Янина Болдырева: Я всегда хотела делать то, что мне нравится

Художник Янина Болдырева о стрит-арте, городском контексте и высокой сопротивляемости Новосибирска современному искусству. 

ЧЕМ глубже устремляется вглубь XXI века серый Новосибирск, тем охотнее принимают горожане «цветную революцию» на его улицах. Стрит-арт все еще испытывает терпение консерваторов, но уже не эпатирует публику авангардностью своих решений. Граффити появляются, исчезают и реинкарнируются. Расписанные трансформаторные будки, заборы, стены домов и даже трамваи наполняют город красками и смыслами. О том пути, который прошло уличное искусство столицы Сибири, и препонах, возникающих на пути вольных стрит-артистов, в рамках проекта «Люди как книги» рассказывает художник-муралист, фотограф и мастер визуального искусства Янина Болдырева.

— Янина, с чего началась ваша стрит-арт история?

— В 2008 году, когда я заканчивала Новосибирскую архитектурно-художественную академию, мне почему-то показалось, что я — уличный художник. Стала смотреть в интернете, что делает народ, и поняла, что меня не интересует граффити как таковое — в смысле леттеринга и надписей. Меня интересует изображение, месседж, концепция, чтобы за буквами и оттачиванием своего стиля стояло художественное высказывание. В Новосибирске к тому времени была очень небольшая тусовка граффитчиков. Была команда «Такнадо!». Был Марат Морик. Он тогда делал свои первые шаги и рисовал странных персонажей. В основном же были ребята, которые рисовали на стенах буквы и время от времени портреты своих девушек. Наверное, с этого начинают все. Я же была вообще из другой среды, вне контекста. Дело в том, что граффити — это параллельная субкультура. Это достаточно свободные и не обремененные обязательствами люди, которые ни к чему не привязаны, кроме рисования и алкоголя. Они ходят, «бомбят» стенки, иногда берут коммерческие заказы, чтобы купить краски и продолжать «бомбить». У них своя тусовка, внутри которой они соревнуются между собой. Да, там есть эволюция, но это такие внутренние дела. Иногда из этих ребят получаются художники, но большинство застревает в некоем промежуточном состоянии. Я же сразу хотела делать изображения, картины, муралы.

— Помните свою первую работу?

— Да, я вышла и разрисовала будку на Советской. Года через три ее покрасили, но ощущение, когда ты выходишь, ничего не знаешь про город, смотришь на стену и думаешь: «Какая стенка, пойду ее закрашу», — запомнилось. Тогда граффитчикам еще никто ничего не говорил. У нас вообще не было никаких конфликтов с общественностью. И вот на следующий год мы с одногруппниками решили отметить наш выпуск из академии и выйти на стены города. Придумали проект по настенной живописи, организовали арт-группу «ЛЮДИСТЕН». Первой нашей стеной стал FrenchKiss на Романова. Мы ничего не согласовывали. Взяли краски, оставшиеся у нас с коммерческих объектов, нашли леса и три дня дружно красили стены. Это был кошмар! Постоянный дождь и ад совместной работы. Семь художников, кто во что горазд, перекрашивали друг друга. В итоге все получилось, и эту работу многие вспоминают до сих пор. Потом было много благотворительных проектов, грант от «Интерры». Все так хорошо шло, что мы решили: пора за это получать деньги.

— Удалось?

— Этот момент стал для нас переломным. Мы обращались к застройщикам и архитекторам, в районные администрации и мэрию. Куда только ни звонили и ни ходили — и все это было бросанием камня в болото. Сейчас я понимаю, что все, что мы предлагали тогда, было, скажем так, слишком авторским даже для застройщиков. Мы с нашим студенческим мировоззрением старались сделать слегка конъюнктурные эскизы, пытались немножко себя переломить и сделать скидку на город и незнакомых людей, но все равно наши работы смотрелись сложно и странно. Мне кажется, народ просто не понимал наши эскизы. Приведу пример. Есть в Новосибирске художница Мария Ягода — ее творчество понятно всем. Она рисует барышень, фигуратив, приятные цвета, растяжечки, натурализм. А у нас был конструктивизм — рубленые композиции, какие-то заводы. Достаточно нетипичная история. Мы долго «пробивали» тему презентативности города. Мол, ребята, посмотрите, что делается в Амстердаме, Берлине, Лиссабоне, Нью-Йорке, — мы можем так же. А нам отвечали, мол, ребята, все, что вы делаете, — это хорошо, но зачем нам какой-то Лиссабон?!

— Как мы можем заметить сегодня, брешь таки удалось пробить. Что произошло, отчего ситуация с граффити на улицах Новосибирска сдвинулась с мертвой точки?

— Мне кажется, в какой-то момент народ стал больше ездить по миру. Поездил, посмотрел. И к 2015 году, когда в Новосибирске уже появилось серьезное стрит-арт сообщество, люди стали обращаться к художникам и делать заказы. К искусству это мало имело отношения, но подвижки произошли. В 2017 году появился фестиваль научного стрит-арта «Графит науки» в Академгородке.

— Этот фестиваль, помнится, вызвал бурю эмоций и шквал критики со стороны некоторых жителей Академгородка.

— На самом деле, противников было не так много. Два-три человека, которые объединились и взбаламутили воду. У них была одна идея: Академгородок — это памятник, а значит, там не должно быть ничего нового. Мы раскрашивали, скажем, трансформаторные будки, а нам пытались доказать, что это историческая постройка. И бесполезно было объяснять, что такого понятия как такового нет. Доходило до смешного. Нам писали в интернете: «Как же так, у нас до вас была идеально белая стена!» Мы показывали фотографии стены, которой было далеко и до белизны, и до идеала, и выяснялось, что наши оппоненты уже лет десять как живут на Кипре. Но в итоге глава департамента по озеленению Наталия Шамина написала 11 заявлений в прокуратуру — на нас, на СО РАН, на Управления по охране объектов культурного наследия. И всем пришлось идти в прокуратуру отвечать. И уже на следующий год нам велели делать в рамках фестиваля проект, а не выполнять его реализацию. Кстати, в этом году мы получили официальное разрешение на проведение фестиваля. Остается только определиться с датой.

