Новосибирский философ, лингвист, филолог и литератор рассуждает об упадке гуманитарных наук, о тенденции мыслить по усредненным стандартам и о росте взаимного недоверия в период пандемии.
Олег Донских, доктор философских наук, профессор, специалист в области истории философии и истории культуры, последовательно проводит идею появления и первоначального развития философских концепций как прояснения мифологического содержания культуры. Автор более 250 работ по истории языка, истории философии, философии образования, а также философских эссе и публицистических работ. Читает курсы лекций в НГУ, заведует кафедрой философии в НГУЭУ.
— Олег Альбертович, первый вопрос, который очень хочется задать педагогу: «Правда ли, что молодежь нынче пошла уже не та, что была раньше?» Вы ведь хорошо знакомы в том числе и со студентами первой ступени обучения?
— Что касается высшего образования, то в основном я работаю с достаточно взрослыми людьми. Да, в этом году у меня есть и бакалавры, но по большей части читаю лекции аспирантам и магистрам.
— Но ведь вы когда-то были директором школы «Диалог» и даже сами ее основывали. Неужели там перестали преподавать?
— Школу мы основывали с Юрием Львовичем Троицким, и, конечно, я продолжаю поддерживать с ними постоянные отношения, с нынешним директором мы дружим. Во втором полугодии я веду там предмет, который сам придумал: он идет как спецкурс на английском языке и называется «Культура в контексте языка». В частности, рассказываю на примере Англии, как в ходе ее истории менялся язык, как там появлялись разные языковые заимствования (скажем, римляне еще в I веке принесли выражение via strada (мощеная дорога), которое позже стало «улицей» (street)), и как английский менялся в ходе истории. Мне это и самому интересно. Языковая подготовка там хорошая, и общий уровень я бы назвал нормальным — есть ребята очень симпатичные и знающие, и интересующиеся, хотя не все, разумеется. Но у меня установка работать на лучших, так что все в порядке.
— Так современная молодежь по сравнению с «несовременной» улучшилась или ухудшилась?
— Она стала не лучше и не хуже. Но внутренне гораздо свободнее. И дело, конечно, даже не в «лучше» или «хуже». Критические отзывы в адрес молодежи можно найти еще в источниках Древнего Египта. Но на самом деле деградировала вовсе не молодежь, а система образования. Точнее говоря, качество управления системой образования — здесь все сильно изменилось в худшую сторону.
— Каков менталитет современного студента?
— Мне очень приятно преподавать в Академгородке в магистратуре, там уровень заметно выше. Но тут, честно говоря, трудно сравнивать. В НГУ ребята хотят много знать и понимать. А, например, в нархозе ребята нацелены на более практический подход — на то, что они получат не просто общее образование, а нужную специальность, которая в дальнейшем принесет им хороший доход. И это по нынешним временам вполне здоровая позиция. Хотя, когда я присутствую при пересдачах экзаменов, и там и тут встречаются совершенно потрясающие вещи. Я имею в виду общий уровень невежества.
— Вы ведь когда-то даже собрали коллекцию ляпов в студенческих сочинениях.
— Я ее собирал, когда был председателем комиссии по обществознанию областной комиссии по ЕГЭ. Два года назад я от участия отказался: этот экзамен сейчас настолько стандартизирован, что даже на предмет описок перестал быть интересным. Раньше встречались настоящие шедевры, а сейчас пишут совсем шаблонно — чтобы нельзя было никак придраться.
— У меня тут записана цитата из ЕГЭшного эссе одной выпускницы, что вы приводили в качестве примера лет семь назад, — с сохранением орфографии оригинала: «Талант рожден в каждом человеке, только не все его развивают. Раньше, когда жили наши бабушки, прабабушки и т. д., они все были талантливыми людьми. Они просыпались с песней и засыпали под ее пение. Раньше жизнь была другая. А сейчас все поют под фонограмму и больше ничего не умеют, за то считают себя звездами, даже смысла текста нет».
