Андрей Лашков: Продолжайте работать, ребята, пока вы в обойме!

Известный новосибирский фотограф, недавно выпустивший первый в городе авторский фотоальбом, рассказывает о своих коллегах, о техниках псевдосоляризации и барельефа, о королеве аквариумных рыбок дискусе и о том, почему ему не нравится слово «фотохудожник». 

Человек, которого многие называют папой новосибирской фотографии, Андрей Лашков, художник Международной федерации фотоискусства, лауреат премии мэрии «Человек года» и губернаторской премии в области культуры и искусства, недавно провел отчасти сенсационную первую презентацию своего авторского фотоальбома, в котором показан весь его творческий путь от первых работ до последних. Сенсационную — потому что никто из наших фотохудожников не издавал пока ничего толще каталога своих выставок.

А первую — потому что планировалась и следующая, но ГЦИИ (ЦК19) пока находится на карантине, как и все законопослушные культурные учреждения города.

Сразу можно заметить, что слово «сенсационная» очень бы не понравилось Лашкову, которому претят подобные помпезные эпитеты. («Плохо понимаю, когда за пять минут обрабатывают картинки в «фотошопе», а потом называют их шедеврами».) Еще Андрею Ивановичу не слишком понравился ограниченный тираж его альбома, зато сам альбом он признал вполне неплохим, добавив, что есть надежда, что с помощью спонсоров удастся напечатать побольше экземпляров: «Зайти в магазин и увидеть там свою книгу — это для меня многое значит».

— Вот вы, Андрей Иванович, сорок два года проработали в службе психиатрической скорой медицинской помощи, стали первым, кто ее возглавил. А известным в России стали в качестве фотографа.

— Вся история моей жизни и деятельности последовательно изложена в альбоме, так что тем, кто ознакомился с его текстовой частью, это интервью будет не очень интересно, я думаю.

— Давайте все-таки попробуем. Тираж-то у альбома ограниченный. Так вот... Вы, как говорится, разноплановый фотохудожник…

— Не люблю я этого слова, хотя использовать и приходится. Какое-то оно пышное, как будто придумано из желания примазаться к художникам. Да, многие признают, что фотографии у меня очень разные, но ведь все они сделаны мною. Виктор Юкечев говорит, что они как бы продолжаются в разные стороны — и при желании можно далеко уйти от начального изображения. Конечно, мне меньше нравятся постановочные фотографии. Особенно когда это заметно. Иногда я заранее планирую, что должен отснять, иногда просто иду и ищу материал. А бывает так, что заранее что-то спланировать просто невозможно. Как, скажите, я мог бы спрогнозировать съемку Анатолия Папанова и Андрея Миронова?.. Мы вместе приехали в Толмачево — и там, в «депутатской» комнате, я довольно много снимал…

 

— Фотоаппараты ведь тогда были пленочные.

— Ну конечно, тридцать шесть кадров. Но потом мы с ними вышли на балкон — и в какой-то момент Андрей наклонился к Папанову, а я нажал на спуск. И получилось то, что надо. Позже эту фотографию я передал для музея Театра сатиры, как-то раз даже видел ее в какой-то телевизионной программе.

— Желание фотографировать возникло еще в детстве?

— Да, в середине 60-х щеголял со «Сменой», постепенно начал овладевать более сложной техникой. Студентом начал ходить в городской фотоклуб. Выписывал и доставал различные фотографические журналы: «Советское фото», чешское «Ревю Фотография», даже малодоступный немецкий «Фотомагазин». В 1974 году пришел в городской фотоклуб, который вновь стал работать по инициативе последнего председателя Эдуарда Мендрина в ДК «Строитель» при Доме художественной самодеятельности Облсовпрофа. В конце 80-х в Новосибирске началась «эпидемия» по созданию новых разнообразных фотоклубов. А самый первый клуб еще в 50-х был создан в Академгородке Германом Черновым. Позже он стал называться «Мудрец».

