В конце 2020 года в «Литературной газете» вышел короткий отзыв на книгу стихов и прозы молодого уфимского автора Алины Гребешковой «Память рыб»: «Гребешкова подмечает иронию жизни и смеется над современной системой ценностей. Авторская улыбка — горькая: слишком многие персонажи сборника напоминают рыб, выброшенных на берег… Пушкинская парадигма антонимов «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень» в сознании персонажей Гребешковой обрывается. Но — вот она, еще одна примета нашего времени — слез никто не льет… Да, лирические герои Гребешковой не способны на радикальные перемены, зато помнят о всемогуществе золотой рыбки. А читатель «Памяти рыб» усвоит новое определение: «Счастье — когда коленки не зудят и картошка на столе стоит». И будем жить дальше».
В начале 2022 года талантливая молодая писательница и журналистка выступала в Уфе, после общения с поклонниками Алина ответила на вопросы нашего корреспондента. Этот разговор — попытка разобраться, чем живет и дышит «молодая проза России».
— Журналистика и пиар работают с реальностью, а литература — создание вымышленных миров. Нет ли здесь противоречия? Как это все уживается в тебе?
— Внутренней борьбы одного вида деятельности с другим нет. Есть работа и есть творчество. Возможно, литературу я воспринимаю как побег от реальности — не копалась в себе, анализируя эту ситуацию. Как бы то ни было, за два года в Нижнем написала больше, чем за предыдущие 10 лет.
Но и литература бывает разной. Есть реалистические произведения, основа которых — случаи из жизни. Мне также нравится создавать выдуманную реальность — так называемый магический реализм, для меня главное — человеческие взаимоотношения. Но приятно иногда почувствовать себя демиургом, создающим особый мир по своим правилам (улыбается).
— С какими сложностями при этом сталкиваешься? У кого-то есть страх чистого листа, кто-то, наоборот, никак не может остановиться…
— У меня другое. Очень сложно совмещать работу и прозу. Казалось бы, там и там — работа со словом. Но для прозы нужна свежая голова. Выкраиваю свободное время по мере возможности. Иногда даже в маршрутке пишу в телефоне — по дороге на работу.
Когда текст не идет — просто отложи его в сторону, в такие моменты можно редактировать уже написанное или заняться другими делами, например, сходить прогуляться — это тоже помогает очистить голову от лишних мыслей.
Раньше настрою я придавала очень большое значение. Сейчас пишу на вдохновении примерно 10% произведения. Иногда в голову от начала до конца приходят небольшие рассказы, мне остается только записать текст. Но бо́льшей частью — это долгий труд: над текстом, над собой. Завидую тем, кто может выдавать за короткие сроки большие объемы, кто выстроил свой график жизни так, что ничего не мешает.
— Мне кажется, Дмитрию Быкову ничто не мешает творить…
— Есть такие одержимые, да. Которые могут спокойно сказать: сегодня написал 20 тысяч знаков. Думаю: ничего себе, это же практически мой рассказ! Это тоже своеобразная мотивация писать больше.
— А у тебя сколько времени обычно на прозу уходит?
— Бывает, что один день — как будто на выдохе пишется. Сейчас пишу, как говорят, европейский роман — небольшой, примерно на четыре авторских листа. Начала его два с половиной года назад (улыбается). Параллельно работаю над повестью.
— Погоди, а так бывает? Я вот не смогу одновременно писать два стихотворения…
— Как видишь, бывает. Это нормальная практика. Роман я уже написала. Он отлежался почти год. Села читать — и поняла, что все не то, надо переделывать, прорабатывать глубже психологизм и мотивацию главной героини и персонажей. Ок, думаю, пусть лежит дальше. Периодически в мыслях возвращаюсь к нему. Видимо, время этого романа еще не пришло. А предъявлять миру полуфабрикат — неправильно. И я принялась за повесть, сейчас работаю над ней, а в перерывах пишу стихи.
— А какая профессия оптимально подходит для действующего литератора?
