Не так давно увидела свет книга воспоминаний легендарной певицы «Совсем другая песня». С автором мемуаров встретился наш корреспондент.
— А сегодня, когда даете автографы, что пишете? Поменялось ли у вас пожелание — с учетом нынешних реалий? Или еще больше добра желаете? Раскройте секрет!
— Сейчас у меня вышла книга воспоминаний «Совсем другая песня», и я ее, конечно, подписываю всем. Слова подбираю разные. Хочется верить, людям удастся что-то из нее почерпнуть.
— Прочитал на сайте театра, что в этой премьере вы исполняете несколько ролей. А какая из них вам ближе?
— Конечно же, это сам Маленький принц. Он очень трогательный. Но и Летчик тоже мне близок. Он все понимает и очень нежно относится к мальчику. Вообще, у Сент-Экзюпери получилась очень трогательная история.
— Вернемся к вашей книге. Отдельное спасибо за большой рассказ о Фаине Раневской. Читал и думал: как много схожего в ваших судьбах! Есть такая поговорка: что имеем — не храним… Вот и вы с горечью пишете о том, как публика на ваших выступлениях не понимала, с чем сталкивалась…
— По сути, я долгое время расплачивалась за свою любовь к определенному роду песен, к которому тогда зритель был совершенно не готов. Он воспитывался только на эстрадных песнях. В лучшем случае это было творчество Шульженко, Великановой. Попсы тогда не было. Исполнялись милые эстрадные песни. А с чем выходила на сцену я? В первую очередь это были глубокие стихи, которые поддерживались музыкой. И если люди никогда прежде такого не слышали, они не понимали, почему я об этом пою, что это вообще такое. Вот в чем была причина всех моих бедствий.
— Ну, не знаю — как можно было не оценить вас как явление! На меня неизгладимое впечатление произвели ваши выступления, где каждая песня — мини-спектакль. Подкупает и восхищает ваше очень творческое отношение к тому, что вы делаете.
— Сами песни мне это подсказали. Понимаете, я ведь не думала, что делаю что-то особенное. Считала, что песни — это просто настроение. А потом появились необычные произведения. Первой ласточкой стала песня Матвеевой «Окраины». А после спела «Балладу о смерти Ивана Грозного». Сергей Никитин написал музыку на стихи Давида Самойлова. Там расклад на множество героев: есть и государь, и звонарь, и бояре, и народ… Можно было бы и просто так это спеть, конечно. Но я так не могу. Певица — всегда актриса. И мое актерское начало проскользнуло в то, чем хочется поделиться с публикой. Кстати, в «Маленьком принце» тоже немало интересных персонажей, и все они требуют определенных голосовых красок.
— Голос, конечно, у вас удивительный: есть и глубокая выразительность, и большой диапазон. Вы как-то специально за ним ухаживаете?
— Вы знаете, я же начинала с песен Новеллы Матвеевой, которые не требовали серьезных вокальных данных: (напевает) «Летняя ночь была теплая, как зола. Так незаметным шагом до окраин я дошла». И все другое пела таким же образом.
Когда я в училище занималась вокалом, мой педагог Елена Яковлевна Петкер сказала, что сделает из меня колоратурное сопрано. И так мой голос наверх тянула, что я после этого разговаривать не могла! В общем, я бросила вокал, сказала сама себе, что никогда не буду петь, что стану только читать со сцены. И только после песен Матвеевой начала снова заниматься своим голосом — но уже самостоятельно. А решения, как именно исполнять то или иное произведение, приходили ко мне интуитивно.
— Если сегодня из множества песен, вами исполненных, выбрать три самые любимые — что назовете, помимо шедевров Булата Шалвовича?
— Он для меня целая школа. Это эталон. Это то, к чему я всю жизнь стремлюсь. Люблю его — чем дальше, тем больше. Потому что он никогда себе не изменял. Все, что он написал, мне и сегодня очень интересно.
— Прекрасно. А что вам дорого еще? Может быть, песня «Кто тебя выдумал, звездная страна?»?
— Конечно, это тоже очень трогательная песня. Довольно долгое время ее пела. Между прочим, «Маленький принц» Таривердиева — это первая моя запись для кино. Фильм «Пассажир с «Экватора» не очень интересный. А песня так и осталась. Она положила начало большой моей серии записей в кино.
— Да уж, вашу песню «Где же ты, мечта» в картине «Раба любви» не забыть никогда…
— Знаете, как записываются? Внизу в студии стоит микрофон, в него поешь — а наверху микшерская, где сидят звукорежиссер с режиссером фильма. Но в тот раз Никита Михалков спустился ко мне и проживал песню, стоя рядом. До меня для «Рабы любви» записались несколько певцов, но Михалков искал какое-то особое звучание. У меня было два дубля. Я хотела по привычке записать еще несколько раз, но режиссер сказал: «Нет-нет, больше не надо, все хорошо».
— А этот фильм как вам? Нравится?
— Да. Эта картина — еще одна трогательная история. А при звуках финальной песни с героини Елены Соловей словно маска срывается. Интересно получилось.