— Вам как фотографу повезло больше, чем так называемым «запрещенным» фотографам из новокузнецкой группы «ТРИВА». Хотя я слышал, что и вас в 70-х обвиняли в пропаганде «буржуазных ценностей» в искусстве?

«Ступени» (1966 г.)

— Даже не хочу об этом вспоминать, я уже давно все забыл и всех простил. Что касается ТРИВА, то их работ в «Советском фото», может быть, было больше напечатано, чем у Лашкова. Как бы их ни зажимали, я все же с ними познакомился именно благодаря этому журналу. Считаю, что совершенно зря галеристы делают «ассорти» из их фотографий: ты, конечно, видишь тот мир, который они запечатлели, но не видишь отдельных авторов, входящих в эту группу.

— Ведь Воробьев, Соколаев и Трофимов, как и вы, активно участвовали в международных конкурсах.

— Володя Соколаев мне как-то говорил, что у них никак не получалось отправить из Новокузнецка по почте свои работы на крупные международные выставки. Но проблема еще и в том, что они снимали совсем не ту фотографию, которая в ту эпоху подходила бы для международных салонов. Там нужно было что-то более утонченное или событийное, а не как у них — просто показать обычные производственные и бытовые ситуации, колоритных людей...

— Да, внешне их работы принципиально отличаются от ваших «бытовых».

— У нас с ними довольно разные взгляды, разные подходы — меня все же всегда больше волновали какие-то общечеловеческие проблемы. Например, на дороге, по которой вы ко мне приехали, я однажды в 80-м году снял своего пятилетнего сына: мимо него проносятся автомобили, а вдали светятся окна дома. Я ведь эти места с детства знаю — у моего деда, управляющего коммунальным банком, здесь была большая хорошая дача, которая по сравнению с особняками нынешних олигархов сейчас выглядела бы сараем… Так вот, той своей фотографией я хотел создать какой-то обобщенный образ поколений, да и поговорить о путях развития нового человека тоже. Ведь фотография — это пища для размышления, а дороги — они ведь все разные. У меня, например, дорог в альбоме четыре: я и сына, и дочку, и просто какого-то мальчишку на дорогах фотографировал. Все это теперь объединено в цикле «Детство».

— А ведь в вашей молодости не принято было делить фотографии на циклы и серии.

— Циклы и серии были, есть и будут. Просто нужно понимать разницу между ними. Недавно пересматривал свои публикации. Читаю в одном интервью: «Из серии «Ступени»». Какая еще серия?.. Это была единичная картинка! Хотя можно долго рассуждать о сериях, циклах и единичных работах — и о чужих, и о моих. Я, в принципе, был сильно ориентирован на Европу, я имею в виду западноевропейскую часть СССР — Прибалтику.

Трудности трассы III»

— Литовская фотошкола на вас сильно повлияла?

— Не только на меня. В Доме ученых Академгородка в 1972 году проходила выставка молодого, созданного в 1968 году, единственного в СССР Литовского общества фотоискусства. Там мой друг Лев Макаршин, увидев роботы литовского фотографа Виталия Бутырина, занялся «монтажной» фотографией. Влияний было очень много: например, мой друг Евгений Кривцов под влиянием Львовянина Романа Барона занялся изогелией — это такая разновидность фотографики. Никто тогда в азиатской части России этой техникой не владел, поэтому Евгения даже называли «сибирским Бароном».

— Это какая-то очень трудоемкая техника?

— Поэтапная печать с негативов разной плотности, очень продолжительный процесс, но именно Кривцов мог получать отпечаток в технике изогелии за очень короткий промежуток времени. Да много чем еще интересным тогда занимались — наш Александр Копалов, например, освоил изополихромию и участвовал во многих международных выставках. Я под влиянием работ австрийца Вилли Хенгла из фотогруппы «Австрия-Трио» стал осваивать графическую технику псевдосоляризация... Это сейчас все пообленились: вот  мой тезка Андрей Пашис постоянно работает с «фотошопом», а для меня это вообще полный абзац, я всего раз в жизни воспользовался услугами компьютера в художественных целях.

