— Ты ведь штатный фотограф оперного театра, так называемого НОВАТа. Чем занимаешься во время вынужденного отпуска?
— Мы все подписали бумаги о переходе на дистанционную работу. Те задания, что мне присылают из театра, я честно исполняю.
— С телевизора, что ли, театральные сюжеты фотографируешь?
— Вот тебе смешно, а это все серьезно, между прочим.
— Я в курсе, что ты уже много лет участвуешь в конкурсе World Press Photo во всех номинациях и категориях, фотографируя с телеэкрана.
— Да, я даже сочинил «Манифест новой свободной фотографии». Когда фотограф имеет возможность снимать события жизни с экрана телевизора или монитора компьютера, он становится полностью свободным и не зависит от разрешений властей и от объектов съемки, перед ним открыты все границы. Кстати, очень всем рекомендую следовать моему примеру, пока со скуки не умерли.
— Как-то эта концепция сильно отдает эпатажем «Синих носов», с которыми ты работаешь.
— Смотря как относиться к вопросу. Если как к хи-хи-ха-ха, то это шутка. А если подходить глобально — это чуть ли не экзистенциализм получается. Некоторые потери в качестве при съемке с ТВ-экрана для социально-репортажной фотографии не принципиальны. Зато при такой «удаленной» фотосъемке повышается во много раз интенсивность жизни фотографа как личности. Он становится по-настоящему «Человеком Вселенной», о чем мечтали лучшие представители русского авангарда.
— То есть ты по-прежнему делаешь фоторепортажи из любой точки мира?
— Разумеется. Я каждый день что-то снимаю из новостей. Вообще-то, я снимаю все, что вижу: людей на улицах, пейзажи, натюрморты, если тебя встречу — тебя тоже сниму.
— Все это ни в никакие архивы не уместится.
— Это поэты, которые свои рукописи распихивают куда попало, потом в них начинают путаться. У меня фотоархив, накопленный за сорок лет, в полном порядке — в том числе и негативы, которые я отцифровываю потихонечку. Времени свободного теперь ведь полно. Поскольку Музей Новосибирска заинтересовался моими «запасами», я, в принципе, вообще могу переключиться только на архивирование всего, что наснимал. Короче говоря, карантин на мне вообще никак не сказывается.
— Чтобы выживать в условиях изоляции, нужно научиться самодостаточности?
— Да я всегда был самодостаточным, чему тут учиться. Но если я один день не выхожу на воздух, мне становится плохо. Физически. К счастью, я уже десять лет живу в собственном доме на краю города, можно выйти и погулять босиком по травке. Можно еще сесть в машину и покататься по городу для разнообразия. Поэтому я с трудом себе представляю, как люди могут сидеть неделями в квартирах — хоть в однокомнатных, хоть в пятикомнатных. По-моему, это просто нереально.
— Но ведь те, кто не может терпеть, вроде как идут против правил общества.
— Вот Лукашенко, несмотря на то что в чем-то похож на Жириновского системой мышления, говорит вполне внятные вещи. О том, что если белорусский народ просидит депрессивно взаперти целый месяц, у него иммунитет ухудшится, а ведь это одна из причин, по которой все заражаются вирусом. Вот он и дал населению свободу.
— Ну, Лукашенко много чего говорил, например: «Белорусский народ будет жить плохо, но недолго…»
— Я вполне серьезно говорю про чувство внутренней свободы. Это очень даже актуально: вон, в Ливии до сих пор процветает работорговля. Умереть нам все равно когда-нибудь придется, но есть разница: умереть рабом или свободным человеком. И когда государства ради своих политических и экономических интересов создают ненормальные условия, это калечит их граждан. Выходит, что Белоруссия и Швеция — самые что ни на есть свободолюбивые страны…
— Похоже, мы вплотную подошли к теме конспирологии?
— Если по-серьезному посчитать, сколько человек умерло от коронавируса в разных странах, а потом провести сравнительный анализ… Я очень жалею, что у меня в школе была плохая математичка.
