Звезда фортепианной музыки Люка Дебарг, блестяще исполнивший в Новосибирске Чайковского на юбилейном концерте вместе с академическим симфоническим оркестром, музыкант абсолютно неординарный. Молодой, не совсем уклюжий с пианистической точки зрения, он как будто говорил через музыку: здесь нет цирковой виртуозности, навязчивого артистизма, но завораживает его градации пиано и мягкое, создающее обволакивающий эффект, туше.
Если не считать его самостоятельный опыт игры на фортепиано в детстве и подростковом возрасте, то серьезно с педагогом Люка начал заниматься в 20 лет, а в 24 года — уже четвертая премия, диплом и Приз ассоциации музыкальных критиков Москвы на самом престижном для пианистов конкурсе Чайковского! И это была не просто премия. На этом музыкальном соревновании «звезда родилась», — даже самые серьезные скептики признали, что музыкальность этого молодого пианиста просто обезоруживала. Люка имеет уникальные аудиальные способности, сложнейшие многофактурные произведения он запоминает на слух. Часто в связи с этим его упрекают в небольших искажениях музыкального текста (он может выпустить пару нот или прибавить, — например, даже не смотрел в ноты, а просто запомнил третью сонату Сергея Прокофьева).
Год назад я в каком-то разговоре сказала, что как было бы прекрасно взять интервью у Люки Дебарга, но мечта эта, увы, неосуществима в условиях пандемии и всеобщих ограничений. Каково же было мое удивление, когда в июне этого года я увидела афишу на сайте Новосибирской филармонии, на которой красовалось заветное имя. И мы пообщались с Люкой Дебаргом после репетиции, где музыканты сыгрывались на Концерте №1 Чайковского в Концертном зале имени Арнольда Каца.
— Если сравнить того Люку, который завоевал этот непростой приз шесть лет назад и Люку, который сидит передо мной сейчас — в чем принципиальная разница между ними?
— Сейчас я чувствую себя умиротворенным, в менее стрессовом состоянии. Пожалуй, наступил тот период, когда мне уже не нужно ничего никому доказывать. Это этап личностной зрелости, когда не требуется кто-то взрослый, чтобы направлял и помогал в жизни. Я сам принимаю решения, знаю, что хочу, строю планы и одновременно с этим нахожусь в мире с собой. Впереди насыщенная жизнь с огромным количеством разнообразных проектов. И я с огромным воодушевлением смотрю в будущее.
— Как в условиях пандемии вы выстраивали свою жизнь как музыкант? Чем вообще вы занимались в тот период?
— По-поводу всего произошедшего у меня двойственное отношение. Когда все остановилось, первые два месяца я исключительно отдыхал: спал, читал, гулял в лесу около своего дома в небольшой деревушке. Все личные контакты прекратились, и единственную связь с внешним миром давал телефон: я следил сначала за новостными сводками, но потом решил, что будет лучше, если я откажусь и от этого. Я постарался абстрагироваться от хроник во всех медиа и переключиться на творчество, литературу, наслаждение природой. Первый локдаун был в этом смысле и сложным, и легким, потому что общаться с природой и искусством, конечно, хорошо, но сама атмосфера стресса и неизвестности, ощущение небезопасности давило на всех. Когда люди, наконец, получили возможность встречаться друг с другом, то вступили в силу новые ограничения. Сама свобода встреч претерпела серьезные и непривычные изменения. Я не знаю, как в России, но во Франции до сих пор действуют достаточно строгие меры безопасности: вводят QR-коды, «зеленые паспорта» и прочее. И я понимаю, что с одной стороны есть люди, которые в этих условиях чувствуют себя комфортно, но есть и другие, которых раздражает, что их свободу и права ограничивают, и это порождает протесты. Я, как артист, чувствую себя где-то посередине и стараюсь не попасть в ловушку ни одного из этих мнений, хотя пытаюсь понять обе стороны. В этих обстоятельствах страшно то, что дебаты и обсуждение тем, связанных с пандемией, приняли вид достаточно агрессивных противостояний, они больше похожи в каком-то смысле на войну. Это сложная ситуация, тяжелая не только с физической точки зрения, когда люди пострадали от болезни. Думаю, что через некоторое время мы будем иметь последствия — в том числе психологические — после того, что случилось с нами за эти полтора-два года. Наверное, необходимо набраться сил, чтобы попытаться сохранить душевное равновесие и спокойствие, так как никто не знает, какие еще сюрпризы готовит нам завтрашний день.
— Люка, какие первые впечатления после репетиции с нашим оркестром?
