Знаменитый московский исполнитель песен, перформансист, филолог, критик в очередной раз посетил Новосибирск с песнями и рассказами о своей жизни.
Этот человек, долгое время широко известный в узких кругах, в какой-то момент приобрел вполне широкую популярность в России и за рубежом — возможно, по той причине, что он в какой-то степени всеобъемлющ (эта неправильная формулировка вполне в стилистике визитера). Короленко давно экспериментирует с самыми разными песенными традициями, поет на шести-семи языках — в том числе на русском, идише, английском и французском, а иногда и смешивает их все на свой вкус. По-настоящему его зовут Павел Эдуардович Лион, он автор и исполнитель песен, перформансист и публицист. Говорят, что сам себя он называет «молодежным филологом, акыном, бодисингером и современным скоморохом».
Не так давно Псой Галактионович в очередной раз побывал в нашем городе с концертом, а после его окончания нашел время посетить Студию 312 на третьем этаже ГПНТБ, где встретился с новосибирскими литераторами и просто поклонниками. Назвать этот визит творческой встречей язык не поворачивается — если отбросить в сторону заданные ему вопросы, то это скорее напоминало лекцию без определенной темы, а то и просто монолог «обо всем понемногу».
— …Впервые я попал в Новосибирск в 2007 году — выступал в клубе «Труба», а потом стал приезжать довольно регулярно, раз пять у вас уже побывал. Да, все концерты у меня были разными, к тому же мне выпала удача оказаться первым независимым автором, производящим контент под названием «Тотальный диктант». До этого его читали преподаватели русского языка, но в какой-то момент вдруг возникла мысль привлечь какого-нибудь артиста или литератора. И вот на совместном с командой КВН концерте в Академгородке мною кто-то заинтересовался именно в этом смысле, и буквально через месяц я снова прилетел в Новосибирск — диктовать в Академгородке и выступать в «Трубе» у Алика Аншера.
Как меня втянули в процесс, которого я боюсь и ненавижу, — в лекцию? Действительно, почему я должен этим заниматься?.. Я ведь бард и должен петь песни, поскольку это мой профайл: не вижу жупела или стигмы в слове «бард» как представителя песенной поэзии, но можно называть меня менее пафосно и по-русски — сонграйтером, поскольку не причисляю себя к каким-то ортодоксальным представителям движения самодеятельной песни 70-х годов. Хотя, по-любому, это один из источников, впадающих в современную песенную культуру. Поскольку я еще и куплетист отчасти, то иногда сочиняю и вот такое:
Какая разница —
поэт я или бард,
Мне все равно
не заработать миллиард…
Последнюю строчку можно заменять на «…Ведь у меня уже просмотров миллиард!»
Так вот, что касается Тотального диктанта. Слухи о том, что я был преподавателем литературы на подготовительных курсах в Московском университете, несколько преувеличены. На самом деле, название институции, к которой я имел отношение, поначалу было «университетский гуманитарный лицей при институте госуправления социальных исследований МГУ». Так что точнее было бы сказать, что я работал не в МГУ, а в здании МГУ, где целыми днями готовил группы абитуриентов, принимал экзамены. Никогда не преподавал студентам, зато меня всегда можно было там увидеть многие годы, поскольку в этой альма-матер я учился и аспирантуру там же заканчивал. Но «Википедия» преувеличила мои заслуги, возможно, отчасти поэтому я и попал в «диктаторы».
Так вот, мы не зря говорили о медийном следе моей биографии, из которого следовало, что я якобы преподаватель МГУ, а значит, лектор и вообще профессор. А лекции у меня получаются либо такие, когда я говорю часами и боюсь остановиться, чтобы не начать мекать и бекать, либо совсем наоборот. Зато когда я работал с абитуриентами, у меня появилась возможность работать на сцене и проявлять свой артистизм — как в культурологическом смысле слова, так и в медицинском. Я имею в виду компульсивное говорение. Это уже после я перешел от теории к практике и включил тексты в контент производства. С песнями все совсем по-другому. Вышел и поешь — хотелось бы думать, себе и людям на радость.
И вот как-то раз в Новосибирске мне предложили прочитать лекцию — о чем хочешь и как хочешь. Я назвал ее «Есть ли жизнь на Марсе?» Вот, вы уже догадались, что о Марсе мной ничего не было сказано. Зато я ронял всевозможные бумажки, путался в словах и читал отрывки из своих статей и эссе, выложенных в интернете. Одна половина моего мозга понимала, что тексты, попавшие в сеть, уже не вырубишь топором: он уже стал самым главным телевизором, холодильником и вообще всем главным. Но другая половина надеялась на то, что туда, может быть, не все еще попало... После лекции мне прямо сказали: «Пришел и прочитал свои опубликованные произведения, которые все уже видели, а про Марс так не поговорили». К счастью, мое выступление проходило в комплекте с концертом.