— Слушай, среди журналистов — очень много пишущих. Журналистика — кладезь историй, человеческих судеб, характеров. Еще очень много встречаю юристов-поэтов. Литераторы-врачи это уже, понятно, классика жанра. Но, вообще, конечно, люди, пишущие книги — не совсем нормальные (улыбается). Да и читающие — тоже! (смеется). Это грустная шутка. Но читателей нам всем сегодня очень не хватает, факт. Коллеги по цеху еще читают друг друга. А вот обычных читателей мало.
— Санджар Янышев мне в интервью сказал, что поэту лучше всего работать смотрителем маяка. Поколение дворников и сторожей сегодня сошло на нет?
— Такого рода спокойная деятельность для литераторов давно перестала быть актуальной. Примеры есть, но не так много, это скорее исключение. Молодым писателям тоже нужно кормить себя и семью. Сейчас люди, пробующие себя в литературе, часто поступают на филфак. Я сама пришла в БГПУ, думая улучшить свои писательские навыки, а в итоге ушла в журналистику.
— Улучшила?
— Именно писательские навыки — нет. После филфака вообще несколько лет не могла читать книги. За время учебы приходится проглатывать огромные объемы текстов… Например, на первом курсе мне не зашла «Илиада» Гомера — вот честно, совсем! Раз пять начинала читать и пыталась въехать в этот гекзаметр, не меньше.
— Спасибо за искренность. Уверен, у каждого есть книга, которую он не смог осилить — «Божественная комедия» или «Улисс». Но не каждый в этом признается…
— Зачет по древней зарубежной литературе я сдала, тем не менее (улыбается).
— Получается, ты начала писать еще в школе. А у тебя всегда был этот маятник: поэзия-проза — поэзия-проза?
— Нет. Лет в 12 я начала писать стихи. Конечно, они были ужасными (смеется).
— Это кого ты сейчас процитировала?
— Саму себя! Понятно, я свои стихи долгое время никому не показывала — только подружке. А проза началась лет в 16.
— То есть четыре года писала только стихи. Кого обчиталась? Не на пустом же месте началось твое сочинительство?
— У нас дома было много книг, в том числе и поэтических. И я пробовала писать и рондо, и александрийским стихом, осваивала двухсложные и трехсложные размеры… Никому не подражала. Хотя в юношестве мне очень нравился Маяковский. Ранние его стихи, еще до знаменитой лесенки. Притягивала его цветопись, яркие образы, потрясающая любовная лирика…
— Но ты тогда вряд ли сравнивала свои тексты и творчество Маяковского…
— Вообще, самокритика мне свойственна как раз с той поры! (смеется). Лет двадцать уже. Страшно звучит (улыбается). Поэтому, честно сказать, уже неважно, что станут говорить о моем творчестве. Я саму себя давно побила камнями. И продолжаю этим заниматься. Я самый строгий критик самой себе, да. Поэтому и пишу свои тексты долго. И между двумя книгами прозы был почти 10-летний перерыв.
— А вот в спорте тренер может сказать ученику, что тот бесперспективен, что лучше не мучиться. А литератора, стало быть, ведет внутренний перфекционизм — не этот, так другой текст получится?
— Я, хоть и пишу стихи со школы, считаю себя прозаиком. Мой муж, Дмитрий Терентьев — поэт. И у нас четкое разделение. Он может писать одно стихотворение долго — год, два. Что-то постоянно меняет. Рассказы он тоже иногда пишет — но потом их практически не правит. А у меня такое отношение к своим стихам — я их тоже почти не редактирую. А над прозой сидишь, сидишь, делаешь, делаешь… Ищешь единственное слово.
Иногда хочется быть, как Ильф и Петров. Какое чувство языка! Жаль, сегодня так смешно и при этом глубоко никто не пишет.
— А почему, как думаешь?