— Хорошим трехкамерным «айфоном» можно очень хорошие снимки делать. Но ведь есть же какая-то разница между качеством Iphone и качеством Nikon?

— Люди не понимают разницы. Даже более того — не хотят понимать, что такое ручная штучная работа.

«Домик у леса» (барельеф, 1976 г.)

В нескольких кварталах от моего дома — православный приход, а при нем воскресная школа. И тамошний священник, когда узнал, что я имею отношение к фотографии, предложил мне позаниматься с ребятами. Пришлось отказаться: для нынешней молодежи я не могу считаться авторитетом, они просто заткнут меня за пояс со своими познаниями в новых технологиях. Зачем им нужна теория композиции, когда они привыкли работать методом тыка?

 

— Это совсем не те ребята, что были в 70-х?

— Именно по этой причине мне и было интересно работать с молодежью в те годы, подтягивать их и подталкивать. Докомпьютерная эпоха была сильно завязана на технологиях, требующих очень серьезной профессиональной подготовки. Даже просто хорошо печатать свои фотографии могли буквально единицы: тот же Владимир Седых — хороший фотограф, но он не владел техникой печати больших форматов. Могу признаться, что многие коллекции для чужих выставок мне приходилось тогда печатать самому. Зато ребята постепенно стали участвовать в выставках. Всю информацию о международных салонах я в те годы получал из Латвии и из Литвы. Общались с помощью переписки, а наша почта известно как работала. В 1976 году мне присудили одну из первых наград в Сан-Пауло, в Бразилии — так эта медаль так до меня и не дошла, по дороге ее кто-то изъял, похоже.

— Я слышал, что вы за свою жизнь поучаствовали в пяти сотнях выставок?

— Да их было гораздо больше, сегодня это уже не отследить, одних стран насчитывалось больше пятидесяти. А если учесть дележку бывших стран СНГ, так и вообще со счету собьешься.

— Как вы стали «главой» новосибирских фотографов?

— В свое время Эдуард Мендрин реанимировал фотоклуб, который много лет кочевал по городу — открывался то в «Металлурге», то в помещении «Совсибири» на Советской. А уже гораздо позже, когда он решил уйти на покой, не нашлось желающих взвалить на себя ответственность по руководству клуба. Вот и пришлось мне этим заняться. Я был председателем фотоклуба «Факел» с 1975 по 1988 год. Правда, уже в 1988 году я понимал, что эпоха нашего клуба прошла — он перестал вписываться в ведомственные структуры. И я решил создать общество фотоискусства в масштабах области. К сожалению, именно в это время происходила не только ломка существовавшей долгие годы системы, но и развал всего большого государства. Выделенное нам помещение в 260 квадратных метров отошло другому владельцу — под пивные залы. Идея создания творческого союза фотографов в масштабах страны тогда будоражила умы наиболее продвинутых, творческих мастеров фотографии в СССР, и в 1990 году нам пришлось менять статус союза, который стал чисто российским.

— Именно тогда вы и выступили против слова «фотохудожник»?

— Неоднократно на съездах и в личных беседах я говорил о необходимости переименования Союза фотохудожников РФ в Союз фотографов, но мой тезка и председатель союза Андрей Баскаков меня постоянно отговаривал от этой идеи, не желая нагружать себя процедурными вопросами изменения названия. Эту мою идею я смог реализовать, хоть и ненадолго, лишь при создании Союза фотографов Сибири.

— Вы ведь в своей жизни возглавляли и другие профессиональные сообщества?

— Всякое было. Какое-то время я был председателем городского «собачьего» клуба, экспертизой долго занимался. В 60-е годы новосибирские болонки, той-терьеры и карликовые пинчеры были практически бесхозными, вот мы с супругой Ольгой Николаевной и начали всем этим заниматься — она умела все очень грамотно организовать. Называлось это тогда «Секция декоративного собаководства Областного общества охотников и рыболовов». Постепенно втянулся, работал от Магадана до Таллина как эксперт, позднее получил звание эксперта международной категории по всем породам собак. Первых скотч-терьеров я привез в Новосибирск еще в 60-х годах.

