противник» начинает терять силу, объем и вес.
— С ламой с тех пор больше не пререкались?
— Отчего же. Считается нормальным, когда в первые годы ученик проверяет учителя, а потом — наоборот. После завершения третьей практики нёндро, которой я занимался уже чисто из принципа, у меня снова накопилась куча недовольства. Я, как настоящий, прошу прощения, мудак, собрал целую пачку претензий и поехал к Нидалу с заготовленной речью: мол, задания я все выполнил, но вот в тебе сильно разочарован. Попросил в течение трех минут меня не перебивать и изложил все по пунктам. А ответ ламы был совсем не по пунктам, но после этого я понял, что все это время просто собирал компромат на самого себя, боролся с собственными проблемами. Я ведь действительно пытался найти в системе Нидала элементы нейролингвистического программирования, каких-то там манипуляций. Оказалось, что все просто. Если из человека выдернуть занозу под названием «эго» — результат получится такой, что просто не описать словами. И родившийся в итоге человек… вернее, существо — потому что человеком его называть уже довольно неправильно… Он всегда находится в той ситуации, которой соответствует, не пытаясь мимикрировать, как хамелеон. Для него просто нет сложных вопросов, потому что их не нужно пропускать через внутренних «редакторов». Я часто бывал на лекциях, где к Нидалу обращались откровенные провокаторы и религиозные фанатики. И ответы его — все время по-разному — были убедительными и исчерпывающими. Схема на первый взгляд кажется очень простой, но — что интересно — если бы вы или я попробовали применить такие схемы ответов, то получилось бы неубедительно, неуместно и не смешно. Так что я устал с ним бороться и успокоился.
— Насколько я знаю, в Испании вы учились в ретритном центре буддизма Алмазного пути. Там и возникла идея лепить фигуры буддийских тантрических мастеров?
— Основатель центра Карма Гёне, владелец ресторанного бизнеса Педро Гомес, решил там разместить скульптуры 84-х махасиддхов — реально существовавших исторических персонажей. Мы встретились с ним совершенно случайно на Алтае, и он рассказал об этом проекте, к которому уже пытался привлечь нескольких европейских художников, но их пробные работы его не устроили. Я, кстати, видел несколько пробников — они действительно довольно «сухие».
— Полтора года назад в краеведческом музее вы выставляли своих самых первых махасиддхов?
— Нет, это была очередная партия, еще не упакованная для отправки. А Шаповалов предложил сделать выставку. На сегодня я сделал уже 45 фигур.
— Эти махасиддхи — такие как бы неформальные лидеры буддизма? Ведь они довольно вызывающе нарушали нормы тогдашней морали?
— Поэтому они и не лидеры. Полторы тысячи лет назад в Индии был так называемый домусульманский период, который называют раем философов. То есть, если ты реально занимаешься дхармой, можешь больше ничего не делать — любой прохожий поделится с тобой пищей. Правда, нужно было еще отличить философа от обычного бездельника. Так вот с тех времен сохранились жизнеописания настоящих махасиддхов — тех, кто достиг сиддхи.
— Сиддха — это, упрощенно говоря, сверхспособности, как я понимаю. Но эти сверхчеловеки вели образ жизни отличный от жизни обычных монахов?
— Из них только пять-семь человек имели хорошую родословную, а остальные были, как говорится, оторви да выбрось. Но они не то что происхождение, а даже свои физические отклонения использовали как трамплин для самосовершенствования.
— Пока вы работали над этой серией, отношения с испанцами никак не изменились?
— Хотелось бы года за три все закончить. А испанцы… Оказалось, что они с русскими легко понимают друг друга: у них тоже есть определенная экзальтированность, правда, не настолько вызывающая, как у итальянцев. Но при постоянном общении они все же начинают немного раздражать, я даже вывел такую формулу: если испанца скрестить с немцем, получится русский. Нет, правда. Они очень свободно относятся к своим обязательствам, но зато имеют определенный люфт, который хорошо понятен русским.
— Мы что-то отвлеклись от основной темы. Итак, буддизм — это ведь не религия, и Будда не бог?
