На вопросы «Новой Сибири» отвечает режиссер и педагог, сооснователь «Мастерской Крикливого и Панькова».
Газета «Новая Сибирь» продолжает следить за судьбой независимых театральных инициатив Новосибирска, переживших режим самоизоляции. В этом номере речь пойдет о «Мастерской Крикливого и Панькова» — арт-пространстве, объединившем молодых артистов, режиссеров, художников, музыкантов и поэтов в едином альтруистическом порыве — творить. О том, как непросто выживать в новых условиях и как важно думать о завтрашнем дне, рассказывает сооснователь «Мастерской» — режиссер и педагог Алексей Крикливый.
— Алексей Михайлович, с каким багажом «Мастерская» вошла в пандемию?
— Официально мы открылись в ноябре 2018 года и просуществовали полтора года. Если посчитать по документам, то только за один год мы сделали более 160 событий (у нас нет такого понятия, как мероприятие, мы все происходящие в наших стенах активности называем событиями). Возникло огромное количество инициатив — выставки, премьеры, фестивали, проекты. Пандемию мы встретили в работе, планах, надеждах и неожиданно встали на паузу. На самом деле, для нас это была шоковая ситуация: ведь на выходе было несколько премьер. Что-то в итоге пришлось отложить, что-то перенести, а от чего-то и отказаться. Ждем, что будет происходить дальше. Продолжаем думать, развивать под себя пространство и корректируем жизнь. Возвращаемся к работе с закупленными санитайзерами и соблюдением социальной дистанции.
— Период самоизоляции войдет в историю как бум онлайн-формата. Насколько для «Мастерской» оказалась приемлемой такая форма работы?
— Когда началась история с бесконечными онлайнами, и мировая художественная самодеятельность поднялась, мы попробовали, мужественно что-то поделали, но оказалось, что это совершенно не наша история — не прижилось. К тому же у нас нет архива. Мы ничего из того, что происходит у нас, толком не снимали. Только когда случалось событие, вдруг кто-то вспоминал, что надо было камеру принести. Поэтому «пусть увиденное остается в чувствах», в наших чувствах и прорастает. Ничего страшного в этом нет. Наш вклад в мировой онлайн был бы бессмысленным. Мы бы не улучшили и не ухудшили ситуацию.
— На что существует ваша «Мастерская»?
— У нас пока нет никакой финансовой поддержки со стороны. Вся наша поддержка строится на продаже билетов, точечных грантах и зрительских пожертвованиях, той самой условной шляпе или донатах, которые люди кидают на карту или оставляют у нас в условленном месте. Мы работаем, чтобы оплатить аренду и электричество, и каждый месяц пытаемся выйти хотя бы в ноль. Конечно, когда пришла пандемия, мы оказались на мели, а арендную плату никто не отменял. Если бы мне пришлось нашим резидентам, которых сейчас 22 человека, платить зарплату, мы бы сразу же закрылись. Но наши ребята за свою работу в «Мастерской» не получают денег. Мы изначально договорились, что сможем выплачивать какие-то деньги за проекты только после того, как раскрутимся и начнем получать доход. Большинство резидентов трудоустроены в других местах, приходят сюда в свое свободное время и работают за любовь к своим коллегам и профессии. Есть у нас еще одна история. Она прежде всего человеческая, но и материальная тоже. В помещении «Мастерской» работает школа «Инклюзион», благодаря которой мы стабильно получаем хоть какую-то копеечку. Недавно ребята получили президентский грант, и в нем есть строчка, где заложена сумма на аренду. Сумма небольшая, а поддержка от нее нам серьезная. Когда у тебя на счету пусть не 600 рублей, но хотя бы 10 000, кажется, что можно найти все остальные непонятные тысячи. У нас много обязательств и много работы, которую люди делают впрок, совершенно бесплатно. Это безумие какое-то. Я, конечно, не экономист, и иногда мне кажется, что моя идея вообще гиблая, потому что она невозможная сегодня: так жить нельзя, но каким-то образом мы выживаем.
— Как думаете, сколько можно проработать в таком финансовом режиме? Оставаться альтруистами с каждым днем все труднее.