— Для меня большая честь приехать сюда, в Новосибирске я впервые. Я очень доволен совместным звучанием на репетиции. Думаю, что наличие публики на концерте усилит праздничное настроение, и все пройдет замечательно.
— Ваше появление на XV Международном конкурсе имени Чайковского имело эффект разорвавшейся бомбы. После конкурса обрушилась лавина предложений участвовать в многочисленных шоу на телевидении, в совместных творческих проектах и концертах с лучшими музыкантами мира. Как вам удалось справиться с этим колоссальным вниманием к вашей персоне, которое провело черту между жизнью до конкурса и после?
— Это было очень тяжело… Особенно первые два года после конкурса. В течение этого периода я размышлял — мой ли это путь, должен ли я ему следовать. Я отдавал себе отчет в том, что случившееся со мной, являлось мечтой очень многих музыкантов, а также почувствовал большую ответственность, в первую очередь, перед моими зрителями, которые с теплом отнеслись ко мне. Только через два года я пришел в равновесие и почувствовал в себе уверенность. За этот период я научился организовывать свою жизнь таким образом, чтобы успевать погружаться в музыку в экстремальном режиме постоянно концертирующего пианиста. Этот путь был напряженный, но он дал возможность переосмыслить все то, что было до конкурса и что случилось после. Это некий вызов, обнуление, которое случилось за это время, и могу сказать, что я смог вернуться к первоначальному внутреннему ощущению баланса и вышел из той ситуации обновленным.
— Пару недель назад я беседовала с профессором Санкт-Петербургской консерватории, Александром Сандлером, который подготовил Сергея Редькина к тому же конкурсу Чайковского. Он рассказал, что вас тогда поселили в одном гостиничном номере с Сергеем. Какие были впечатления от вашего конкурента в творческом состязании?
— На протяжении всего конкурса царила очень дружественная атмосфера между конкурсантами, в том числе и с Сергеем Редькиным. Мы поддерживали друг друга в победах и неудачах, обсуждали, как прошли раунды. Я помню, как после гала-концерта все лауреаты оказались в одной комнате, и нас накрыла эйфория, ощущение сотрудничества, взаимопонимания. До конкурса у меня было чувство одиночества в своем творчестве, но во всех этих событиях как музыкант я ощутил себя частью прекрасного мира, а ребята были моими сверстниками и соратниками, нас объединяли общие интересы.
Честно сказать, хотя конкурс был отнюдь не простым испытанием, но после него жизнь стала гораздо сложнее. Я вошел в число лауреатов и должен был соответствовать этому высокому уровню, а это бремя было гораздо тяжелее.
Конкурс — это смесь факторов, которые сложились в одно, это миг, который происходит здесь и сейчас: готовность конкурсанта и его выступление на сцене, элемент удачи или шанс, который выпадает музыканту. А вот что происходит после, когда ты уже стал лауреатом — это нечто иное. Ты остаешься наедине сам с собой и обязан ежедневно тяжело трудиться, потому что оказался в сонме таких же талантливых и супер-талантливых музыкантов, за каждым из которых стоит такая же титаническая работа. И теперь твоя цель в жизни — музыка и творчество. Приз, который ты получил на конкурсе — это не трофей, который ты просто можешь предъявить публике, тебе необходимо заполнить чашу ожиданий зрителей и музыкального сообщества своим искусством, ты должен созидать и удивлять.
— Когда вы принимали решение об участии в конкурсе Чайковского, что было основном мотивом? Ведь, вы очень отличались от всех конкурсантов. Пожалуй, до этого еще не было таких прецедентов, чтобы пианист, который профессионально занимался с педагогом всего несколько лет, замахнулся на одно из мощнейших творческих состязаний в мире. Ощущаете ли вы в себе горячее сердце француза, жаждущего в этой сфере революции?
— Это очень глобальный вопрос. Сегодня почему-то принято делиться на тех, кто за и тех, кто против — кто поддерживает что-то, и тех, кто протестует. Мне кажется, что к революции нельзя относиться с позиции «черное и белое». Так сложилось, что Великая французская революция длилась по сути более ста лет: это была череда трансформаций государства, приведших к современному устройству страны демократического порядка, как говорят историки. Но нельзя оценивать то, что происходило в те годы однозначно, как только хорошее или только плохое. Я думаю, что история — это стихийное явление, цунами, которому мы не в силах противостоять, но можем в нем оказаться. Невозможно повернуть время вспять, а это значит, что остается принять происходящие события без сожаления, приобрести опыт, найти для себя значимые вещи, сделать выводы и двигаться дальше. В этом смысле в жизни каждого человека есть поворотные моменты, а в моем случае — это конкурс Чайковского — когда ты находишься внутри ситуации и не смотришь за горизонт. В тот период я принял эти изменения, просто поддался стихии. Любопытно то, что до этого я был более свободным человеком: не был известен и даже не имел смартфона. Но я не мог тогда делиться со своим слушателем самым дорогим, что у меня есть — искусством, той музыкой, которую я люблю. А после конкурса у меня появилась такая возможность.
