В программе гастролей всемирно известного Театра балета Бориса Эйфмана — апрельские выступления на Большой сцене НОВАТа. Петербургский коллектив покажет сибирскую премьеру новой работы Бориса Эйфмана, балета «Преступление и наказание», а также уже знакомые сибирякам спектакли мэтра отечественной хореографии — «Евгений Онегин» и «Анна Каренина».
Накануне гастролей Борис Эйфман ответил на несколько вопросов.
— Борис Яковлевич, вы уже в четвертый раз обращаетесь к творчеству Федора Михайловича. Где зона соприкосновения миров писателя Федора Достоевского и хореографа Бориса Эйфмана?
— Достоевский, по его собственным словам, посвятил всю жизнь разгадыванию той тайны, которую являет собой человек. И действительно: каждое произведение великого писателя — мучительная попытка найти ответы на фундаментальные, «проклятые» философские вопросы, веками занимавшие умы мыслителей. По мнению Достоевского, только так — пробуя понять, что есть свобода, вера, грех, раз за разом погружаясь в метафизические проблемы, — можно самому остаться человеком. То есть существом ищущим, терзающимся, стремящимся к духовной гармонии и преображению. Мой взгляд как художника также обращен в глубь внутреннего мира личности. С помощью древнего и магического языка тела, открывающего перед творцом колоссальные и не имеющие аналогов выразительные возможности, я исследую психическую и эмоциональную природу своих героев. Именно в этом и состоит одна из ключевых задач психологического балетного театра, развиваемого мною на протяжении уже почти полувека.
— Насколько сложно дается перевод произведений Достоевского на язык пластики?
— Сама формулировка Вашего вопроса не до конца верная. Я не занимаюсь составлением «танцевального подстрочника» романов Достоевского. Как никогда не занимался пересказыванием книг Пушкина, Толстого или Чехова. Просто иллюстрировать фабулы и ключевые идеи литературных шедевров, прибегая к пластической лексике, мне неинтересно. Моя миссия — открывать неизвестное в известном, раздвигать границы восприятия хрестоматийных строк. Заглядывая по ту сторону текста, проникая на его новые смысловые уровни, я создаю оригинальные и самодостаточные художественные произведения. Работа над ними не бывает легкой. Тем более если речь идет о такой цитадели, глыбе, как Достоевский. Сама мысль о приближении к ней внушает трепет. За то же «Преступление и наказание» я брался несколько раз и все время чувствовал, что пока не готов ставить балет по этому роману. Прошли годы. Я созрел как хореограф и как личность. И тогда наш спектакль родился.
— Какие цели вы поставили перед собой в своей новой работе, какие идеи Достоевского хотели бы раскрыть зрителю?
— Для меня, прежде всего, важна звучащая в романе идея о неотвратимости наказания для дерзнувших нарушить высший моральный закон. Сегодня, как ни прискорбно, его отрицание стало практически повсеместным. Что совсем страшно: люди, преступая через универсальные нравственные нормы, не раскаиваются и не задумываются об искуплении. Чем кардинально отличаются от персонажей Достоевского, через падение, грех приходивших к воскресению. Другая значимая тема спектакля — двойственность человеческой природы. В каждом из нас заложены два противоположных и противоборствующих начала — добро и зло, свет и тьма. Мы мечемся между ними, пытаемся противостоять дьявольским соблазнам. Тем, кто выстраивает свою жизнь в соответствии с десятью заповедями, удается преодолеть роковое искушение и сохранить в себе связь с Богом. Наконец, это тема любви. Но любовь, показывает нам Достоевский, также двойственна. Она может быть разрушительной и губительной (как, например, чувства Свидригайлова к Дуне). А может оказаться спасительной, как жертвенная любовь Сони к Раскольникову.
— Что в работе над «Преступлением и наказанием» было самым сложным?
— «Преступление и наказание» — в принципе крайне трудный для постановки роман. Это, возможно, самое «нетеатральное» и «небалетное» произведение Достоевского. Те же «Братья Карамазовы» наполнены страстями и неожиданными повторами сюжета — элементами, притягательными для режиссеров. «Преступление…» же — текст, в котором, строго говоря, действуют даже не герои, а идеи. Как перенести его сложнейшее философское содержание на балетную сцену? Я мог бы выпустить тривиальную пластическую адаптацию книги, пунктирно изложив смысловое и событийное наполнение литературного первоисточника. Однако вместо выбора подобного пути решил сочинить собственный «балетный роман», вдохновленный Достоевским. В центре моего внимания — внутренние переживания героев. Языком танца мы выражаем в спектакле эмоциональный мир Раскольникова, Сони, Свидригайлова, показывая, что привело персонажей к их поступкам.
— Артисты в ваших спектаклях всегда больше, чем танцовщики: наряду с технической стороной роли (а ваша пластика непроста) в ваших постановках требуется другой уровень психологической глубины и актерской выразительности, если сравнивать с балетной классикой. Как вы этого добиваетесь?
— Если отвечать кратко, то ежедневым тяжким трудом в репетиционном зале. За годы существования нашей труппы, безусловно, сформировались и особый тип танцовщика, и своя методика его подготовки. Правда, в театральных институтах — в отличие от той же системы Станиславского — «системе Эйфмана» не обучают и книги по ней не выпускают. Все происходит через практику, через поиски и ошибки. Мне необходимы артисты, не только блестяще владеющие самыми разнообразными техниками, но и умеющие сделать каждое движение интеллектуально и эмоционально наполненным. Далеко не всем дано превратить собственное тело в инструмент выражения сложных идей и психологических состояний. Зачастую приходящих в труппу танцовщиков приходится переучивать. Ведь сегодня в мире не существует хореографических училищ, которые обеспечивали бы выпускникам профессиональную базу, достаточную для исполнения нашего репертуара. Единственное исключение — открытая в Санкт-Петербурге 12 лет назад Академия танца, готовящая универсальных артистов XXI века.
