О том, как создавался спектакль и почему режиссеру следует отказаться
от профессиональных амбиций, рассказывает постановщик спектакля «Лёля и Минька».
— Рассказы о Лёле и Миньке хорошо известны читателям, но до зрителей добираются не часто. Для Новосибирска это в определенном смысле новый материал. Чем был обусловлен выбор?
— На самом деле, все банально — таково было пожелание руководства театра. Мне предложили сделать историю на основе несказочной прозы. Вариантов было несколько. Сначала я хотел сделать «Денискины рассказы», но, оказалось, они уже идут в одном из театров города. Затем появилась идея поставить рассказы о Лёле и Миньке как наиболее близкие детям.
— В вашем детстве эта книга Зощенко присутствовала?
— Пожалуй, нет. В моей жизни она появилась гораздо позже. У меня вообще были сомнения по поводу Зощенко — все-таки он действительно взрослый писатель. Но при этом умудрился написать настоящую историю о детях. В отличие от тех авторов, которые умничают, эстетствуют на детские темы и выдают это за детские произведения, Зощенко пишет о детях, о детских размышлениях и «болячках». И поднятые им вопросы и проблемы точно не проходят мимо детей. Эти рассказы оказываются детям ближе, чем многое другое.
— Попадание в детей — отправная точка для выбора материала?
— Обязательно должна быть точка соприкосновения. В противном случае либо режиссер будет реализовывать какие-то свои амбиции, либо театр будет решать свои финансовые проблемы. Так, конечно, не делается.
— Вы уверены в том, что у режиссера, выпускающего спектакль для детей, не должно быть режиссерских амбиций?
— Не должно быть. Я прямо настаиваю на этом. Если ты что-то делаешь для ребенка, ты делаешь это для ребенка. Ты должен постоянно о нем думать. Постоянно держать этого ребенка в голове. Постоянно погружаться в это детское состояние. Как говорил Зиновий Яковлевич Корогодский: чтобы играть детские спектакли, в актерах и режиссере должен присутствовать «ген детскости». Это абсолютно точно. Я видел много спектаклей, когда человек реализует свои творческие амбиции вместо того, чтобы думать о зрителе. В спектаклях для взрослых — пожалуйста. Взрослый человек уже обучен театральной азбуке и может между строк читать театральные романы. А ребенок только изучает азбуку, поэтому все обязательно должно в него попадать.
— Если на премьерных показах вы видите, что какие-то моменты в спектакле на зрителя не работают, вы готовы переработать или доработать свою постановку?
— Это необходимо делать. Но, к сожалению, спектакли, которые ставятся на чужих площадках, — это безотцовщина. Я вот сейчас дам ребятам установки, наводки, скажу, что и как нужно делать, а дальше они будут экспериментировать сами. И спектакль будет расти без моего пригляда. Только по случаю оказавшись в Новосибирске, я смогу посмотреть, как идет мой спектакль. И это будет огромное счастье. Есть несколько театров, с которыми я работаю регулярно и постоянно. Это хорошо в том смысле, что ты приезжаешь на новую постановку и заодно смотришь свой старый спектакль, правишь что-то, собираешь, если нужно, прогон, дотягиваешь. Не везде так получается.
— На премьере спектакля в «Первом театре» вы сидели в зале и внимательно следили за реакцией зрителей. Удовлетворены приемом публики?
— Спектакль сдан, а я, честно говоря, до сих пор волнуюсь. Переживаю, как будет попадать, как будет дальше играться на зрителя? Так волнуешься за каждый спектакль, потому что всегда залы разные. Сегодня пришли одни дети, а завтра придут другие. В одном детском зале спектакль идет «на ура»: ребята реагируют на каждую тонкость и детальку и все прекрасно воспринимают. А на следующий день в зал приходят другие дети, и спектакль проходит абсолютно мимо них. Со взрослыми спектаклями, собственно, происходит то же самое, но со взрослыми зрителями меня совесть не мучает.
— Вы действительно чувствуете ответственность за своих маленьких зрителей?
— Это же работа такая, такая профессия. Здесь нельзя действовать по принципу «сделал — и отпустил». Особенно для детей. У себя в театре в Мариинске мне это легко реализовать. Потому что у нас на сорок тысяч зрителей (сейчас даже меньше) один-единственный театр. Мы — монополисты и можем себе позволить воспитывать зрителя. У нас есть спектакли для годовалых детей, серии спектаклей от 3 до 6 лет, от 5 до 8 лет, для младших школьников, для подростков и, соответственно, для взрослых. И мы выращиваем себе зрителя, воспитываем его, объясняем ему театральную азбуку, театральный язык — что такое прием, что такое образ? Не напрямую в лоб говорим, но стараемся потихонечку объяснять в каждом спектакле. Сначала нужно просто приучить детей к тому, что есть такое явление — театр: ты сидишь в зале, смотришь, а тебе что-то показывают. Потом, что есть спектакли, построенные на диалоге, на объяснении, потом, что есть спектакли, построенные на ярких картинках, потом — на игровом приеме и только после этого уже на смысле. Но это легко сделать в маленьком городе, где тебе никто не портит картину и не составляет конкуренцию. А в большом городе, конечно, сложнее.
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»
Фото Валентина КОПАЛОВА