— Я слышал от одного тибетского ламы, что в Азии мало кто понимает природу Будды, для большинства буддистов он просто бог, а термин «Небеса Тушита» для них что-то вроде рая. Хотя это совсем не так, конечно. Да, в буддизме есть боги, но они занимают такое же плачевное положение, как простые животные. Боги, разумеется, как бы бессмертны, но ведь есть и постулат: все, у чего есть характеристики, рано или поздно должно умереть.
— Я заметил, что в разговорах с людьми то и дело мелькает слово «случайно». Вот и у нас оно пару раз уже почти что прозвучало. Разве такое нормально для буддиста?
— Это у Пелевина где-то объяснялось, чем привлекателен буддизм: после часовой лекции вы уже можете всем фигушки показывать, потому что у вас на все есть ответ. Что значит «случайность»? Вот вам пример из теоретической механики. Вот на столе лежит телефон. Векторы идут в разные стороны — телефон давит на воздух, воздух давит на окна, и вообще все вокруг в векторах, нет ни одного свободного миллиметра без них. То же самое происходит и в человеческой жизни, мы с вами входим в большой конгломерат, со всех сторон задавленный векторами обстоятельств, количество которых так велико, что мы не в состоянии осознавать все эти связи. Поэтому они нам и кажутся совершенно случайными.
— Помимо буддизма вы интересовались, к примеру, японским «путем воина» или дзэном?
— Когда занимаешься даосской литературой, она в какой-то момент начинает перекликаться с дзэнской. А этим увлекаются, кстати, многие наши христиане. Есть даже такая шутка, что у дзэна с христианством тайный роман — такой странный мезальянс. Таких людей, в принципе, можно причислить к иконоборцам. Ведь буддийские тханки — те же иконы, грубо говоря, — яркие предметы, на которых можно концентрировать внимание. А адепты дзэна смотрят не на картинку с красной клыкастой теткой, а на белую стену. Так что дзэн очень близок к Ваджраяне. Что касается «пути воина» Бусидо, то здесь работает основной принцип, как раз связанный с темой «сансара — нирвана». Звучит немного обидно, но каждый человек это ведь своего рода функция. И если ты рожден самураем — ты должен делать свое дело как можно лучше, независимо от того, выполняешь ты хорошую функцию или плохую. Когда самурай точит свой меч, он думает только о своем мече. И достичь такого эффекта совсем не так просто, как может показаться. Принуждая себя к концентрации, очень трудно сконцентрироваться. Это все равно что заставить себя не думать о розовом кролике.
— О белой обезьяне.
— Да без разницы. Здесь можно вспомнить и об умных молитвах, о странных монахах, наподобие того, что пытался играть Мамонов в «Острове». Правда, настоятели монастырей не любят таких монахов, стараются скрывать от прихожан. А они даже дрова пилят в ритме молитвы и дышат соответствующим образом, поэтому со временем приобретают те же способности, что и буддийские мастера. Все это вполне в православных традициях, таких людей даже считают сердцем монастырей.
— Так статую Будды для кармата вы все-таки сделали?
— Да, мы работали небольшой группой, очень серьезно. Кстати, требования к качеству были просто запредельные — чуть ли не с лупой ходили, проверяя, не осталось ли где какой раковины.
— Она из какого-то полимера, как и у «испанских» махасиддхов?
— Да, так называемый акриловый гипс, он воды не боится. Дело в том, что были определенные ограничения по материалу: только дерево, металл, глина. Так что гипс подошел.
— А ваша работа скульптора как-то связана с буддистским самоощущением? Случайно, не работаете в ритме молитвы?
— Не могу сказать, что вот прямо так. Работа — это работа. Меня часто ругают за многие вещи, которые я сделал. К примеру, вот сейчас собрались сносить соболей, что рядом со сквером Героев Революции.
— С этими «Сибирскими просторами» ведь еще Бурико замутил, когда был главным художником города?
— Он их придумал, а лепил их я. Да это не важно. Я сразу понял, что все это кончится многолетним скандалом. Но, понимаете… Если результат моей работы не вызывает каких-то прямых негативных эмоций, пусть даже это безвкусица — я ее все равно сделаю. Есть такая поговорка: «Сейчас не война, и я не Матросов».
— То есть приходится идти на компромиссы?