— Когда-то очень давно в «Науке и жизни» к 1 апреля напечатали упражнение в сравнительной логике и математической статистике, в котором доказывалось губительное действие огурцов. Текст был построен по той же схеме, на которой построены аргументы мракобесов от статистики: «Практически все люди, страдающие хроническими заболеваниями, ели огурцы; 100 процентов всех солдат, погибших на войне, при жизни ели огурцы; 99,7 процента всех лиц, ставших жертвами автомобильных и авиационных катастроф, накануне употребляли огурцы в пищу…» и так далее.
— Да, довольно похожая логика и в рассуждениях о коронавирусе.
— Так что статистический анализ — опасная вещь. Если бы в Израиле смертность бы самой низкой в мире, всем бы стало ясно, что во всем, как обычно, виноваты жиды.
— Ну да, и нашим гражданам сразу бы нашлось чем занять свободное время...
— Ну а ты заранее предложи народу другую альтернативу.
— Кроме телевизора можно фотографировать книги. Современных и классических авторов — начиная с Пушкина и кончая Метельковым и Ахавьевым.
— Портреты, что ли, делать по скайпу?
— Зачем?! Нужно фотографировать их тексты! Причем не целиком все стихотворение, потому что получится скукотища. Снимать четверостишьями или двустишьями, самыми интересными, в которых есть квинтэссенция, а не куча лишних слов. Не нужны никому для восприятия ни интродукция, ни кульминация, ни развязка. Только главные несколько строчек должны приводить к катарсису.
— Есть поэты, которые изначально пишут четверостишья и двустишья.
— Да, Губерман, например. Это как у «Синих носов» — немножечко лени и много таланта. И в рамках сибирского иронического концептуализма. Но когда поэт не может сам себя ограничить, приходится это делать фотографу.
— А смысл в чем?
— Смысл в том, что фотограф фиксирует свои личные катарсические ощущения, выбирая квинтэссенцию. И после этого, как Фауст, понимает, что сегодняшний день у него не зря прошел. Прозы, кстати, тоже касается. Началось все с того, что к нам приехал Шемякин и показал, как можно использовать тексты и шрифты в искусстве. Тогда в выставке в ГЦИИ я тоже участвовал. А потом проходили и другие — в Министерстве культуры, в областной библиотеке. Ты понимаешь, как это необычно звучит: «Евгений Иванов приглашает на выставку классического русского пейзажа»? С учетом того, что пейзажи — литературные, из букв, переснятых из русских и советских книжек. Ну, не только из книжек… Платонова, помню, я не смог найти, поэтому снял его «пейзаж» с монитора.
— Ты ведь еще и фильмы фотографировал?
— Да, это была выставка, посвященная Году кино. Такой жанр тоже, надо заметить, вполне доступен для творческого поиска широких народных масс. Нашел что-то нужное — снимай прямо с монитора, а к кадру потом обязательно нужно приложить текст. Для удобства сначала можно ознакомиться со словарем киноафоризмов, где есть цитаты и про Чапаева с картошкой, и про скрипача из «Кин-дза-дзы», и про Фрейндлих из «Сталкера». Помню, очень долго расшифровывал песню хоккеистов из мультфильма «Шайбу, шайбу!», где пели что-то вроде: «Па-па-па, дуба-дум, па-па!» В общем, чем не занятие во время самоизоляции?
— То, что ты предлагаешь совершить некое перемещение в другую реальность из реальности карантина?
— Да какая разница, какая реальность! Я уже лет двадцать читаю Пелевина, но только недавно понял, что одна реальность очень легко превращается в другую. Даже стоит выпить рюмку водки — сразу кое-что изменится внутри и вокруг. При этом человек, находящийся рядом с тобой, находится в третьей реальности, совершенно тебе неведомой. Например, один мой любимый фотограф, с которым я общался много лет, вдруг однажды заявил, что всех гомосексуалистов надо посадить в тюрьму. И вот там, в этом своем мире он, оказывается, и жил все это время... Так что искаженная реальность нынешней самоизоляции в сравнении со всем этим — вполне безобидная штука.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото Юлии ПРОШЛЕЦОВОЙ