— Вы неоднократно говорили в интервью, что любите русских писателей, в частности Федора Достоевского. Каких авторов читаете еще, и позволяет ли знание русского языка читать произведения русских писателей в оригинале? (Интервью шло на английском языке, но Люка начал отвечать по-русски. — Прим. О.Г.)
— Еще нет, но я надеюсь, что вскоре смогу. Сейчас я чуть-чуть читаю поэзию Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Александра Блока, но это еще трудно для меня.
— Вы берете уроки русского языка или изучаете его самостоятельно?
— Я учу языки по слуху без педагога. Когда я приступил к изучению русского, я думал, что он очень сложный, было страшно начать. Но я надеюсь, что буду вскоре читать Достоевского в оригинале. Он действительно мой любимый писатель и очень важен для меня.
(Далее на английском. — Прим.О.Г.) Я считаю, что Достоевский достиг в своих работах невероятной глубины, понимая суть человеческой природы. Его персонажи сложны и характерны. Они сочетают в себе брутальность и нежность, святость, граничащую с безумством, и животные примитивные качества — с божьим промыслом. Он обличает души своих героев, которые одновременно созданы и богом, и дьяволом.
Для меня романы Достоевского — это учебник по человеческому бытию, потому что все, что он описывает в своих героях, ту страсть и напряжение в его произведениях мы можем найти, если внимательно посмотрим по сторонам. Этот автор до сих пор актуален и современен. Конечно, его работы невозможно сравнить ни с какими сериалами и кинофильмами, которые демонстрируются в нынешнее время на телеэкране, где самые обычные люди имеют нормальные отношения с такими же простыми людьми, и все эти сюжеты незамысловаты. Мистерия, которую я вижу вокруг, на которую обращаю свое внимание, созвучна с той мистерией, которую создал Достоевский в своих романах.
— А в музыке?
— Если проводить параллель с композиторами, то я бы упомянул Моцарта. Можно в приятной атмосфере при свечах послушать его музыку, наслаждаясь приятным ужином, получить удовольствие от благозвучия его произведений. Но то же самое сочинение великого композитора можно воспринять совершенно иначе, пытаясь вслушаться в то, что он хотел сказать через свою музыку. И тогда проявляется не такой уж светлый образ, совсем не легкость, изящество и беззаботность, которая могла возникнуть при первом впечатлении, а глубочайшая боль и трагедия.
Я постоянно заинтересован и работаю над тем, чтобы искать эти глубинные смыслы, минуя поверхностное и легкомысленное. По аналогии строится и профессия музыканта, концертного исполнителя, достигшего определенных профессиональных высот. Внешне успешный артист — это престиж, блеск, всеобщее внимание и обожание публики. Но за ним есть и другая сторона, которая не видна широкому зрителю.
Что касается Первого фортепианного концерта Петра Чайковского, который я подготовил к концерту «65 лет триумфа», то это «туннельное» произведение, в котором есть и трагизм, и романтизм, и какая-то магия. Внутри этого сочинения заложены мысли, посылы. Есть огромное количество музыки, которая канула в небытие (хотя частично она, конечно, забыта незаслуженно), но фортепианный концерт Чайковского является одним из самых популярных сочинений уже почти 150 лет.
Произведения таких столпов, как Бах, Моцарт и других композиторов исполняются до сих пор, в том числе и потому, что этим авторам еще есть, что нам сказать. В этой музыке присутствует внутренняя информация — то, что до сих пор резонирует с нами. Я хотел бы подчеркнуть, что общей задачей между разными видами подлинного искусства является поиск истины, первородного ядра, которое находится в том или ином произведении. Я как исполнитель через творчество пытаюсь раскрыть эту истину в музыке, найти и показать ее публике, не бравируя собственным мнением, не навязывая свою точку зрения. Для меня поиск этой истины является краеугольным камнем всего моего творчества. Это то, чему я посвятил свою жизнь.
Оксана ГАЙГЕРОВА, специально для «Новой Сибири»
Фото Юлии ПОПОВОЙ