— Я не хочу об этом думать, считаю, что все должно идти естественным путем. Создалось какое-то образование, просуществовало, поняли, что устали или исчерпались, — и отложили эту историю. Но и об этом я пока тоже не хочу думать.
— Возникает вопрос: зачем Алексею Крикливому, режиссеру и педагогу, художественному лидеру государственного репертуарного театра, нести на своих плечах такое непростое дело?
— Вопрос справедливый, но для меня совершенно гуманистический. Я понимаю, что по возрасту я уже немолодой режиссер, и пришло время для того, чтобы что-то за нами происходило. Для меня в этом нет пафоса. Я просто не хочу, чтобы сегодняшние молодые люди потерялись на старте, потому что сам прекрасно знаю, что это такое. Я хорошо помню то время, когда молодым режиссерам и артистам в нашей стране вообще невозможно было себя проявлять дополнительно. Потом вдруг возникла какая-то надежда на то, что все это возможно: Олег Семенович Лоевский с лабораториями и все прочее. А сейчас театр становится таким большим и широким, что может вместить что угодно. Натаскивать всех на репертуарный театр невозможно. Кому-то такая система подходит, кому-то нет, а нам главное, чтобы прорастали художники. Вот такую миссию я перед собой поставил. И мне совершенно не жалко тратить на ее выполнение свое время и возможности, финансовые в том числе. Штатных единиц в государственных театрах не так много, особенно если речь идет о режиссерах. Не все туда попадают, а работать (проверять себя, ошибаться, побеждать) нужно всем. И, как показывает практика, такой формат для молодых профессионалов чрезвычайно востребован. Сначала у нас появились ребята, потом они притянули к себе других ребят — художников, музыкантов, людей, которые приходят в мастерскую и хотят сделать какой-то проект. Кто-то появляется, кто-то исчезает, кто-то задерживается на неделю, а кто-то остается с нами надолго. Возникают связи, формируется база, реализуется модель мастерской в самом хорошем понимании этого слова.
— Почему существование на карте города «Мастерской» принципиально важно?
— У нас в городе не хватает такого пространства, куда бы могли прийти люди со своими, может быть, даже ненормальными для государственного театра идеями и реализовать свои поисковые проекты, через которые и происходит развитие молодого профессионала. Мне важно, чтобы у ребят было место, где бы они могли развиваться, работать, репетировать, воплощать свои идеи. На самом деле наша «Мастерская» — это уникальная вещь. Не каждому артисту и не каждому режиссеру дано в жизни построить свой театр. В прямом смысле слова. Наши ребята сами строили стены, устанавливали санузлы, вентиляцию, покупали на барахолке лампочки и развешивали свет. В общем, делали вещи, далекие от сакрального прихода человека в театр, когда ему дали красивый костюм, он надел его и пошел нести что-то «разумное, доброе, вечное». У нас нет людей, обслуживающих нашу площадку. Мы все делаем сами, начиная с мытья полов. Оплачиваем только те услуги, которые сами никак не можем сделать. Ну и авторские отчисления, потому что авторам за их произведения нужно платить.
— Кто они, резиденты «Мастерской Крикливого и Панькова», и как пополнить ваши ряды?
— Резиденты «Мастерской» — это наш с Ильей Паньковым курс, который выпустился из Новосибирского театрального института: два года назад — артисты, а год назад — режиссеры. Это наш основной костяк. Люди, которые имеют отношение к нам, к педагогам нашего курса и нашим ребятам, могут прийти, рассказать свою историю, вписаться в расписание и начать репетировать. Звучит немного по-сектантски, но это должны быть люди, в которых мы уверены. При этом нам принципиально важна профессиональная история. Любителям сейчас проще пристроиться, чем профессионалам. А пока профессионалы ищут себе место, их профессия уходит.
— Как вас приняло культурное сообщество Новосибирска?
— Не могу сказать, что оно приняло, знает нас и часто ходит к нам в гости. Мне кажется, про нас скоро больше будут знать в других городах, чем в Новосибирске. Коллеги к нам приходят, остаются на события, смотрят, при нехватке места даже стоят — такое внимание приятно, конечно. А пишущие и фейсбучащие люди появляются редко. Наверное, думают, что мы дети и играем в какие-то побрякушки. Хотя мне кажется, что соединение художников, музыкантов и артистов, которые будут делать завтрашний день, должно быть уже сегодня интересно. Хотим мы или не хотим, а они будут завтра.