— Вас можно назвать амбассадором русской классики, если учесть, сколько шедевров вы «перевели» на универсальный язык танца, помогая мировому зрителю постичь то, что называют «загадка русской души». Удалось ли вам самому постичь эту тайну?
— Если бы я до конца постиг ее, то, наверное, закончился бы как творческая личность. Не о чем было бы размышлять и сочинять спектакли. Нет, я по-прежнему лишь приближаюсь к решению столь глобального вопроса. Одно могу сказать: душа — бесценный дар Всевышнего, делающий нас людьми. Задача каждого — не осквернить ее, не дать своей душе отмереть. Для русского человека с его отзывчивость и невероятной способностью к состраданию в высшей мере важно сохранить в себе светлое начало.
— Как вы оцениваете сотрудничество вашего театра и НГАТОиБ, будет ли оно продолжено?
— Мы искренне ценим возможность регулярно представлять свое искусство на сцене Новосибирского театра оперы и балета. Благодаря ей замечательная публика вашего города знакомится с избранными и всемирно признанными спектаклями современного хореографического репертуара России, а также с нашими новыми постановками. Будем рады продолжению такого сотрудничества. Надеемся, впереди у труппы еще много незабываемых встреч с сибирскими любителями танца.
— Можете ли вы рассказать, каким будет ваш следующий спектакль? Когда зрители смогут увидеть фильм-балет «Чайка», над которым вы работали в последнее время?
— Из-за суеверности, присущей всем художникам, я предельно осторожно рассказываю о творческих планах. Ты можешь долгое время вынашивать замысел спектакля и даже начать работать над новой темой. Но потом по тем или иным причинам решаешь отложить ее. Таких «нерожденных» балетов в моей карьере было достаточно. Конечно, вызревавшие в тебе идеи никогда не исчезают бесследно. Их отголоски так или иначе прослеживаются в последующих постановках. И все же позвольте мне сохранить интригу. Что касается выхода на экраны киноверсии спектакля «Чайка. Балетная история», то здесь тоже не готов порадовать ваших читателей конкретикой. В феврале в Санкт-Петербурге завершились съемки фильма, впереди бесконечные часы монтажа. Этот изматывающий этап я не могу доверить ни одному специалисту, поскольку никто не знает хореографию балета лучше ее автора.
— Вам, как никому другому, удалось выстроить систему подготовки молодых кадров для пополнения своего коллектива. К вам в академию едут просматриваться дети со всей страны. Расскажите о самой системе и об условиях обучения, которые вам удалось создать.
— В нашей труппе действительно танцует немало выпускников Академии. Впрочем, ее воспитанники также работают в Большом и Мариинском театре, других известных коллективах. Мы готовим артистов не только для себя, но и для всех российских балетных компаний. Нехватка квалифицированных исполнителей — проблема системная. Она затронула даже столичные театры, а в региональных труппах танцевать подчас вовсе некому. В чем уникальность инновационной педагогической методики Академии? Мы выпускаем артистов, способных на самом высоком профессиональном уровне освоить любой хореографический материал. Для студентов у нас созданы идеальные условия: с ними работают лучшие в своих областях педагоги. Обучение и медицинское обслуживание, питание, проживание иногородних детей в интернате — все оплачивается государством и спонсорами. А самое главное: уже в раннем возрасте воспитанники Академии получают бесценный артистический опыт, выходя на большую сцену. Они участвуют в классических постановках, представляют современные номера. Знаменитые спектакли нашего театра «Мусагет» и «Мой Иерусалим» — балеты хореографически очень сложные даже для взрослых танцовщиков — были с успехом показаны на выпускных концертах Академии. Сейчас студенты разучивают еще одну мою знаковую постановку — «Я — Дон Кихот». Зрители увидят ее одноактную версию в конце мая на выпускных вечерах на сцене Театра Академии.
— Как продвигается создание материальной базы Театра Бориса Эйфмана, как скоро стоит ожидать открытия собственной театральной площадки?
— Без данного вопроса не обходится ни одно мое интервью на протяжении последних не то что лет — десятилетий. Учитывая, сколько раз уже переносилось открытие Дворца, я предпочитаю не озвучивать никакие сроки. Строительство идет. К сожалению — далеко не теми темпами, которые необходимы для скорого завершения стратегически значимого проекта, призванного дать Санкт-Петербургу и всей стране новый центр притяжения для десятков тысяч поклонников хореографического искусства. Не скрою: живя бездомной, кочевой жизнью, очень трудно сохранять лидерский статус театра. Хотя я не забываю, что уныние — смертный в грех, и поэтому не опускаю руки. Знаю точно: если чему-то суждено случится, никто этому не воспрепятствует. А уж если не суждено — никто не поможет.
Александр САВИН, Марина ИВАНОВА, специально для «Новой Сибири»
Фото Вячеслава Архипова; скриншот youtube.com/Санкт-ПетербургTV
Ранее в «Новой Сибири»:
Шедевры русской литературы в постановках Бориса Эйфмана в Новосибирске
Борис Эйфман в пространстве русского психологического балетного театра