Второй раз вышло интереснее — в 2013, кажется, году… Я уже подготовился посерьезнее, даже с использованием PowerPoint, как у настоящего современного профессора, но все это, скорее, можно было назвать мастер-классом для людей, пишущих тексты песен. Под названием «Как написать настоящую чушь». Помню смутно, но прошло вполне удачно: я немного рассказал о себе и прочитал рассказ, в котором вспоминал, как меня бабушка в детстве называла «поэт андер бед», и о том, как я в итоге все-таки стал какой-то разновидностью автора. Ну и поведал о технологии создания профессионально-любительской поэзии и так называемой самодеятельной песни — «индепендент», как мы сейчас выражаемся. С тех пор я время от времени провожу интерактивные мастер-классы, или воркшопы по сонграйтингу. Можно назвать это песнописанием, если вам так больше нравится. Все это трудно назвать лекциями.
Вот почему я испугался, когда, зайдя в эту вашу комнату, увидел аудиторию, ожидающую от меня проведения встречи со мной. И еще я заметил, что здесь нет клавишного инструмента: понял, что петь не смогу, но вот на вопросы отвечу и что-нибудь расскажу.
***
— Да, книжек у меня, помимо той, что я цитировал, вышло еще две, я их больше люблю, они мне ближе. К примеру, вышедшая в Самаре «Энергосбыт», составленная из колонок, написанных для пятничного приложения к «Независимой газете», под названием «Антракт». Рубрика называлась «Взгляд на вещи», но книжку так называть я не стал, а назвал по одному из рассказов — своеобразному синопсису современной оперы, в котором описывались производственные и межличностные отношения в энергетических сетях. Эти колонки мне самому нравились, поскольку очень дисциплинировали своей внутренней динамикой и логикой. А композиция у них у всех была одинаковой: я брал какую-то привычную в нашей жизни бинарность, касающуюся чего угодно — философии, быта, искусства… Допустим: «Скупость или мотовство?» И в итоге каждый из рассказов превращал две составляющие в такой четырехгранный каданс. Например: «скупой», «бережливый», «щедрый» и «мот». Собственно, все эти статьи были про разрыв шаблона, и в какой-то момент я понял, что сочиняю все это под готовую книжку, что десять лет спустя и вышла, чему я очень рад.
Кроме того, в издательстве «Кабинет» у меня издана еще одна книга, состоящая из эссе, которую я писал для киевского еженедельника примерно в те же годы. Тогда я поставил себе условие писать колонку как некий поэтический жанр — с присутствием ритмичности вплоть до полной близости к стихотворению в прозе. И поставил себе условие — сочинять каждый текст ровно за 60 минут и чтобы в нем было ровно 2000 знаков. Каждый раз почти обсессивно проверял количество букв. Но, как ни странно, все это придавало статьям не только поэтическую законченность, но и смешную психоделическую целостность. Да, психоделическую, хотя книжка называется «Не о грибах».
Тогда я получал от работы огромное удовольствие. Но с тех пор колонок не пишу, со времени последней прошло уже лет десять, а за это время все умные и остроумные мысли стали постепенно похожими на «фейсбучные» тексты — потертые и спертые. А ведь очень хочется отдохнуть от соцсетей.
***
— Песни — это всегда хорошо, но естественный носитель для автора песен — это все-таки диск, пластинка, то, что можно слушать ушами. А если носитель текстовой — то это толстый красиво оформленный буклет, прилагаемый к диску. Книжка в качестве песенника обычно ничего такого не добавляет, хотя вот собираюсь издать в Нью-Йорке еще одну — у замечательного издателя, дизайнера и автора комментариев Ильи Бернштейна. В этой серии TipTop Street вышли повести Коваля «Приключения Васи Куролесова», «Кондуит и Швамбрания» Кассиля — с замечательными комментариями, а теперь — стихи Кати Капович и Полины Барсковой. В моей книжке будут тексты моих песен с переводами на английский, что придает изданию уже некоторую филологическую релевантность. К тому же решили туда включить и мои переводы с английского таких авторов, как Боб Дилан и Дэниел Кан.
В последние несколько лет я сильно одержим оттачиванием технического мастерства — будь то текстовой материал, вокал или пианистика. Я обожаю свой стиль игры и называю его «довольно уникальным», хоть меня и поправляют постоянно филологи: дескать, так говорить неправильно… Еще я называю свой стиль «игрой под Станиславского» — его может заценить либо настоящий виртуоз, либо человек, вовсе не умеющий играть. Поэтому, когда я выступаю с музыкантами, я никогда не сажусь за клавишные. Мои, так сказать, канонические песни, написанные в конце 90-х или в начале «нулевых», стоят на двух огромных китах. С одной стороны — на стихиях драйва, вдохновения, на эксцессах внутреннего мира, ну как, в общем-то, принято и у других поэтов, тут я ничуть не уникален. А с другой стороны — это нечто присущее филологическому образованию и постмодернистской стилистике.