— На ваш взгляд, есть ли смысл бороться с теми, кто всегда и априори против стрит-арта? Стоит ли игра свеч?

— Сложно представить, что в Новосибирске кто-то выйдет на защиту стен. Кажется, всем на это наплевать. Но выход один: создавать как можно больше прецедентов искусства в городе. Постепенно. При этом нужно четко понимать — куда, в какое место и под каким соусом размещать объект. Новосибирск в этом плане сложный город. Для сравнения возьмем Екатеринбург. Там стену с граффити скорее подкрасят, обновят, а у нас даже не подумают — закрасят сразу же. Но в Екатеринбурге это стало возможно, потому что город долго расширял зону для стрит-артистов и много работал над продвижением современного искусства. Там более тесное сообщество художников и присутствует свобода творчества. Там стрит-арт не воспринимается как злостное злодеяние. Там никто ни у кого не спрашивает: «А почему ты рисуешь на наших стенах? А у тебя есть разрешение?» Даже если потом работа закрашивается, художник имеет возможность создать свою историю и довести ее до конца. У нас все не так однозначно. В Новосибирске делать масштабные проекты без согласования на всех инстанциях практически невозможно. За тобой тут же приедут или придут.

— Но это же не мешает некоторым уличным художникам продолжать «бомбить» стены.

— Прикол в том, что у людей, которые ходят «бомбить» стены, либо очень небольшой формат работы, либо очень высокая скорость исполнения. У меня была подобная идея. Я придумала серию трафаретов и хотела сделать серию стен со стикерами и отпечатками. Своего рода интервенция в город. Но это бы имело смысл для меня только при тотал-эффекте, когда мои работы присутствовали бы на каждом заборе и стене, как у того чувака, который везде черепашек рисует. Но я не настолько наглый художник и столько подходящих мест не найду. Я, кстати, веду каталог стен, где бы можно было разместить граффити. В идеале хочу найти такую заброшку, по поводу которой ни с кем не нужно договариваться. В Новосибирске с этим сложно. У нас даже на отшибе все кому-то принадлежит — и стены, и сараи, и склады, и заборы.

— А как вам удалось этой осенью заполучить под роспись стену с арочными пролетами во внутреннем дворике между «болгарским домом» и зданием Облпотребсоюза на углу Орджоникидзе и Красного проспекта?

— Это был не бомбинг и не заказ. Все получилось случайно. Проходя мимо «болгарского дома», я подумала, что неплохо было бы сделать там роспись. Арки были исписаны кто во что горазд: от «дух вандализма не закрасишь» до «не нужно аплодировать в середине симфонии». С этим, конечно, не поспоришь, но я стала искать властелина этой стены и вышла на председателя ТСЖ, которого очень заинтересовало мое предложение, потому что они замучились стирать теги и были бы счастливы, если бы стену чем-нибудь закрасили. Эскиз согласовали с главным архитектором города, так и появилась композиция, символизирующая круговорот жизни. Очень жизнеутверждающий сюжет, мне кажется.

— Что для вас первично: место или замысел?

— Я всегда исхожу из мест. Меня сейчас очень волнует антивоенная тема. И она оказалась актуальной для моей работы по росписи стены в Военном городке. Но в случае с граффити на Орджоникидзе я прекрасно понимала, что в центре города на пересечении двух главных улиц антивоенная роспись не нужна. Стрит-артисту всегда нужно исхитряться, чтобы, реализуя свой замысел, учитывать контекст.

— Как вы относитесь к тому, что ваши работы исчезают со стен?

— Стены становятся достоянием общественности и уходят. Даже сфотографированные и растиражированные по сети они публикуются без имени художника. К счастью или к сожалению, но это так. Денег стрит-арт не приносит. Но каждое лето я крашу стены, пока не лег снег. Зимой же из соображений целесообразности создаю украшения из зеркала и дерева.

— Такой разбег: огромные уличные картины и миниатюрные украшения

— Я всегда хотела делать то, что мне нравится, зарабатывать деньги и зависеть только от себя самой. Но большие объекты не продашь. А украшения — очень утилитарная вещь. Женщины их покупают, чтобы украшать себя, мужчины — чтобы украшать своих женщин. В основном мои покупатели живут за пределами Новосибирска. Ноу-хау этих изделий заключается в том, что зеркало протравливается кислотами и с его обратной стороны вставляется принт. Все это обрамляется деревянной оправой с крепежом, и кажется, будто изображение выглядывает из зеркала. Эта техника вызывает много вопросов «а что?», «а как?», «а не сотрется?», но пользуется спросом. Да и мне самой работа с зазеркальем и другой реальностью нравится. Мне часто говорят, что у меня эмоциональные работы. Наверное, это так. Мой внутренний художественный темперамент все время вылезает наружу, хотя я всячески пытаюсь занять несколько отстраненную позицию, чтобы с дистанции увидеть взаимосвязи. Кажется, меня раздирают противоречия, во мне все бурлит и кипит. Не могу, находясь внутри себя, об этом сказать ничего, но именно синтез отстраненности и горячности, холодка и иронии объединяет все то, что я делаю.

Марина ВЕРЖБИЦКАЯ, «Новая Сибирь»

Фото Антона ВЕСЕЛОВА