— За почти два года работы вы нашли своего постоянного зрителя? Кто он?
— Он есть, и он совершенно разный. Наша «Мастерская» хороша тем, что в ней происходит объединение и артистов, и зрителей. Наши ребята работают в разных театрах города — «Старый дом», «Красный факел», «Глобус». У нас нет конкуренции между представителями разных театров. Это чистая история. В хорошие времена у нас висел репертуар трех театров, и в зале мы видели людей — таких театральных театралов, которые бродят по всем театрам. Благодаря проектам ребят, которые соединяют театр с перформативным искусством, выставочными жанрами и социальными акциями, появляется новый зритель. Он хочет получить от театра нечто другое. В массе своей — это молодые ребята 20-35 лет. Есть люди старшего возраста, которым интересно, как работает молодежь. Но и те, и другие, и третьи совершенно неплатежеспособная аудитория.
— То есть ваша история отнюдь не коммерческая и вряд ли будет таковой?
— Это абсолютно некоммерческая история. Один проект живет четыре раза, другой — пятнадцать, а третий может умереть на втором вздохе. Это не значит, что он плохой, это означает, что что-то произошло и человек пошел дальше. Вот и мы фигачим вместе — создаем, делаем выводы и двигаемся дальше. Событий иногда происходит столько, что я физически не успеваю попасть на все, но ни одного до сих пор не было пустого, порожнего по смыслу события.
— Сегодня реальность такова, что большинство независимых театральных инициатив нуждаются в поддержке. Меценатство развито слабо. Возможна ли помощь со стороны государства? Как складывается взаимодействие с местным Министерством культуры?
— Мы сами по себе, а они сами по себе. Прошлое Министерство культуры прекрасно знало о том, что мы есть. Мы, например, бесплатно предоставляли площадку под Рождественский фестиваль. Думаю, что для министерства все же важно, что в городе проявляются подобные инициативы, это как то говорит о культурном здоровье региона. Но помогать нам никто не спешил, потому что мы, собственно, не просили. Не то чтобы мы гордые, но решили, что будем существовать так. А раз мы не ходим и не просим, значит, всем кажется, что все хорошо — мы цветем и процветаем. Когда мы открывались, получили поддержку от друзей. Кто-то денег дал, кто-то стулья подарил, кто-то металл выделил. Вся рабочая сила легла на нас. И дальнейшее содержание помещения тоже. Теперь, бабахнула пандемия, и поддержка стала необходима. Но откуда ее брать — ума не приложу.
— Гранты?
— Гранты — это история с двойной стороной. Вот объявляют грант, и люди готовы придумать все что угодно, лишь бы получить поддержку. Мы же не можем подписываться под все гранты. Во-первых, нам важно, чтобы они совпадали с нашей идеологией, философией и желанием ребят. Во-вторых, нуждаемся в такой грантовой истории, внутри которой лежит аренда площадки, поскольку это первоочередная статья наших расходов. В-третьих, гранты — это хорошая, но точечная поддержка, а нужна целенаправленная система независимых коллективов и молодых профессионалов. Проблему нужно решать комплексно. Вот заканчивают ребята наш театральный институт. Выпускаются, к примеру, 50 артистов. Куда им идти? Каким регионам нужны все 50 человек? Кто-то, конечно, поступит в театр, кто-то займется другой деятельностью, а остальные будут болтаться. Что им делать, пока они простаивают? Где работать? На какие деньги существовать? У нас нет такой организации, как Центр имени Мейерхольда в Москве, которая бы собирала все поисковое в хорошем смысле этого слова и давала возможность чему-нибудь потом из этого вырасти. У ЦИМа нет служб и цехов, зато есть дотации из городского бюджета, которые идут на содержание здания и развитие новых проектов с привлечением молодой энергии. Это сейчас и есть моя миссия. Я начинаю думать о будущем.
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»