— Все идет от мировоззрения автора. Писать легко на злободневные темы — дано не каждому, но такая литература сегодня очень нужна, чтобы мы как читатели посмотрели в зеркало, поплакали и посмеялись. Если бы сегодня возникли новые Ильф и Петров, они бы пользовались огромной популярностью. Наверняка появились бы новые прекрасные неологизмы…
— А тебе словотворчество близко? Мне вот очень нравится придумывать неологизмы, каламбуры…
— Я всем этим сильно увлекалась в университете. Даже писала диплом по творчеству двух уфимских поэтов, изучала их окказионализмы или, если говорить по-научному, эгологемы. Один из этих авторов — Дмитрий Масленников. Удивительный был человек, преподаватель и поэт, я ходила в его лито «Тысячелистник». Благодаря ему иначе взглянула не только на свои тексты, но и на литературу и язык.
— В лито учатся и обсуждаться, и обсуждать. В чем преуспела?
— Умение обсуждать чужие произведения необходимо молодому автору. Критику нередко встречают в штыки, но как без нее? Гладить всех по головке — это странно, не для этого собрались. И те, кого только хвалят, если и прогрессируют, то очень медленно.
Сами сейчас с мужем ведем литстудию — Нижегородское отделение Совета молодых литераторов. Последнее время много обсуждений провели в онлайн-формате, поскольку в пандемию мало мест для встреч вживую. Костяк нашего лито — 6-10 человек. По итогам прошлого года при поддержке областного министерства культуры издали коллективный сборник — в нем около 20 авторов. Вообще, в Нижегородской области очень много пишущих ребят. Стараемся их поддерживать.
— Как изменилась твоя жизнь после выхода книги прозы «Память рыб», отрецензированной в «Литературной газете»?
— Когда книга издана, ты словно снимаешь с себя груз. Я писала «Память рыб» почти 10 лет, потому что это было время сомнений — нужно ли кому-нибудь то, что я делаю, зачем вообще я пишу, в каком направлении двигаться. Сейчас таких сомнений нет.
— С кем из нижегородских литераторов удалось познакомиться? Елена Крюкова, Захар Прилепин, Денис Липатов, Олег Рябов?
— Добавлю в этот список Марину Кулакову, Владимира Безденежных, Дмитрия Ларионова и, конечно, Дмитрия Терентьева. Прекрасные люди, замечательные авторы. И таких в Нижнем немало. Мне посчастливилось попасть в интересную литературную среду, где постоянная движуха и никто не меряется понтами. Тьфу-тьфу-тьфу, постучу по дереву! (улыбается). В антологию нижегородской поэзии и прозы «Коромыслова башня» в прошлом году попали и члены СПР, и члены СРП, и молодые авторы. И мои тексты там есть — считаю этого своего рода признанием того, что стала нижегородкой (улыбается).
— Доводилось слышать, что различные литконкурсы и премии — только для своих. И вообще, соревновательность между авторами — полная чушь. А ты как считаешь?
— Думала об этом. Недавно написала пост в соцсетях о том, что литература сродни спорту: и там, и там есть высшая лига, первая, вторая. Есть популярные жанры (детективы, женские романы) и виды спорта (хоккей, футбол). Есть свои звезды. А я себя я бы отнесла к таким видам спорта, как шахматы или гандбол: не такие зрелищные или высокооплачиваемые, как хоккей, но от этого не теряющие своей ценности. С другой стороны, желание прийти к финишу первым — это нормально и для спортсмена, и для творческого человека. Писателю важна читательская любовь. Но не менее важно и признание профессионального сообщества. Хотя авторам сетевой литературы публикации в толстых журналах уже не особо нужны, у них есть читатели. Но тогда как прогрессировать, как понять, что ты двигаешься, а не стоишь на месте?
Хорошие авторы постоянно появляются в информационном поле — в том числе и благодаря конкурсам. Но качество книги не зависит от количества ярлыков на ней — лауреат, победитель и так далее. Как маркетинговый ход регалии — это прекрасно. Но если читательские ожидания будут обмануты, доверия уже не вернешь.
