Впервые в Новосибирске ее увидели в программе дивертисмента — это был «Танец басков» из балета «Пламя Парижа». Угловатая пластика,ЧЯ
*резкая, совершенно не академическая, вместе с актерским темпераментом артистки как бы заявляли: смотрите, мы вас снесем, ни перед чем не остановимся.
Сегодня у Екатерины Забровской множество поклонников, она становится узнаваемым лицом на балетной сцене, на нее идут и, конечно, не может не радовать тот факт, что на сибирской балетной сцене наряду с известными балеринами появилась талантливая молодежь.
Мы встретились с Катей и поговорили. Хотя разговорить ее — дело непростое, разговор у нас получился.
— «Баядерка» — балет эталонный, нестареющий, там незыблем Петипа. Акт «Тени» не трогает ни один балетмейстер, ставящий свою редакцию. Поделитесь своими впечатлениями о работе над партией.
— Первый спектакль был тяжелый. Тяжело было осознать именно, что ты ведешь спектакль, выступаешь не как артистка кордебалета, а как ведущая балерина. Переход психологически сам по себе непростой, спрятаться не за кого. Необходимо использовать весь накопленный и даже нереализованный опыт, чтобы показать историю героини, то, как ты ее видишь, чувствуешь. Это было тяжело. Когда я на сцене, во время спектакля у меня включается фантазийное мышление. Я могу импульсивно, бесконтрольно что-то придумать, сделать именно так, как подсказывает мой внутренний голос. Мой педагог Виктория Викторовна знает этот нюанс, что бывают и руки не те, что репетировали, иные эмоции иногда. Я вхожу в образ, полностью погружаюсь в состояние персонажа, вживаюсь в роль, чувствую себя этой героиней.
— Вы как бы перемещаетесь в другую плоскость?
— Да, ты балерина, ты эту историю рассказываешь зрителям. От того, как ты станцуешь, во многом зависит успех спектакля. На тебе ответственность не только перед зрителями, но и перед своими коллегами, педагогами. И вот в момент, когда получается перебороть волнение от сцены, в момент полного погружения в образ, появляется что-то такое свое, какой-то новый порядок, новые эмоции. И вот чем больше я танцую определенный спектакль, тем больше у меня в исполнении копится что-то личное, свое, то, что я запоминаю и включаю уже в свой основной образ. Например, Золушку я танцую часто, и у меня уже сформировался законченный образ героини со своими нюансами, со своими «фишечками». Я ни у кого из балерин этого не видела, это у меня родилось в момент творческого порыва. И я это стараюсь запомнить, чтобы это уже было в моем сердце.
— В моем понимании, вы относитесь к очень редкому числу исполнителей, которые в жизни производят очень скромное впечатление: молчаливая, вся в себе. Но когда вы выходите на сцену, вы производите абсолютно противоположное ощущение.
— Я по жизни не очень социальный человек, в себе как бы аккумулирую эту энергию, потому что когда очень много работы и много разных образов, тебе нужно откуда-то черпать вдохновение. А когда ты везде и всюду, когда очень социально активен, ты отдаешь этой активности всю свою энергию. Поэтому зачастую перед спектаклями я ни с кем не встречаюсь, на возможные сборы не хожу, потому что должно прийти вдохновение. Залог идеального спектакля — это когда накануне ко мне приходит какая-то мысль, которая открывает для меня новую часть образа. Я не могу это описать, но это состояние, когда уходит волнение и когда появляется дикое желание показать этот новый образ людям. И я всегда перед спектаклем закрываюсь, чтобы не растерять всё, что я себе придумала, настраиваюсь.
— Еще два года назад вы считали, что вы просто артистка кордебалета. И в этом случае, когда не было бы у вас выхода вашего внутреннего мира, вы бы могли так вот и жить в «полусонном» состоянии?
— Зная себя, я, наверное, нашла бы выход. Возможно, не творчески, а физически бы себя изматывала, как я и делала всегда. Я работала в театре, брала подработки с художественными гимнастками, брала очень много тренировок и ставила себе очень много задач, чтобы просто физически уставать и не думать о том, что тебе что-то не нравится.
Я даже танцую всегда так, как будто в последний раз. Настраиваю себя, что вот сейчас та минута, когда ты можешь что-то сказать. И сказать не на ухо родным, а всему залу. Ты можешь что-то сказать, и надо использовать эту секунду, не должно помешать волнение, не должно помешать отсутствие каких-то данных или каких-то технических способностей. Есть внутри что-то, что ты должен именно сейчас в эту секунду рассказать.
— Я помню, вы говорили, что вы демихарактерная танцовщица. Получается, что у вас произошла переоценка?
— Я думаю, если бы не нужные люди, которые оказались в нужный момент в моей жизни, я, наверное, в силу своего закрытого характера никуда бы не пробилась. Но благодаря людям, которые появились вовремя в моей жизни, благодаря Виктории Викторовне Ряженовой, которая каждый день вытаскивает меня из скорлупы, у меня появилась возможность разговаривать со зрителем в таком большом количестве партий и образов.
— Вы сейчас, по сути дела, входите в пору периода высшей балетной активности.
— Я вижу перед собой задачу закрепиться на достигнутых позициях. Потому что самое сложное — набрать репертуар и закрепиться в нем основательно. Для меня это самое сложное. Сейчас большое количество премьер, я стараюсь отбросить страх и неуверенность, просто делаю то, что я люблю. Думаю, следующий сезон многое для меня будет значить. Хочу доказать, что я могу вести репертуар, я могу стоять везде, куда меня поставят, я могу показывать все образы. Это моя задача.
— А кто вам подсказал прическу сменить?