— В книге вы рассказываете непростую историю создания Театра музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой…
— Наш театр появился чудом. Сегодня мы расположились на первом этаже жилого дома, в трех залах — и нам хорошо. Можно было бы побороться еще и за подвал, и за помещение, где сейчас кафе, но необходимых для этого мускулов не хватает… Рада, что работаем в камерном зале. Я так люблю камерность! Для меня крайне важно чувствовать дыхание публики.
— Вот почему вы отказались от зала на 700 мест на Арбате!..
— Предлагали даже двухтысячник, но куда нам такое огромное пространство… Наш театр на «Спортивной» — подарок судьбы. Очень благодарна за это Лужкову. Казалось бы, «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?» Он действительно толком не знал, чем я занимаюсь…
— Рад был встретить на страницах вашей книги упоминание о композиторе Владимире Дашкевиче…
— Дашкевич — моя большая радость. Мы случайно с ним встретились в середине 70-х. Случайно я услышала его песню из фильма «Бумбараш». Она меня сразу заинтересовала, о чем я и сообщила композитору. У него очень точный подбор стиха. И он хорошо умеет распределиться в работе. Очень многим нравится писать слишком легкую музыку. А Дашкевич писал на стихи Маяковского, Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой. Очень благодарна ему за работу. Не так давно он написал музыку к поэме Александра Блока «Двенадцать». Эту камерную оперу поставили в нашем театре. Хотелось бы продолжить сотрудничество. Его недаром зовут писать музыку для кино. Он умеет уловить тайный смысл происходящего на экране — каким-то чудесным образом.
— Еще одно чудо — то, что вы никогда ни с кем не рассорились в мире искусства!
— Секрет простой. Практически со всеми я общаюсь с восторгом. Как же я могу поссориться с тем, кто нравится? Просто не представляла, как можно было конфликтовать с теми же Дашкевичем, Булатом Окуджавой, Юрием Левитанским…
— Про Левитанского в одном из интервью вы сказали, что его стихи нужно обязательно включать в школьную программу…
— Конечно!
— А с кем еще из поэтов хорошо бы познакомиться старшеклассникам?
— С поэзией Давида Самойлова. И Арсения Тарковского.
— А поэзия третьего тысячелетия вам знакома?
— Мне стыдно очень, что не помню интересных авторов по фамилиям. Где-то лежит этот список, не так давно сделанный. Сейчас могу назвать одного Гандлевского. Мне предстоит внедряться в современную поэзию.
— Театральное дело, вокал — это то, что передается из руки в руки. Вы могли бы многому научить творческую молодежь. Какой совет дадите начинающим певцам?
— Попрошу хотя бы не петь попсу. И обратить внимание на такое детище человечества, как поэзия. Ведь люди всегда не только просто любовались природой, но и воспевали ее.
Песня может быть разной. Мне очень не хватает нежных песен. Нежность выше любви. Из нежности вырастает очень многое. А сегодня все побеждают прагматизм, желание заработать. Свобода, пришедшая с перестройкой, быстро выродилась во вседозволенность. Люди учатся прежде всего хапать. О миллионерах стали говорить с уважением. А на что они тратят свои миллионы — боже мой…
— Книга «Совсем другая песня» начинается с ироничного воспоминания о том, как вас в детстве дразнили сибирской гречкой. Вы родились в Сталинске, ныне Новокузнецке, а что в вас от сибирячки и что от гречанки?
— Я довольно часто мерзну — какая уж тут сибирячка? (Улыбается.) Но во мне живет тихое упрямство — всю жизнь, несмотря ни на что. Это даже удивительно. Сколько раз можно было плюнуть на все и начать плыть по течению…
— И ни разу этого не хотелось?
— Нет. А многие вещи со мной произошли совершенно случайно. К примеру, приход на радиостанцию «Юность». Первая запись была с Кобзоном. Мой бывший муж написал для нас песню. Иосиф тоже был тогда, по сути, начинающим певцом. Но я так переволновалась на записи, что потом мою партию переозвучила Майя Кристалинская. То-то я удивилась, когда услышала песню в эфире! Но это факт — первая моя запись на радио была в никуда. Потом записала сразу несколько песен Новеллы Матвеевой — и началась другая жизнь.
— А в «Иронии судьбы» вместо вас спела Пугачева…
— Пугачева хорошо спела в картине, мне понравилось. Достойная работа. Но вскоре наши с ней пути разошлись. Она решила сделать ставку на массовость, решила добиться огромного успеха. И добилась. Но, как мне кажется, — с потерей вкуса.
— Дуэта с Кобзоном не случилось. А с кем из артистов мечтали спеть? С Шульженко?
— Гелена Великанова, Клавдия Шульженко, Тамара Ханум — это три певицы, любимых с детства. Но ни одной из них я в этом не решилась признаться. Мне казалось, этим я подчеркну нашу разницу в возрасте. Сейчас ко мне часто подходят и говорят, что слушают с юных лет, — и мне это приятно, обижаться тут не на что. А я боялась обидеть своих знаменитых коллег…
— А спеть, к примеру, вместе с Безруковым или Земфирой вам интересно?
