В кинотеатре «Победа» прошел один из самых нестандартных показов сезона. Здесь снова на большом экране спустя полтора десятилетия, наконец-то, смотрели и обсуждали фильм новосибирских авторов, который на все сто может уже сегодня считаться достижением не только отечественной, но и мировой документалистики. Но лента эта так и остается, как и многие другие современные шедевры, в тени более успешных и разрекламированных кинопроектов.
Хотя когда-то она стала обладателем главного приза основного фестиваля документального кино в нашей стане «Россия» и единственная из зауралья за всю история вошла в шортлист Европейской киноакадемии в номинации «Лучший документальный фильм». Но вот прошло пятнадцать лет, и теперь ее помнят и знают только единицы. При этом надо отдать должное культуртрегерской деятельности «Победы», ее постоянные зрители четко среагировали на солидный список призов картины и имя мэтра сибирской документалистики Валерия Соломина — зал был полон, и для большинства пришедших это была первая встреча с картиной — они шли на просмотр доверяя выбору кинотеатра.
Полнометражный документальный фильм «Рыбак и танцовщица» был снят новосибирским классиком мировой документалистики Валерием Соломиным в 2007 году. Показывали его в связи с прошедшим в этом году юбилеем основного оператора картины Владимира Ильича Понамарева, для которого эта работа стала вершиной его карьеры оператора. Сегодня убеленный сединами мастер уже сам работает в кино как режиссер и продюсер, но этот образец своего операторского труда ценит особо. Вместе с ним на показе картину представил сын режиссера — Евгений Соломин, теперь уже тоже ставший известным в России и за ее пределами документалистом.
Как часто бывало в творчестве Соломина-старшего, эта его картина складывалась тяжело и долго, складывалась годами. Из необычной истории о многочисленных ветрах, которые дуют на Байкале, картина трансформировалась в летопись жизни семейства метеорологов с тогда еще почти необитаемого острова Ольхон на Байкале. Жена тут, понятное дело, — танцовщица, а муж — тот самый рыбак. Она мечтает танцевать, он живет своим мужским делом — охотой и рыбалкой. У них двое детей-подростков, мальчик и девочка, которые тоже понесут на себе печать родительской двойственности, конфликт мечтательности танцовщицы с реализмом рыбака. Здесь на берегу у великой водной глади Байкала все они вместе будут строить свой мир, создавать свою жизнь фактически с нуля, как когда-то Ной после Великого потопа.
Удивительно точные и уместные библейские аллюзии ненавязчиво, без нажима и дидактики вплетаются режиссером в бытовые подробности, в совершенно, казалось бы, прозаическую ткань картины. Неожиданно все это обретает глобальное звучание, соединяясь с тончайшей пейзажной лирикой, с великолепными проездами камеры по замерзшим прозрачным водам Байкала, из которых герои все-таки умудряются выловить свою заветную рыбку. Суровая красота Байкала у Соломина многогранна, но герои меньше всего устремлены к ней, к ее величию и строгости. Их влечет город, его развлечения и иллюзорное разнообразие.
Глубина и сложность «Рыбака и танцовщицы» Соломина-старшего стала очевидна со временем. За внешней простотой и бытовизмом, поданными с привычны для сибирской документалистики юмором, оказался скрыт еще один пласт. История мечтательной женщины и сурового мужчины — это, по сути, сибирский документальный Бергман. Здесь, как и у скандинавского классика авторского кино, речь идет прежде всего о человеческих взаимоотношениях, о пресловутой коммуникабельности и некоммуникабельности. И в отличие от бездн, на погружение в которые всегда оказываются обречены герои Бергмана, соломинские «робинзоны» в итоге способны принять друг друга. И это обретение — главное откровение фильма. Взаимопроникновение диаметрально противоположных стихий, удивительный танцующий под музыку лед на воде и прочее и прочее в этом фильме впечатывается в память отдельными кадрами и целыми эпизодами. «Мои герои оказываются обречены на счастье», — говорил Соломин об этом своем фильме. Классики сибирской документалистики оказались дезориентированы «девяностыми», в «нулевые» и «десятые» они мало доверяют современности, и только Соломин-старший каждым своим фильмом нового тысячелетия доказательно, сложно продолжает утверждать свою веру в жизнь, находить все новые и новые аргументы в пользу ее непростого, но все-таки возможного счастья.
Алексей КОЖЕМЯКИН, специально для «Новой Сибири»
Фото: Александр БРЕЖНЕВ
Ранее в «Новой Сибири»:
