Выдающаяся скрипачка-виртуоз, известная во всем мире, рассказывает о своем понимании национального самосознания, рассуждает о причинах разницы в популярности скрипачей и пианистов и о влиянии на музыкантов эпидемии COVID.
ИЗВЕСТНАЯ во всем мире как выдающаяся скрипачка и вундеркинд Клара Джуми Кан, немецкая скрипачка корейского происхождения, начала заниматься на скрипке в трехлетнем возрасте. С пяти лет училась в Мангеймской высшей школе музыки, в восемь лет дебютировала с оркестром в Южной Корее, в девять выпустила первую запись. Через два года из-за травмы вынуждена была прервать карьеру, но потом вернулась к исполнительской практике и завершила свое образование. Она лауреат ряда международных конкурсов, постоянная участница Транссибирского арт-фестиваля, приняла участие в образовательной программе этого фестиваля «Школа мастеров» под руководством Анастасии Медведко, представляющей собой углубленные курсы в области музыкального искусства.
Мы сидим с Кларой Джуми Кан в гримуборной ДК «Энергия», где уже проходили беседы с целым рядом известных музыкантов, проводивших мастер-классы в рамках Транссибирского арт-фестиваля. Здесь же на кушетке в футляре ее знаменитая скрипка «Экс-Штраус» работы Антонио Страдивари 1708 года, предоставленная культурным фондом Samsung. Я вспомнил, что последнее интервью — перед весенне-летним локаутом — я брал здесь у гражданина Швейцарии Константина Лифшица. И вот первое зимнее интервью — с гражданкой Германии. Я поделился этой мыслью с Кларой. А первый мой вопрос оказался скорее констатацией:
— Клара, вы очень привлекательная девушка. И это очень приятно осознавать, когда слушаешь концерт прекрасного музыканта.
(Клара смущенно прикрывается рукой, а я продолжаю интервью.)
— Вы знаете, я слушал практически все ваши выступления в Новосибирске, кроме последнего, был болен. Но скажите мне, как ребенок в четыре года может пойти в музыкальную школу, по-взрослому играть на скрипке и по-взрослому там учиться? Я вырастил двух дочерей, у нас три внучки, перешагнувшие четырехлетний рубеж, я не могу себе представить, чтобы они вот так самозабвенно хотели учиться играть на скрипке.
— Мои родители были оперными певцами. Старшие брат и сестра также занимались музыкой — и поэтому для меня это было очень естественно. Я начинала играть на фортепиано, когда мне было три года. Тогда это было для меня что-то вроде игрушки.
— Почему же не продолжили учиться?
— Мне очень нравилось играть на фортепиано, но я не думаю, что у меня очень хорошо получалось.
— А откуда появилась любовь к скрипке?
— Моя сестра играла на скрипке. Мне стало интересно, и я попросила родителей купить мне очень маленькую скрипку. Мой папа такую скрипку купил и на Рождество привез мне ее в подарок. На ней я и начала учиться играть.
— Вы поступаете в Высшую школу музыки Мангейма, где стали самой юной учащейся. Каково это — быть самой маленькой среди подростков?
— Когда ты учишься среди детей разного возраста, об этом не думаешь, я этого просто не замечала.
— А с Захаром Нухимовичем Броном вы когда встретились: когда вам было шесть или пять лет?
— Мне не исполнилось еще пяти, когда мы переехали в Любек всей семьей. У моего папы была роскошная возможность быть приглашенным солистом в любой театр Германии. В это время мой брат учился игре на виолончели у Давида Гилевича Герингаса в Любеке. А я пришла к Захару Брону и начала брать у него уроки. Он оказался превосходным, чудесным человеком.
— Вы продолжили обучение в Высшей школе музыки Любека, но в семь лет уезжаете в Америку, начинаете там учиться в Джульярдской школе музыки, и вам предоставляют максимальную стипендию.
— Да, я уехала в Америку и там училась достаточно длительное время.
— И вот после жизни в США в 16 лет вы вдруг уезжаете в Корею и поступаете в Корейский национальный университет искусств, где оканчиваете бакалавриат и магистратуру. Попутно за время учебы становитесь лауреатом крупнейших международных конкурсов. Что случилось? Это был зов крови?
— Когда вам 16 лет, вас не особенно спрашивают, куда ехать. У нас большая семья. И если к мнению старших сестры и брата родители прислушивались, то к моему в то время — нет. Конечно, я скучала по Корее, но сказать, что я туда рвалась, — нет, этого не было.
— Обучение в Европе, США и Корее разное. Где больше понравилось?
— Я считаю, что мне повезло, и я оказывалась в нужное время в нужном месте. Я получила дифференцированное образование. И вот, оказавшись в Корее, я ее полюбила и почувствовала себя кореянкой. Знаете, для многих это был шок — мое возвращение в Корею. В то время все оттуда стремились уехать, а я вдруг приезжаю.
