Партия Квазимодо в балете Ролана Пети «Собор Парижской Богоматери» в этом сезоне стала одной из самых интересных сценических работ премьера НОВАТа, любимца новосибирских зрителей Романа Полковникова. В ближайшем показе резонансной премьеры 77-го сезона танцовщику вновь предстоит перевоплотиться в персонажа романа Виктора Гюго.
В интервью артист рассказал о своем особенном отношении к сложной роли персонажа из романа Виктора Гюго.
— На первом моем «Соборе Парижской Богоматери» чувства у меня были смешанные. Обычно к премьере спектакля подходишь после плотного и продолжительного репетиционного процесса, и выходить на премьеру гораздо легче: на сценических репетициях и в зале все тысячу раз проверено и повторено, и к премьере ты уже освоил сцену. Это позволяет реально сосредоточиться на партии. А я сначала репетировал партию в зале, а потом пришлось по некоторым причинам готовить ее самостоятельно — а спектакль довольно непростой в техническом плане. Я не о хореографии сейчас говорю, а о сценографии: платформы съезжаются и разъезжаются, много входов-выходов, люков, в которые мы то ныряем, то появляемся из них, свет тоже очень сложный, а ты все время находишься на сцене. Так получилось, что у меня была всего одна сценическая репетиция, единственная возможность освоить все это, понять, куда уходить, где стоять… И на первом спектакле меня больше всего тревожило именно это.
— У вас не возникало трудностей с хореографией Ролана Пети?
— Технически хореография Пети, конечно, отличается от привычной нам, но ничего сверхсложного в ней ведь нет. Гораздо сложней ни на секунду не выйти из образа. Эта сложность стала для меня ощутимой во втором спектакле — на первом я себя ощущал как в тумане из-за волнения. А вот на втором спектакле я уже почувствовал, что могу отвлечься в некоторые моменты, выдохнуть, и это значит, что появилась усталость от напряжения находиться в этом образе.
Главная трудность — держать горб в течение всего спектакля. И шея, и спина после спектакля болят, поскольку все это непривычно, положение тела изломанное, необычное, а при этом нужно ещё и танцевать. Но устает не только рука, не только шея, плечо, а вся нервная система. Ведь мышцы «включаются» по команде мозга и поэтому нервное напряжение куда сильнее сказывается на самочувствии, чем физическая усталость. А нужно еще и танцевать при этом… Поэтому к этому нужно привыкать или искать какие-то хитрости. Мы нашли пару приемов, но все равно горб — это очень трудно, поскольку положение тела, состояние очень необычное…
— В чем причина того, что вы так сильно «срослись» с этим героем?
— Если говорить о Квазимодо, то этот персонаж ложится на мой характер, а если сказать точнее — на мою душу. И более того, он, как и Спартак, ложится не только на мою душу, но и на тело. Когда исполнитель еще и внешне схож с персонажем, это дает дополнительный эффект. К примеру, Михаил Барышников — он ведь невысокого роста и все свои роли ему приходилось украшать какими-то техническими средствами, действиями. А представляете, если бы он мог менять свою внешность для каждой роли — насколько ярче были бы его образы? Мне в этом плане повезло: главные мои роли — Спартак, Квазимодо — мне подходят «телесно». «Собор» — это абсолютно мой спектакль, это я, это тело — мое. Квазимодо — это тоже я. Он огромный, сильный, он добрый — и я тоже добрый, правда! Квазимодо выделяется среди других людей и это человек с очень оголенными чувствами... Слово «ранимый» здесь не подходит, оно какое-то посредственное, а Квазимодо — он именно эмоционально оголенный. Как будто все люди вокруг него с защитой, а он один — без нее. Его легко зацепить. У него и мировоззрение абсолютно другое.