«Вильнюс-I. Ребята с улицы Антокольского (1975 г.)

— Это порода, прославленная Карандашом?

— У знаменитого клоуна были именно такие терьеры. Все по кличке Клякса — и кобели, и суки.

— До сих пор увлекаетесь кинологией? И как вообще можно совмещать собак с фотографией?

— Буквально в прошлом году закрыл для себя эту тему, отказался судить очередную выставку в Искитиме. Какой из меня эксперт — возраст уже не тот… Что касается совмещения… Фотография — она может существовать параллельно с другими увлечениями, да и с работой врача-психиатра. Я много и спортом по молодости занимался — гимнастикой, боксом, легкой атлетикой. Играл в оркестре в фойе кинотеатра «Пионер». И разведением цветов тоже увлекался. У меня на работе, на станции скорой помощи, очень долго просуществовала оранжерея, в которой регулярно открывались фотовыставки.

— Клубных фотографов?

— Выставок-то в те годы было много. Когда мы проводили Фестиваль литовской фотографии, были задействованы все возможные городские выставочные площадки, включая Академгородок. Вот разве что в музеи и галереи нас тогда еще не пускали. Передо мной всегда стояла задача показать нашу фотографию в других городах — чтобы ее видели и знали, чтобы новосибирские фотографы получали заслуженные награды. С 2000 года мне удалось заинтересовать выставочной деятельностью новых спонсоров в лице руководителя компании «Сибирский успех» Анатолия Сибирцева. Мы организовали и стали проводить международное биеннале фотографии «Сибирь», которое не имело аналогов в стране.

— Когда же вы успевали заниматься еще и аквариумными рыбками?

— Я, наверное, даже не могу сказать, что стало причиной такого интереса. В городе был клуб аквариумистов в ДКЖ, где мы кучковались...

Плотно заниматься сразу всем, конечно, не получалось: все происходило циклами, что-то временно приходилось отодвигать на второй план. Даже фотографию. Я ведь себя в полной мере относил к любителям, поскольку профессионально трудился в области медицины.

— И каких рыб разводили?

— Много каких. Но особо плотно занимался дискусами.

— Такие большие, плоские, но плавающие не как камбала, а в вертикальном положении?

— Это уникальная красивейшая рыба из притоков Амазонки, со светящимися полосами по бокам. Мы в свое время даже скрещивали между собой различные виды. Но самое интересное, что эта рыба особенная в «интеллектуальном» смысле — у нее очень ярко выражен родительский инстинкт и необычен способ кормления малька: первые две недели молодь питается особым секретом, выделяемым кожей родителей.

— Дискусов вы разводили в коммерческих целях?

— Почему сразу «в коммерческих»? В любом деле для меня на первом месте всегда стоял интерес совсем не материальный. Когда в фотоклубе появлялись люди, преследующие такие цели (торговля аппаратурой, и прочее), я старался сразу пресекать такие интересы.

— Я слышал, что вы работаете над книгой по истории новосибирской фотографии.

— Да, давно уже начал. Коснулся в ней и Иркутска, и Красноярска, и других сибирских городов. Но пока книга совершенно не отредактирована.

— Неужели до вас никто не пробовал написать такой труд?