— Да, тема сочинения, если память мне не изменяет, была «Высшая задача таланта — своими произведениями дать людям смысл и цену жизни»…
— Известный автор и преподаватель Дмитрий Быков утверждал, что у нас в стране не вся молодежь тупая, что подрастает генерация, способная в будущем спасти Россию.
— Термин «тупые» я бы сразу отмел, поскольку никогда его не использую. «Чудовищно необразованные» — это несколько иное, как вы понимаете…
— Сегодня вы, Олег Альбертович, куда более деликатны. А когда-то подвели вот такое ироничное резюме: «Если, блин, отношение к русскому, блин, к родному языку будет, блин, таким же, то настанет ему пипец и в международном плане».
— Ну, это я тогда решил пошутить. А спасти Россию, я думаю, смогут только образованные люди, которые умеют создавать новые технологии. В том числе в области филологии и философии. Я приведу простой пример, который очень люблю. Когда Пруссия была разгромлена и разорена Наполеоном, группа немецких интеллектуалов, среди которых были такие люди, как Фихте, Шлейермахер и Гумбольдт, решили, что для возрождения духа нации необходимо создать новый университет. Как вы понимаете, в первую очередь речь шла о дисциплинах гуманитарных. И в этой разоренной стране даже не возникло вопроса по этому поводу — поскольку именно гуманитарные науки созидают человека и возрождают нацию. И во многом благодаря развитию гуманитарных наук немецкая наука со второй половины XIX века до прихода нацизма была наукой номер один в мире. Так что я считаю, что и в наше время все это остается очень актуальным.
— Философия, филология, язык?
— Да, и история. Ведь именно все это и формирует человеческую личность. Это же просто страшно, когда на экзамене студенты не могут ответить на вопрос, с кем мы воевали в Великой Отечественной войне. Заметьте, это студенты университета! О какой нации можно говорить, если русским языком человек владеет слабо, а с литературой знаком в кратком изложении? Как вообще можно конспективно пересказывать того же Гоголя, вся прелесть которого не в сюжете, а в языке… Очень, конечно, хотелось бы надеяться на возрождение, но оно должно происходить не в какой-то одной области, а во всех.
— Вот вы упоминаете совсем еще молодых людей, но ведь шаблонное мышление присуще и большинству взрослых, которые, как мне кажется, все больше начинают нивелировать общий… как бы это сказать… мыслительный уровень нации.
— Это связано не только с Россией, это общая особенность того общества, которое сейчас формируется в мире. Не так давно мы вместе с одним немецким ученым и тремя соавторами издали книгу Evolutionary Environments, посвященную подобным мировым тенденциям. И он придумал такой термин — «гомо биллионис» — человек из множества, одинаковый с другими, усредненный. Общество определенно движется к тем самым стандартам, о которых вы говорите. Во многом я это ощутил в Австралии…
— Вы ведь там довольно долго проработали — около десяти лет?
— Да, и именно там я такую тенденцию наблюдал. В дискуссии стандартно существуют две точки зрения — «за» и «против». И стоит только выйти за рамки этих двух составляющих, как тебя просто перестают слушать. Подобное происходит и в развитии нашего общества — причем, как я считаю, в том числе и из-за упадка гуманитарных наук, с которыми еще в период социализма расправились очень жестко. Тогда практически исчезли философия и социология, а история была загнана в соответствующие рамки. Слава Богу, что у нас была своя классическая литература, которую особо не тронули. И эта литература, задавая свою систему ценностей, конечно, очень помогала. А потом и это пропало.
— Разве из школьной программы поубирали классиков?