— В спектакле «Щелкунчик» я танцую Фрица. Там у меня парик. Я ходила, ходила, смотрела в зеркала и подумала: «А мне неплохо. Почему бы не обрезать волосы?» Я чувствую внутри, что мне нужно делать, почему — не могу это объяснить. Я просто почувствовала, что мне стрижка пойдет и решила: «Ну ладно, дам судьбе распорядиться». И позвонила в студию, где единственный мастер делает прямо короткие стрижки (а у меня были длинные косы, ниже лопаток). Там мне отказали: у мастера был выходной. Я подумала: «Значит, не судьба. Всё, отброшу эту идею». Но буквально через десять минут перезванивает мастер и говорит: «Ваш случай мне интересен, давайте что-нибудь сделаем». И всё, пошла и подстриглась.
— И как ваш молодой человек на это прореагировал?
— Он долго привыкал. Говорил, что как будто заново со мной знакомится. Дело в том, что если во мне что-то меняется внешне, то меняется что-то и внутренне. Если я что-то меняю в себе, у меня сразу черты характера меняются. Какое-то перевоплощение происходит. И вот тогда тоже я из маленькой робкой девчонки времен училища стала, наверно, девушкой, в которой появилась своя изюминка, которая готова была что-то сказать этому миру.
— Много поклонников у вас появилось? Когда вы выходите на сцену, чувствуете, что в зале люди, которые пришли специально на вас?
— Конечно. Приятно, что есть люди, которые пришли именно на меня.
— Как вы об этом узнаете?
— Люди пишут мне в социальных сетях. Для меня это необыкновенно ценно. Когда мне пишут, я всегда отвечаю, делаю скрины таких сообщений и в отдельную папочку скидываю. И когда какое-то сомнение в себе появляется, я открываю и читаю.
— Вы же сейчас танцуете и в Петербурге, в Михайловском театре. Расскажите об этом.
— Все началось с приглашения станцевать Эсмеральду в «Соборе Парижской Богоматери» в Михайловском театре. К сожалению, моя премьера там состоялась не с первого раза, но я вынесла оттуда очень большой опыт. Я посмотрела, как работают балерины Михайловского театра, с каким они посылом выходят. Я много очень почерпнула и привезла сюда, на нашу сцену. Уже в следующую мою поездку я все-таки станцевала Эсмеральду на той сцене. Это были другие ощущения и другая Эсмеральда, не такая, как в Новосибирске.
— Но там же у вас не только «Собор Парижской Богоматери».
— Да, недавно, буквально неделю назад, я станцевала Золушку. И Золушка тоже была абсолютно другая. Было очень интересно: другие сестры, другая мачеха, другие принцы. И сцена бала из второго акта, когда я выходила и видела много незнакомых людей. Я робела, и моя робость была настолько натуральной, что мне не приходилось играть. Потому что ты выходишь обычно и видишь знакомых, кому-то улыбнешься, кому-то подмигнешь. А тут выходишь и правда оказываешься в таком волшебстве: все новое, зрители близко, зал очень красивый, люди незнакомые, чуть-чуть где-то отличаются декорации, ты, естественно, это все разглядываешь, для тебя все ново и естественно, ты в эту сказку входишь.
— Кто был вашим принцем?
— Эрнест Латыпов. От этой встречи тоже была робость, немножко стеснение.
— Он тоже робел?
— Не знаю. Он прекрасный партнер. Он мне ни разу не отказал в репетиции. Всегда работал столько, сколько мне надо, чтобы быть уверенной. И он тоже эмоционально очень отдается на сцене. Это очень приятно, когда ты смотришь в глаза, а глаза тебе отвечают. И сразу уходит страх, волнение. Ты прямо в сказке находишься, в образе Золушки.
— А какая у вас есть мечта, в которой вы сами себе боитесь признаться?
— Хочу просто всегда иметь вдохновение на спектакли, хочу стабильности в работе. Есть спектакли, которые где-то внутри сидят у меня, несбывшейся мечтой. Это «Анюта». Как ни странно, «Лебединое озеро». Эта мысль поселилась у меня месяц назад. Я первый раз смотрела «Лебединое озеро» из-за кулис, не стоя в кордебалете. «Лебединое озеро» для меня, да и для всех девушек, — спектакль тяжелый. Бесконечные фиксированные позы. Пальцы в пуантах болят, ноги болят, никогда не смотрела по сторонам. А тут я посмотрела белый акт, и он меня так тронул. Я подумала: «Интересно, вот как бы я это сделала?»
— А что вы сделали в балете Клюга «Радио и Джульетта»? Я вообще вас не узнал. До этого для меня самым сильным эмоциональным потрясением был танец Матвиенко в этом балете, а тут просто дыхание остановилось.
— Я просто танцую. Я не могу сказать, что я делаю, но я просто стараюсь получать удовольствие. Последний спектакль Radio and Juliet по откликам зрителей прошел прямо на ура, потому что я просто вышла наслаждаться. И я обожаю этот спектакль.
— Не боитесь стать мегавостребованной?
— Я буду все делать для этого. Вот вы меня зацепили своим вопросом о том, чего я хочу. Я хочу расширить границы классики, хочется чего-то современного, хочется такого, чтобы специально для тебя ставили, или когда копаются, ищут что-то неординарное, расширяющее границы тела.
Александр САВИН, специально для «Новой Сибири»
Фото: novat.ru; ВКонтакте
Ранее в «Новой Сибири»:
Премьера «Богемы» Кехмана в Новосибирске: эхо оперы XIX века в XXI-м
Новосибирский мюзикл «Солнечный удар» вошел в шорт-лист премии «Музыкальное сердце театра»