Мне интересно подаваться на премии и конкурсы. Но специально к ним ничего не пишу — просто посылаю свежие тексты. Рассчитывать каждый раз на призовое место — так можно очень быстро повредить себе психику! (смеется).
Что касается самой адекватной оценки… Как потеплеет, хочу подтянуть нижегородских поэтов, установить колонки на нашей пешеходной улице — Покровке — и просто читать стихи прохожим. Летом там огромный поток. И вот интересно: случайный прохожий хоть ненадолго остановится или нет?
— Сам читал в Иркутске в «130-м квартале» и проводил слэм в уфимском Гостином дворе — люди действительно притормаживают! А ты значит, из шашек до футбола хочешь продвинуться?
— Конечно! При этом шашки и шахматы — прекрасны сами по себе: они развивают мозговую деятельность (улыбается).
— Скажу тебе как призер шахматных турниров: тут не поспоришь!
— И не надо! Все зависит от того, как ты расставляешь приоритеты. Кому-то хочется стать суперизвестным и зарабатывать кучу денег. Но все мы прекрасно понимаем, что сверхдоходов в литературе сейчас нет, хочешь бабла — пиши сценарии к фильмам и сериалам. Чтобы стали экранизировать твои книги — нужен захватывающий сюжет и живые персонажи, которые понравятся широкой аудитории. Но трудно это не значит невозможно. Учись добиваться поставленных целей.
Моя ближайшая цель — завершить работу над романом. И дописать повесть. Очень понравилась фраза, которую сказала Елена Крюкова: «Когда пишешь, есть только ты, текст и Бог». Мне это очень отозвалось. То есть в тот момент, когда пишешь, не нужно думать о читателе. Мы пишем прежде всего для себя, это правда.
Наверное, проще всего продать телепродюсерам текст с лихо закрученным сюжетом. Но тогда автору нужно будет отказаться от стилистических кружев, серьезной работы над словом. А мне интересно именно это направление. Но ведь изящный слог на экран не вынести…
— Но с какими-то удачными экранизациями ты встречалась?
— Да. К примеру, недавно посмотрела фильм 2017 года «Человек, который изобрел Рождество». Там Диккенс очень забавно общается со своими персонажами — обязательно посмотри! (смеется). Вообще, очень нравится смотреть кино про писателей, поэтов.
— Ну, а я тогда горячо рекомендую фильм того же года «ВМаяковский» с суперзвездным составом — Миронов, Хаматова, Колокольников, Адасинский, отец и сын Ефремовы… А что интересного прочла за последнее время?
— Григорий Служитель, «Дни Савелия» и Саша Соколов «Школа для дураков». Перечитала «Записки психопата» Венедикта Ерофеева. В 20 лет эта книга казалась очень прикольной (смеется). Сейчас я уже так не думаю. Недавно Игорь Савельев подарил свою книгу «Как тебе такое, Iron Mask?», в ближайшее время начну читать. Из зарубежных авторов нравится Рэй Брэдбери. А прозаикам рекомендую книгу Чака Паланика о секретах литературного мастерства «На затравку» — просто находка.
— На затравку, в начале беседы я не решился задать личный вопрос. Спрошу сейчас: два литератора на одну семью — не перебор ли?
— Как я уже сказала, поэту и прозаику делить нечего (улыбается). Но советы в творческом плане иногда друг другу даем. Я прислушиваюсь — но не сразу (смеется).
— А бывает так, что один пишет, другой редактирует — а посуду помыть некому?
— У нас есть посудомоечная машина! (смеется). Хотя и Диме, и мне, приехав домой после работы, что-то писать зачастую не хочется. В творческом плане у нас нет проблем. Это было обговорено давно: наша семья — это союз не поэта и прозаика, а двух любящих людей с общими интересами и целями.