— Нет, я даже не пытаюсь договариваться с самим собой. Если в этом нет никакого преступления, я это сделаю. И пускай такую работу можно сравнить с разгрузкой угля, к примеру, но я ее выполню качественно. А деньги, которые за нее заплатят, пойдут на вполне полезные дела. Если же я откажусь, то, конечно, потешу свою гордыню и смогу в интервью говорить, что все это ниже моего достоинства, только какой в этом смысл? Я себя никогда не позиционировал как художника, я крепкий ремесленник. У нас город и так полон какого-то неоправданного снобизма, в нем и без меня куча великих художников. Может быть, помните памятник колбасе на Северо-Чемском?
— Да, его демонтировали несколько лет назад. А на Украине, я слышал, такой народный памятник стоит и никому не мешает.
— Наша колбаса, видите ли, не соответствовала облику жилмассива. А ведь люди сами попросили сделать что-нибудь интересное за недорого. Ну, попалась мне там на глаза ненужная труба — они ее сами разрезали, установили, а я только покрасил… И вообще объясните мне, что такое облик Чемского жилмассива?
— У меня нет ответа на этот вопрос.
— Вот в чем состоит наша совковость? Не в местечковости и не во вкусовщине. Например, Мадрид весь утыкан всевозможными объектами, совершенно разными по качеству. Да даже в Томске и Красноярске много всего, причем половина — откровенные залепухи. И ничего, стоят. Зато у нас в последние годы сносят больше, чем ставят, для чего создают специальные советы и комиссии. А в среде, где все рубят под корень, ничего и не вырастет.
— Я так думаю, что художественный совет Новосибирска ведет прополку, основываясь на своем художественном чутье.
—Вот точно так же, как я не смог в свое время разобраться с христианскими догмами, так у меня не укладывается в башке деятельность нашего худсовета. Вот два человека, считающие себя профессионалами, встают и обсуждают некий объект — при этом одному он нравится, а другому нет. И что потом делать с этими диаметрально противоположными мнениями?
— Общественное мнение, по-вашему, было бы более предпочтительным?
— Оно не менее спорно, нежели мнение коллегиального органа. Но ведь убрали же памятник беременной женщине, что слепили и поставили между Советской и Урицкого. Сами жители так тогда и сказали: уберите, мы не можем ходить мимо этого ужаса. Так что простых людей, как определенный критерий здравого смысла, часто недооценивают.
— Когда-то Борис Гребенщиков пропел жизнерадостные слова: «А если поймешь, что сансара — нирвана, то всяка печаль пройдет». Но ведь сансара — цепь перерождений, а нирвана — способ порвать эту цепь. Такой тезис для простого человека звучит как глупость.
— «Сансара — нирвана» это буквально махаянская цитата, а вовсе не парадокс и не анекдот. Про буддистские школы Махаяну, Тхераваду и Ваджраяну долго объяснять, но все это пути самосовершенствования, есть из чего выбрать. Мне рассказывали, что один российский атташе в Непале сказал как-то раз, что он настолько придавлен причинно-следственными связями, что уже готов стать совершенно свободным. Тоже вроде как нелогично, а на самом деле вовсе нет.
— Бывали в Непале?
— Нет, а вот в Индии был.
— В качестве паломника, или просто из любопытства?
— Из любопытства. Взял мотоцикл напрокат и ездил где хотел.
— И чем индийцы отличаются от нас?
— В деревнях люди живут в полной нищете, но вполне довольны своей жизнью.
— А у нас, похоже, и бедные, и богатые одинаково всем недовольны.
— Недавно в наш центр приезжала одна венгерка. И вот когда сидели мы компанией за столом, постепенно началось знакомое кряхтение — дескать, все как-то плохо: доллар по 65, лес горит, Навальный надоел… И в какой-то момент я даже извинился за это наше любимое русское времяпрепровождение. На что она говорит: да это ерунда, вы просто дети по сравнению с венграми, у которых настоящий национальный спорт беседовать на тему, что все пропало, — а сегодня пропало еще даже больше, чем вчера. Так что слишком много внимания мы уделяем негативным впечатлениям. А ведь тот эмоциональный шлейф, что человек за собой оставляет, и является его главной характеристикой.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото Евгения БРУСКОВА