— В то время началось понимание себя как носителя корейской культуры? Ведь в итоге вы оказались в списке ста самых влиятельных корейцев?
— Да все эти списки постоянно меняются... Это все совсем не важно, даже обучение и игра на скрипке для меня не были так важны, как понимание себя представителем иной культуры, которую я впитывала. Мне поначалу было очень сложно. Ведь родители — стопроцентные корейцы. Когда ты долгое время получаешь все жизненные навыки в Европе и вдруг приезжаешь в Азию, это очень сложно. Я поехала в Корею на четыре года, пройти обучение в университете, а пробыла семь! Но мне там очень понравилось. Я вернулась в Германию в 22 года, но не могу сказать: кто я больше — кореянка или немка. Ведь когда становишься постарше и оказываешься в Корее, в тебе просыпается патриотизм и ты начинаешь гордиться своим происхождением. Вот сейчас я именно в таком состоянии, я горжусь тем, что я кореянка. Хотя знаю многих людей, которые приезжают с запада в Азию, какое-то время там живут, но в них вот это чувство гордости за свою нацию так и не просыпается…
— Скажите, Клара, а как вы относитесь к тому, что Корея разделена? Вы считаете, что когда-нибудь Корея станет единой?
— Это крайне сложный вопрос. Я очень, очень хочу, чтобы моя страна стала единой! Но вы ведь знаете, насколько еще различные подходы к жизни даже в Западной и Восточной Германии. Хотя им и объединиться было проще, и уровень жизни не так отличался. А в Корее все гораздо сложнее. Я надеюсь, что когда-нибудь это произойдет, но мне кажется, что не скоро…
(В это время бумаги Клары падают на пол, и она поминает черта — на английском — но эмоционально, чисто по-русски. Мы смеемся, я успокаиваю ее, говорю, что не надо извиняться и что радует, что она стала часто бывать в России.)
— Скажите, Клара, вам какую музыку нравится больше играть: классическую или современную? С оркестром или под фортепиано?
— Я люблю играть любую музыку — и классическую, и, например, Арво Пярта. Люблю играть с оркестром, но больше мне нравится играть под фортепиано, соло.
— А слушать какую музыку предпочитаете?
— Я слушаю любую музыку. Очень люблю джаз, увлекалась хип-хопом, очень люблю бас-гитару, голос, ударные…
— То есть вы нормально относитесь к исполнению на скрипке джаза? Как, например, это делал Стефан Граппелли или делает Жан-Люк Понти?
— Нет, я не знаю этих исполнителей. Понимаете, скрипка у меня целиком ассоциируется с академической музыкой, и никакой другой я на скрипке не играю. И не слушаю. Любую другую — сколько угодно, но играю и слушаю я только академическую музыку.
— Хорошо, а как, по вашему мнению: Ванесса Мэй — хорошая скрипачка?
— Да, безусловно, она отличная скрипачка. Кстати, она заканчивала в США ту же школу, в которой училась и я, — Джульярдскую школу музыки. Она отлично играет классику, но увлекается и стилем фьюжн. Практически все создатели стиля фьюжн получили прекрасное академическое образование, и их корни в академической музыке.
— Клара, вы же хорошо знаете многих исполнителей, с кем-то вы играли, кого-то слушали, вы постоянная участница программы «Вадим Репин и его друзья»… У меня вопрос такой: вы бы могли кого-то порекомендовать нам из числа тех, кто к нам еще не приезжал, чтобы мы обратили на него внимание, нашли его записи. Для наших читателей ваше авторитетное мнение будет важно.
— Ой, их много — в разных городах и в разных странах. Много очень талантливых и очень интересных музыкантов... Но нет, я не смогу назвать какие-то фамилии. Но понимаете, я обязательно кого-нибудь забуду, потом вспомню и буду переживать, что вот об этом музыканте я не сказала. Поэтому нет, наверное, я не отвечу на этот вопрос.
— Хорошо, мы уважаем вашу позицию и не будем настаивать на ответе. Тогда вот такой вопрос. В последнее время у меня складывается ощущение, что в то время, когда Матвей Либерман и Захар Брон у нас в Новосибирске вместе со своими коллегами подготовили большое количество отличных скрипачей, среди которых были юные гении, по всему миру прокатилась волна увлечения игрой на скрипке. Оркестры значительно подняли уровень струнных — конкретно можно вспомнить наш симфонический оркестр… Но вот этот драйв начал проходить, на первые места вышли пианисты, виолончелисты. У нас в филармонии совместно с Московской филармонией проводится абонемент молодых пианистов «Звезды XXI века», и мы раз в год узнаем три-четыре новых имени. Они поразительно хороши. Как вы относитесь к такому явлению?