— Скажу на своем примере: два артиста драмтеатра на одну семью — это очень непросто…
— Думаю, жить вместе поэту с поэтессой тоже трудно. И двум прозаикам сложно. Но у нас другой случай (улыбается). У творческих людей бывает депрессия, ощущение, что их творчество недооценили, банальная зависть к достижениям другого. Отсюда в семье появляются ссоры и размолвки. Главное — уважение. Специального времени «вот сейчас садимся и пишем» — у нас нет. Но если кому-то из нас необходимо уединение, то друг друга в этот момент мы не трогаем. В последнее время стараюсь сочетать большую форму с коротульками — с ними проще пробиться к массовому читателю. Роман, даже очень интересный, человек не сможет слушать пару часов подряд, а вот небольшое произведение очень хорошо заходит.
— Следующий вопрос — как раз о путях сближения автора с публикой. Мне кажется, что самая прикольное и престижное место для чтения стихов и короткой прозы — сцена театра. Согласна?
— Пожалуй. Мы с ребятами как-то читали на малой сцене Молодежного театра в Уфе. Зрителей было много, вроде бы всем понравилось. Но и формат барных читок мне тоже интересен. Кто-то привык выступать в библиотеках. Наверное, лучше всего читать везде, ничем себя не ограничивая. В разных местах разная публика. Ну и хорошо! А есть же еще Интернет с кучей возможностей для самопрезентации…
— Но соцсети отнимают кучу времени!
— Да, это так. Поэтому в новом году желаю себе и всем пишущим найти хороших литературных агентов. Сегодня продвижение авторов — их личное дело.
— Талант писать и талант дружить — хорошо ли сочетаются?
— Как мне кажется, писательская дружба базируется не сколько на восхищении чужим текстом, сколько на ощущении родственной души. Я это чувство называю: выросли в одном дворе. Например, Всероссийское совещание в Химках подарило знакомство, а затем дружбу с Сашей Романовым — прозаиком и поэтом из Тулы. Очень теплые отношения нашу семью связывают с казанским писателем Денисом Осокиным. А с Людмилой Михайловой, Мирославой Бессоновой и Марианной Плотниковой мы дружим очень давно.
— Да-да, прекрасно помню вас с Плотниковой в составе уфимского литдесанта на фестивале имени Анищенко в Самаре! Неужели ни разу не поссорились?
— Не было повода. Вообще, чем старше становишься, тем сложнее заводить друзей. Но если встречаешь человека, с которым интересно общаться — это очень классные ощущения. Пол, возраст, место жительства при этом не имеют значения.
— Бывает так, что твой друг или знакомый становится персонажем?
— Да! Я люблю мстить людям. Мне нельзя делать больно (смеется). Главных героев я пока ни с кого не списывала. Но чьи-то словечки или жесты, которые меня раздражают, легко отдаю своим персонажам.
— Закольцовываем беседу темой профессии. Нередко сталкиваюсь с тем, что люди относятся к журналистике, как к сфере обслуживания. Как к этому относиться?
— Эта профессия станет более уважаемой, когда появится персональная ответственность за слово. Это было в 90-е, когда верили конкретным журналистам, конкретным людям — пора вернуть утраченное. Народу уже неинтересна обезличенная информация и красивая картинка, поэтому сегодня вперед вырвались блогеры, среди которых есть и бывшие журналисты.
На меня в свое время пытались давить на месте съемки — тут снимайте, это не снимайте. Тогда я просто говорила оператору: уезжаем. Если не будет необходимой картинки, если я не задам какие-то вопросы, телевизионный сюжет просто не получится. Если человек говорит, что он крут, а журналист обязан вокруг него скакать — то это, на мой взгляд, идет от невоспитанности. С этим я сталкивалась неоднократно. Упрекали даже в том, что сюжет проплачен — а такого не было никогда и в помине… Каждому не угодишь.
— Последний вопрос. Без чего ты не ты?
— Ты такие сложные вопросы задаешь! Сейчас… Наверное, без упорства. Это моя главное качество, проявляю его, где надо и где не надо (смеется). А еще важнейшая часть меня — смех. Мне даже когда очень больно или страшно — у зубного, к примеру, — начинаю смеяться. Такая вот защитная реакция.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото из личного архива Алины Гребешковой