— Пробовали, конечно. Выходили книги очерков по истории фотографии, но в современных российских изданиях могут быть пропущены важные периоды у целых регионов — там говорится уже о тех авторах, кто пришел позже, вслед за своими учителями. А многие классики советской фотографии просто вычеркнуты из жизни — к примеру, Витя Чувызгалов, один из основателей пермского фотоклуба, которого я впервые узнал по журналу «Чешское ревью», а потом несколько раз к нему в гости ездил… В конце жизни его страшно гнобили за его фотографии, он вынужден был сторожем работать. При этом и стихи писал, и маслом писал... У меня дома лежат подборки фотографий моих друзей из Латвии, Литвы и Эстонии, да вот только они сейчас мало кому нужны… Да судя по таким «историографическим» книгам, и я сам тоже не нужен. Точно так же, как и вся культура эпохи СССР, которую у нас в стране понемногу уничтожают, да и сами творческие люди все чаще остаются невостребованными. Музыкант и кандидат искусствоведения Сергей Беличенко нынче возвращается в медицину, фотограф Константин Ощепков — к своей инженерной профессии…

Из серии «Атмосфера трассы»

— И кода вы планируете закончить книгу? Это ведь важное и выдающееся дело.

— Не считаю это чем-то выдающимся, не люблю таких слов. Я за последний год настолько захлебнулся работой над своим альбомом, что про книгу совсем забыл.

Да и вообще, глядя на равнодушное отношение к этой теме, мне в последнее время и самому стало неинтересно ею заниматься, потому что ничто не стимулирует и не вдохновляет. Ведь даже люди, близкие мне, все заняты своими собственными проектами, им совсем не до этого.

— Похоже, именно по этой причине в Новосибирске нет Дома фотографии?

— Почему у нас есть концертный зал имени Арнольда Каца? Потому что Кацу в свое время Толоконский пообещал его построить. В каждом районе города есть свой районный музей, а Дома фотографии, музея фотографии у нас нет. Да как угодно его назови, дело тут не в названии… В свое время в Литве я впервые познакомился с первым в СССР фотомузеем в городе Шяуляе, в котором были стенды Антануса Суткуса, Ромуальдаса Ракаускаса, Александраса Мацияускаса и других литовских фотографов. Многих из них я хорошо знал, и теперь их имена остались в истории, несмотря на то что у этих людей в творчестве были и подъемы, и спады — как и у всей нашей культуры. Имена настоящих фотографов должны оставаться в памяти. Вспомните, например, знаменитого «Пионера», снятого Антанасом Суткусом в 1964 году, — это действительно очень значимая штучная работа, не щелканье налево и направо.

— А достаточно ли сохранилось работ наших новосибирских авторов?

— Очень и очень многое утеряно. Я не могу найти ни одной цветной работы Александра Копалова, выполненной в технике фотографики, потому что все они умерли. Кстати, точно так же, как и все его дипломы, которые залило водой в мастерской на проспекте Дзержинского. Ручных отпечатков Жени Кривцова ни одного не сохранилось, его работы переснимают теперь из каких-то каталогов.

— Неужели наши культурные чиновники не проявляют к этой проблеме никакого интереса?

— Да, было у нас одно предложение — от бывшего министра культуры — открыть фотомузей в военном городке, где сейчас Исторический парк. Это вроде как и не очень далеко от центра, но кто ж туда специально поедет, елки-палки, если все остальные музеи у нас вдоль Красного проспекта?

Из серии «Черно-белая память ветеранов ВОВ»

— А нынешний председатель вашего союза не хочет этим заняться?

— Евгений Львович занимается теми проектами, которые ему лично чем-то интересны. В частности, Иванов совместно с Вячеславом Мизиным организуют выставки фотографов Сибирского региона в надежде когда-нибудь создать музей сибирской фотографии.

— Андрей Иванович, как же вы живете эти три года без фотоаппарата?

— С возрастом время начинает идти совсем по-другому, дни очень похожи друг на друга, поскольку не заполнены чем-то особенным: утро — вечер, вечер — утро… Никаких новых великих открытий не жду, фотоаппарат с 2017 года в руки не брал. Последнее, что я отснял, — это ветераны Великой Отечественной для проекта «Память», — в Бердске, Искитиме, Черепаново, Линево. В одном только Новом поселке сфотографировал одиннадцать участников великой войны. Уходить надо вовремя, это играет большую роль. Но зато я часто говорю тем, кто помладше: продолжайте работать, ребята, пока вы еще в обойме!

Петр ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»

Фото Евгения ИВАНОВА