— Нет. Но я пела с Гарри Бардиным. Еще в картине «Дульсинея Тобосская» были дуэтные вещи. Гундарева была готова сама записать песни к фильму. Но композитор Гладков выбрал меня.
— Кому принадлежит идея написания книги?
— Я очень дружна с Надеждой Василевской. Это мой соратник. Она гораздо моложе меня. Но, тем не менее, мы часто и мыслим, и чувствуем одинаково. Она знала, что у меня сохранилось много дневников — за исключением детских записей. Я бы дорого отдала, чтобы прочесть их сегодня. Вести дневник было принято во времена моей молодости. Правда, я писала только о концертах и работе над ними. Нет ни строчки о том, в кого я была влюблена, кто меня любил… И однажды Надежда попросила разрешения прочесть мои дневники. Прочла — и предложила написать на их основе книгу воспоминаний. Я долго сомневалась, но она меня убедила. Огромное ей спасибо и за это, и за огромную помощь в работе. Как мне кажется, эта книга — рассказ о том, в какое сумасшедшее время мы жили. Чего стоила одна борьба с цензурой…
— Цензуры сегодня не хватает — как вам кажется?
— Я за цензуру — то есть против непристойностей и непрофессионализма. В СССР цензура ограничивала творчество, было немало перегибов по части идеологии. Вы можете себе представить — «Маленького принца» не пускали на телеэкран?!?
— Почему?!?
— На этот вопрос я получила в свое время потрясающий ответ: из-за строчки: «Где же вы, где же вы, счастья острова?»!
— Много ли вычеркивали из будущей книги?
— Надя мне читала текст. Я поправляла крайне редко. К примеру, постаралась снивелировать свое возмущение поведением жлобов, которые встречались в жизни. (Улыбается.)
— Обратил внимание: в вашей книге нет фамилии Гагарин. Полет человека в космос прошел для вас незамеченным?
— Ну что вы, это стало для всех потрясающим событием! Расскажу вам историю на тему освоения космоса. После совместного полета Комарова, Феоктистова и Егорова в 1964 году Акимов написал песню на стихи Поперечного, а я записала ее на радио. И меня пригласили спеть эту песню, «Экипаж звездолета «Восход», в ответственном сборном концерте. В нем принимал участие и Вольф Мессинг. Я подошла к нему: «Плохо знаю слова новой песни, очень боюсь забыть их на сцене!» Тот посмотрел на меня в упор и сказал: «И забудете — если будете об этом думать!» Представляете, я вышла — и дальше произошло то, чего никогда не было ни до, ни после. Я не просто забыла слова — я просто пела одни и те же две строчки: «Комаров, Феоктистов, Егоров — нараспев повторяет страна». С тех пор всегда выучиваю новую песню назубок.
— Ваше детство прошло на Украине. Переживаете о том, что сейчас там происходит?
— Да. Украинские события — это такая грустная история! Я так люблю Киев. Я там училась. Потом он стал одной из самых любимых зрительских аудиторий. Трудно поверить, что страны не могут договориться друг с другом…
— Все ли ваши мечты сбылись? В книге говорится о том, что в детстве вы мечтали стать дрессировщицей…
— В цирке, слава богу, я не оказалась. Все-таки дрессура — очень жестокая вещь. Мне всегда хотелось сняться в кино в драматической роли. Мне кажется, я бы справилась. На концертах довольно часто работаю на крупном плане, шепотом, когда твой главный союзник — микрофон. Но вот не случилось кино в моей жизни.
О чем мечтается сегодня? Даже не знаю. Чтобы наш театр жил долго. Чтобы уныние не овладевало мной периодически. Хотелось бы легко смотреть на мир — до самого последнего мгновения!
— Неспетое, несыгранное, несделанное — больная тема для артиста. А много ли было еще моментов в вашей жизни, о которых жалеете, что они не случились?
— Сожалею, что порой не хватает характера и не получается настоять на своем. Это не нахальство, не пробивная сила, а…
— Хватка! А для чего она вам нужна? С ней можно большего добиться?
— Наверное, да. Я совершенно не могу кричать на людей. Я — негодный руководитель. Только однажды повысила голос на человека. Более того, в ходе ссоры упала с ним на землю. Но он пнул мою собаку… Это было очень давно.
К слову, о крике и конфликтах. Ни в работе, ни в жизни я не кричу. И на меня не кричали режиссеры — ни Кудряшов, ни Поповски, ни Денис Сорокатягин, поставивший «Маленького принца»…
— В этом спектакле занята моя землячка Юля Зыбцева. Ей доверены Змея и Роза. Вы довольны?
— Юля попала к нам театр после прослушивания и очень легко вошла в спектакль «Снился мне сад». Чудесно в нем существует. Вообще, мне она очень нравится. Интеллигентный человек.
— Буду счастлив увидеть вашего «Маленького принца»…
— Непременно приходите!
— Огромное спасибо за приглашение и радость общения. Творите — нам на радость!
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото из личного архива Е. КАМБУРОВОЙ