— Не поубирали, нет. Но ведь детям тяжело читать объемные тексты, вот и стали придумывать, как все «упростить», адаптировать. Вот вам пример с «Преступлением и наказанием». Спрашиваю класс: «Кто читал?» — все тянут руки. Я переспрашиваю: «Кто прочитал от начала до конца?» — на меня смотрят, как будто я с дуба рухнул. Одна девица объясняет: «Ну я попыталась, немного, но дальше ведь невозможно». Вот и все. В группе студентов-филологов на вопрос, кто прочитал «Войну и мир», поднимают руки единицы: нам ведь подавай то, что полегче и попроще… О школьном образовании говорить — вообще отдельная тема, я считаю, что безусловно оттуда нужно убирать все гаджеты и виджеты, и тому подобное... «Мы погуглим!» В результате никакая долговременная память никак не развивается и чувство языка атрофируется. Это просто преступление перед нацией, когда такое колоссальное достижение, как великая русская литература, можно взять и просто выбросить.
— Школьное преподавание лично мне внушило такое отвращение к «Преступлению и наказанию», что я его смог дочитать только лет через тридцать.
— Глядите: вот такой простой тест. Знаете, что радикально поменялось с тех пор? Когда-то давно существовал некий минимум, который просто стыдно было не знать. А сейчас это совершенно нормально: все что угодно можно назвать «ненужной информацией». И это, я думаю, принципиальный переворот в сознании. Знание теряет свою ценность, если за ним не стоит понимание, как оно получено. Я часто объясняю студентам разницу между хорошим учителем и ученым. Теоретически учитель может знать даже больше, чем ученый, но зато ученому известно, как это знание получено, насколько оно относительно и в каких документах отражено. Допустим, он не только знает, что данная цитата из Ипатьевской летописи, но и какая там присутствует интерполяция. Таким образом, его знание переходит в совершенно в другую категорию.
Например, «Википедия» меня довольно сильно напрягает, поскольку она обезличенная, следовательно, никто за информацию не отвечает. Один мой знакомый профессор провел такой эксперимент: внес неверные изменения в одну из статей «Википедии», после чего дал задание своим студентам именно на эту тему. Конечно, студенты оттуда все списали, после чего профессор их пристыдил и вернул на сайт правильную информацию.
— Сейчас принято все делать быстро и поверхностно.
— И интернет, конечно, этому способствует. Задаю студентам вопрос: «Какие картины написал Леонардо да Винчи?» Мне отвечают: «Витрувианский человек». Я некоторое время пытаюсь вспомнить такую живописную работу у Леонардо, пока не понимаю, что студентам все равно что картина, что рисунок: им поисковик выдал «Мону Лизу» и витрувианца в «золотом сечении» — ну и какая разница.
Или вот вам пример. На занятии по эпохе возрождения мне говорят: «Великим поэтом эпохи был Петрарку». Спрашивается, почему «Петрарку»? Оказывается, все наткнулись в Сети на предложение «…Петрарку очень ценили как поэта», или что-то в этом духе. Вот студенты и превратили итальянского поэта в румына наподобие Чаушеску.
— Современная парадигма потребительской жизни все сводит к стремлению к комфорту. Наверное, большинство ваших студентов и аспирантов это затрагивает?
— Такие молодые люди вполне отражают общий менталитет современной молодежи. Конечно, наша с вами жизнь гораздо более легкая, чем была у наших предков, и лишние трудности никому сегодня не нужны. Стоит упомянуть только стиральные машины: смешно было бы предлагать вернуть назад традиционную ручную стирку. Но вы, наверное, слышали про эксперимент Джона Кэлхуна под названием «Вселенная 25»?
— Мышиный рай?
— Именно. Он очень часто используется как основа для поведенческих теорий и социологических концепций. Для мышей были созданы идеальные условия жизни, поначалу они начали активно плодиться, но потом прекратили, стали либо агрессивными, либо апатичными — и на тысяча семьсот какой-то там день умерла последняя мышь.
— Многие сейчас пытаются экстраполировать этот эксперимент на современное общество.
— Отчасти это верно: если мы целью жизни ставим только комфорт, ни к чему хорошему это не приведет. Если говорить более серьезно, то следует признать, что капиталистическое общество — оно ведь достаточно жесткое и требует серьезного напряжения, особенно внутреннего. Так что по-своему тяжелая жизнь у нас по-прежнему остается. Хотя тут, надо сказать, все не так просто. К примеру, доисторический охотник-собиратель трудился гораздо меньше, чем земледелец, — по 12 часов в день человек начал трудиться только после неолитической революции.