— Ну, во-первых, я себя тоже считаю ученицей Брона! Все те скрипачи, что появились в 80-е и 90-е годы прошлого века, они ведь остаются и находятся в прекрасной форме. Вадим Репин, Максим Венгеров, Антон Бараховский… Они еще молоды, и у них еще многое впереди. Во-вторых, постоянно появляются новые молодые талантливые музыканты. Другое дело, что среди пианистов, виолончелистов эта волна пошла позже, когда на смену гигантов фортепианной музыки стали приходить новые молодые музыканты. Их лучше видно и слышно, потому что — повторюсь — поколение скрипачей, которое начинало эту волну, оно сейчас в самом расцвете и занимает многие концертные площадки. Их любят, знают и приглашают, но за ними плохо видно новое поколение молодых музыкантов. А они есть, и постоянно появляются новые. И еще один фактор мне кажется важным. Репертуар пианистов значительно шире: это я по себе сужу. Если мне предложат выбор: идти на концерт пианиста или на концерт скрипача, то я выберу пианиста. И так рассуждают многие. А что касается виолончелистов, то они всегда стремятся к чему-то новому, у них репертуар еще меньше, поэтому они начинают дирижировать, осваивать другие инструменты... У самых талантливых это получается очень хорошо.
— Да, как, например, у Александра Князева, который настолько любил и любит Баха, что освоил орган, а затем и фортепиано. Кстати, в этом сезоне в Новосибирске будет повторен органный абонемент из пяти концертов, в котором он как раз будет исполнять Баха.
— Да, потому что он очень талантлив!
— А скажите, Клара, с каким оркестром, с каким дирижером вам нравится играть? И какую музыку?
— Вы знаете, за последние месяцы не только мои подходы, но, думаю, и подходы других моих коллег-музыкантов к вопросу, с кем играть — с каким оркестром, с каким дирижером, — сильно изменились. Ковид нас всех сильно изменил. Нам уже не приходится выбирать. Чудо уже то, что еще остались оркестры и дирижеры, которые продолжают работать. Нам хочется на сцену, нам хочется выступать перед зрителями, а мы каждый день получаем информацию о том, что уже намеченные, запланированные концерты отменяются, переносятся. И даже те концерты, которые случаются, мы должны урезать. Например, недавно в программе был запланирован Шостакович, а оркестр урезали до такого состояния, что он может исполнять только Моцарта. Мне легко подстраиваться, я играю любую музыку, и для меня сейчас хорошее время. Чего не скажешь о тех музыкантах, которые специализировались, скажем, на композиторах, для исполнения произведений которых нужны большие составы. Зато у них сейчас прекрасная возможность стать более гибкими. Но никогда такого не было, чтобы у меня между выступлениями были большие перерывы. Обычно я репетировала, выступала — и на следующий день уже репетировала в другом городе. А сейчас я могу по две-три недели ждать следующего концерта. Я надеюсь, что когда-нибудь все вернется, все снова станет как прежде, но сейчас, увы, есть то, что есть...
— По моим прогнозам, все начнет нормализоваться к сентябрю будущего года.
— В лучшем случае, в лучшем случае... Вообще, пандемия заставила человечество подстраиваться под обстоятельства и всех без исключения сделала более гибкими.
— Знаете, Клара, я недавно встретился на концерте с одной женщиной, с которой познакомился через свои заметки. Она настолько любит музыку, оперу, балет, что может полететь на несколько дней в Питер или в Москву, чтобы посмотреть новые постановки или послушать редко посещающего Россию музыканта. И вот она сказала мне на первый взгляд удивительную, но, если вдуматься, то — с точки зрения меломанов и театралов — совершенно здравую мысль: «Для меня этот год будет самым лучшим в жизни. Я никогда не думала, что за 500 рублей я буду из партера слушать трех великолепных музыкантов: Репина, Луганского и Рамма с камерным оркестром, что я за незначительные деньги буду слушать прекрасных музыкантов, которые с радостью приезжают в Новосибирск и играют с полной самоотдачей, потому что они все скучают по сцене по зрителю. Я понимаю, что все это кончится, но это у нас в жизни было». Конечно, жаль, что не случился ваш сольный, камерный концерт. Скажите, Клара, вот вы в последние годы благодаря Вадиму Репину и его арт-фестивалю стали бывать в Сибири. За три недели в Новосибирске вы провели мастер-классы, дали концерт с большим оркестром. Вы комфортно себя ощущаете здесь, у нас?
— О да, совершенно. У меня нет никакого дискомфорта. Отличный оркестр, внимательные и эмоциональные зрители, замечательный персонал филармонии и Дома культуры «Энергия». Но, конечно, три недели — это слишком. Я ведь обычно больше десяти дней нигде не бываю...
Александр САВИН, специально для «Новой Сибири»