В последнее время у меня появились новые источники вдохновения и области интереса — такие, как классический русский комический куплет, к примеру. Это ведь тоже интертеймент.
Если раньше я работал с такими аналогами, как передача «Радионяня» или легкомысленные песенки в исполнении Андрея Миронова, то потом стал в более значительной мере знакомиться с истоками. Например, современный композитор, писатель и очень необычный философ Юрий Ханон, внук создателя русского комического куплета Михаила Савоярова, много рассказал мне о своем деде. Я прочитал книгу, в которой приводились его стихи, практически неизвестные даже сто лет назад, в отличие от его эксцентрических куплетов. Познакомился и с другими куплетистами того времени…
***
— Совсем недавно я стал участником проекта «Дефеса», который представляет собой русские каверы, переводы и переосмысление бразильского рока 60-х годов, так называемой «тропикалии» — психоделического рок-сопротивления. Этот проект вынесло за два года далеко вперед, и даже сам Сержио Диаш, игравший с группой Os Mutantes, обещал в скором времени приехать в Москву, поскольку с детства мечтал побывать в СССР. Я в основном пою песни уникального музыканта Тома Зе, последнего дадаиста, которому уже больше 80, но он прекрасен на сцене. И поэзия у него очень интересная, под видом простой и незамысловатой — умная и сложная. Так что теперь приходится учиться совершенно другой музыке, у нас 12 музыкантов на сцене, два ударника… Португальский язык начал учить понемножку.
А еще на фестивале в Веймаре мы совместно с Юлией Кабаковой исполняли прекрасную Новеллу Матвееву — как бы самодеятельную песню в контексте камерной классической музыки в традициях Шуберта. Скоро будем запускать проект «Хроники аналоговой жизни», основанный на русских переводах Ги Беара, французского шансонье.
В общем, главное — не вариться долго в собственном соку.
***
— Псой Галактионович Короленко — это никакое не альтер эго, а не более чем мое сценическое имя, так я называюсь, когда выступаю на сцене в честь важного для меня человека и его текстов. Вы знаете, из меня очень плохой студент — информация сразу улетучивается из головы и потом всплывает внезапно и неконтролируемо. Такой вот сухой остаток у меня остался и после знакомства с творчеством Короленко. Этого писателя у нас знают разве что как борца за гражданские права и сочувствующего бедным и убогим, по аналогии с его «Детьми подземелья». Когда-то я посещал необычные «канонизаторские» семинары одного из старейших преподавателей МГУ Николая Ивановича Либана — человека, очень сильно повлиявшего на филологов моего поколения. Честно говоря, поначалу мне был более интересен сам преподаватель, чем восстановление репутации Лескова или Короленко. Я даже тогда, возможно, считал, что крылатая фраза «Человек создан для счастья, как птица для полета» была сказана не им, а Горьким, — ее часто путают с «Человек — это звучит гордо».
Для какого-то слоя дореволюционной интеллигенции Короленко был таким секулярным святым, писавшим в жанре «правдивый рассказ с художественным домыслом». И постепенно этот умеренно ортодоксальный и умеренно либеральный гуманист, сторонник «золотой середины» стал очень дорогим для меня образом. Учитывая его интерес к фольклору и к народным художественным стихиям, к национальным меньшинствам — в том числе и к русским, живущим в провинции, в этой роли. Нет, «Белого пуделя» не он написал, но мог бы написать не хуже, а даже лучше, чем Куприн. Да, вот до такой степени я готов его канонизировать.
И в какой-то момент я решил назваться его именем. Точнее, фамилией, потому что имя Псой появилось внезапно. Где-то в переписке Владимир Галактионович упоминает о семейной традиции давать имена детям по святцам: брата звали Илларионом, отца — Галактионом… «Родись я в День святого Псоя, — пошутил он, — быть бы мне Псоем Короленко». А поскольку диссертацию я писал именно по этому автору, то чуть ли не полчаса пялился на такое странное сочетание слов. Уже потом я узнал, что одного из основателей монашества звали Псоем Египетским, и что здесь есть высокий раннехристианский контекст, важный для меня, да еще он перекликается с комическим персонажем Островского. И подумал, что если у меня будет рок-группа, я ее именно так назову. Но поскольку получилось, что я начал выступать в одиночку, то присвоил это имя не рок-группе, а самому себе. Не люблю слово «псевдоним» — из-за нехорошего «псевдо». Псой Короленко — это для меня всегда звучало важно.
Петр ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото Вячеслава КОВАЛЕВИЧА