— Опять мы вернулись к теме истории. Вы очень давно занимаетесь историей коренных народов сибирского Севера. Не перекликается ли эта тема с нынешней проблемой обострения «бытового» национализма?
— Что касается народов сибирского Севера, то проблема так или иначе была связана с политикой мультикультурализма, хотя на Западе все это имело совсем другие корни: у нас, разумеется, встречались и очень жесткие эпизоды, но все равно наша политика была несопоставима с западной. Например, русские переселенцы арендовали землю у хантов, а вы слышали о том, чтобы американцы платили индейцам за аренду земли? Я не историк, поэтому не стал бы особо углубляться, но мне кажется важным, что численность многих коренных народов в России восстановилась уже к концу XIX века. Приведу один факт, который впрямую с темой не связан, но мне кажется вполне показательным. Насколько я помню, в 1967 году американским женщинам впервые разрешили брать кредиты без разрешения мужа. Понятно, что в те же годы в СССР ситуация была не самая лучшая, но в подобном смысле равенство у нас все же гораздо больше соблюдалось.
— Зато теперь в России все больше говорят о национализме, хотя эту проблему как-то не очень принято обсуждать публично.
— Почему? Эту тему мы обсуждаем и со студентами. Я им объясняю примерно так. Пока таджики укладывают плитку или работают на стройке за копейки, вас это устраивает, потому что вы сами всем этим заниматься не хотите. Но когда эти люди начинают получать образование и занимать «серьезные» рабочие места, вам это уже не нравится. Так давайте не будем удивляться, когда по приезде в ту же Австралию вас тоже отправят копать траншеи. Я считаю, что такой бытовой национализм построен на очень несправедливых установках — «мы лучше просто потому, что мы лучше».
— В Австралии вы написали диссертацию на тему русского менталитета?
— Она была связана с историей русского национального сознания. Уже потом я издал книжку на русском языке под названием «Воля к достоинству», которая отчасти перекликалась с диссертацией — о ключевых понятиях российского менталитета, — еще с догусударственных отношений, поскольку во всем этом большую роль сыграли кочевники. Несколько глав затрагивают проблему русской интеллигенции, к которой, надо сказать, отношусь достаточно негативно — у меня в этом смысле такой «веховский» подход… То есть я солидарен с позицией авторов знаменитого сборника «Вехи», изданного в 1909 году. Что касается литературы — да, я читал в австралийском университете курс о русской поэзии. И оказалось, что в Австралии очень заинтересованные студенты, они более, что ли, мотивированы, поскольку точно нацелены именно на тот предмет, который выбирают. Наши ребята все-таки, более инфантильны в этом смысле.
— У вас не так давно была опубликована статья на тему одиночества. Это, кстати, касается темы нынешней вынужденной самоизоляции.
— Сейчас в нархозе есть аспирантура по социальной философии, поэтому я и занимаюсь некоторыми такими проблемами — тема одиночества, безусловно, одна из них.
— А как вы с точки зрения философа можете прокомментировать ситуацию с ковидом в стране? Хотя она скорее психологическая, чем философская.
— Ситуация совершенно характерная для истории эпидемий. Все это очень негативно воздействует на моральное состояние нации, поскольку возникает некое внутреннее чувство недоброжелательности и подозрительности по отношению к другим людям. Ведь практически каждый ближний начинает представлять собой угрозу. Поэтому уровень нравственности в эпохи эпидемий всегда падал, начиная с так называемой фукидидовой чумы в Афинах. Люди начинают относиться друг к другу все холоднее и холоднее, наступает какое-то смутное время. Поэтому дай Бог, чтобы мы относительно безболезненно пережили это состояние взаимного недоверия. И так-то у нас общество все больше «леденеет» по ряду причин… Давно хочу на эту тему статью написать, у меня даже есть на это заказ.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото из архива Олега ДОНСКИХ