Я хорошо понимаю персонаж еще по одной причине. Мне трудно говорить об этом, но я часто слышу комплименты своей внешности. Обычно я в ответ говорю: «Моей заслуги здесь нет, спасибо маме с папой», но для меня такая ситуация очень некомфортна, потому что я чувствую, что внешне выделяюсь среди других людей — природа так распорядилась. И эти чувства, мне кажется, похожи на то, что испытывает Квазимодо, который тоже выделяется…
— Это — что касается внешности. А как насчет внутреннего содержания?
— И знаете, Квазимодо очень повезло вот в чем: он не интеллектуал, конечно, но именно поэтому у него очень яркое, незамутнённое восприятие мира. Он видит мир по-другому, поэтому общество его и не принимает. Его «недалёкость» позволяет ему размывать все поверхностное, все бытовое, всю эту внешнюю чепуху, поэтому он счастлив. Ему не нужно выбирать, какие кроссовки надеть, или какими духами брызнуться… Это его не волнует, его жизнь и без того интересная. Он может забраться на свою колокольню, на самый верх, и смотреть на Париж с высоты и быть счастливым. У него есть все, что ему нужно: его колокола, Клод Фролло — хозяин, которому он бесконечно предан, а потом еще и появляется эта красотка — Эсмеральда… Квазимодо не нужны ни богатство, ни положение в обществе и в этом его мудрость — в его незамутненности, душевной простоте. Квазимодо — самый чистый персонаж, он кристально чистый, словно ребенок.
— У вас есть любимая сцена в «Соборе Парижской Богоматери»?
— Моя самая любимая сцена в балете — во втором акте, где Квазимодо на колокольне. Я полез на колокольню выше, чем полагается, потому что чувствовал: если бы я был Квазимодо — я обязательно забрался бы на самый верх…Это ведь моя колокольня, мое дело, мое царство. Я и сам в детстве не забирался на середину дерева — я всегда лез на самый верх.
Я делаю своего Квазимодо. Пытаюсь думать как он, и, надеюсь, мне это удается, поскольку, как я уже сказал, есть схожие моменты в моей реальной жизни. Благодаря этому мне проще находить какие-то нюансы. Конечно, нужна точность исполнения, ведь изначально в балетной школе воспитывают в первую очередь тело, и многие артисты на сцене — как спортсмены… Конечно, кому-то нравится смотреть на технику, на линии, на прыжки, но если ты не актер — тебе нечего сказать зрителю. Нас ведь не зря называют «артисты балета». И Ролан Пети отбирал именно артистов, которые могут играть на сцене по-настоящему, как в драме, в кино. Полностью вжиться в персонаж, в историю… У Ролана Пети ведь всегда сложный сюжет и настоящая история, и персонажи сложные и ситуации непростые — есть, что поиграть. Это очень интересный хореограф.
— Какие еще есть способы передать нужные эмоции?
— Знаете, что еще я отметил в этом спектакле? Грим! В нем есть такой интересный момент: грим как бы «свешивает» одну половину лица, она «стекает», и эта сторона всегда выражает печаль, страдание. Этот деффект лица позволяет мне изобразить многие эмоции Квазимодо просто поворотом головы. Но за этим тоже нужно следить, чтобы в нужный момент зал видел нужную сторону.
Квазимодо — это для меня легко…Безусловно, физически это очень тяжелый спектакль, душная фуфайка, в которой очень жарко…Но психологически после «Собора Парижской Богоматери» я чувствую какое-то облегчение. Если хорошо войти в образ, то потом в спектакле все так просто: воспринимать всех этих людей, играть в их игры, отвешивать дурацкие поклончики. Конечно, любая большая роль «не отпускает» сразу после спектакля, но после «Собора» долго не отпускает именно тело. Ведь партия Квазимодо — это совершенно не балет, работают другие группы мышц, поэтому в своем теле я чувствую Квазимодо еще долго после спектакля. А вот как раз эмоции здесь настолько чистые, что их очень легко изображать и после них легко восстанавливаться.
Марина ИВАНОВА
Фото: Станислав ЛЕВШИН
Ранее в «Новой Сибири»:
Премьера НОВАТа: детская «Пушкиниана» в традициях Большой русской оперы
