Филолог, литературный критик и поэт Артем Скворцов — профессор кафедры русской литературы Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского федерального университета. Он автор двух сотен работ, посвященных преимущественно истории русской поэзии XVIII-XXI веков, дипломант и лауреат многочисленных литературных конкурсов и премий. В беседе с корреспондентом «Новой Сибири» он рассуждает об исчезновении вдумчивого читателя, о современной литературной критике и о том, что понятие прогресса к искусству неприменимо.
— Артем, как вы различаете хорошие стихи и не очень? А хорошие и великолепные?
— А как вы отличаете, скажем, свежую пищу от несвежей? На вкус. Вот и здесь так же.
— Поэзия — это метафоры, неологизмы, афористичность, авторская интонация — а что еще?
— Все, что вы перечислили, — вторичные, необязательные атрибуты поэзии. Это, скорее, признаки стихотворства, версификации. Ремесла, в конце концов. А поэзия всегда уникальна, неопределима и неуловима.
— У современных прозаиков большой интерес к советскому прошлому: вспомним романы «Обитель», «Каменный мост», «Авиатор», «Истребитель»… А поэты в основном описывают реальность. Почему так?
— Не могу согласиться. Чего только не описывают поэты!.. Несколько лет назад один редактор поэтического журнала заметил, что наиболее часто упоминаемые существа в стихотворном самотеке — это ангелы. И такая бывает реальность в стихах.
— Необходимые качества поэта — любовь к языку, чувство прекрасного, наблюдательность, отзывчивость. А что еще?
— Никакой набор прекрасных качеств сам по себе еще не делает человека поэтом. Это всегда индивидуально и всегда похоже на чудо.
— В чем для вас притягательная сила поэзии?
— Поэзия — смысловой, эмоциональный и образный концентрат, который читатель может сравнительно быстро освоить. Порой несколько поэтических строк по своей значительности могут легко заменить многостраничный роман. В каком-то смысле я «испорчен» поэзией и с годами, например, почти перестал читать прозу без особой на то необходимости. Проза в сравнении с поэзией в моих глазах проигрывает и мало что по-читательски мне дает — имею в виду, конечно, новую, современную прозу, классику-то перечитываю постоянно.
— Вы дебютировали как критик в «Журнальном Зале» больше 20 лет назад — статьей в «Арионе». Как изменился поэтический ландшафт России с той поры?
— Ответ по объему потребовал бы докторской диссертации. В чем-то не изменился вовсе. Многие бойцы старой гвардии по-прежнему в строю и востребованы читателем. В чем-то изменился радикально. На мой взгляд, наиболее существенное изменение таково: при наличии колоссального числа пишущих продолжается снижение социокультурного значения чтения и литературы как таковой. Плюс происходит фрагментация литературного пространства. Пишущие разбредаются «по интересам», по группам, фестивалям и тусовкам, комфортно закукливаются в них, чему во многом способствуют интернет и мессенджеры, которые парадоксально не только объединяют людей, но и разделяют единое гигантское культурное поле на множество осколков. Процессы эти идут вовсю и, похоже, далеки от завершения.
— Прогресс в спорте — это переход количества в качество. А в литературе тот же принцип?
— Нет, конечно. Понятие прогресса к искусству неприменимо вообще. В искусстве прогресса нет, есть смена форм. Но в то же время — при отсутствии прогресса, то есть некоего объективного улучшения состояния художественного письма, — искусство очень даже может регрессировать, утрачивать былые достижения, да даже просто навыки ремесла.
— Неужели вообще не читаете современных писателей?
— Нет, бывает, конечно. Но редко добровольно, обычно по профессиональной необходимости. Из прозаиков, возникших в последние 15-20 лет, могу выделить Сергея Самсонова. Более всего мне запомнился его роман «Соколиный рубеж». Самсонов настоящий писатель, самобытный и мощный. По-моему, у него в литературе серьезное будущее.
— Прилепин считает, что Водолазкин достоин Нобеля. А вы так о ком сказали бы?
— Из ныне здравствующих русских литераторов отметить высшей наградой следовало бы Сашу Соколова и Олега Чухонцева. Но Нобель для них мелковат.
— Ожидать ли миру нового Льва Толстого?
— Ожидать можно чего и кого угодно. Дождаться — вряд ли. Нужен не новый Толстой, а кто-то иной, Новый Невесть Кто.
— Что влияет сильнее — жизнь на поэзию или поэзия на жизнь?
— В разных случаях по-разному.
— Больше читаешь — лучше пишешь. Почему это не всегда работает?
— Потому что талант читателя и талант пишущего — не одно и то же. Иногда они совпадают в одном человеке, иногда нет. Но тому, кто решил серьезно заниматься литературой, необходимо постоянно много читать независимо от того, помогает ли ему это явно в его собственной поэтической практике или нет.
— Почему поэты, пишущие бездонные стихи, сами нередко оказываются если не на дне жизни, то на ее обочине?
— Искусство часто жестоко по отношению к творцам и, как известно, требует жертв. Это не пустая фраза. Занятия искусством дают человеку ни с чем не сравнимые потрясающие внутренние переживания, но оно же сплошь и рядом делает его бытово неприспособленным, психологически уязвимым или вообще инфантильным. В частности, таков почти неизбежный «сопутствующий ущерб» и при занятиях поэзией.
— По наблюдению главного редактора «Литературной газеты» Максима Замшева, вербальное вытесняется визуальным. Как часто с этим сталкиваетесь?
— Это общее явление — и далеко не только в России. Литература всегда существует в некомфортных условиях. Сейчас один из вызовов для нее, как раз, такой — наступление визуального. Что ж, переживем и это.
— Что относите к системе табу в литературе — и искусстве в целом?
— Использование литературы в корыстных целях.
— Принято считать, что критик выводит читателя из зоны комфорта. А в какой степени он уязвим сам?
— Критик уязвим по определению. Это самая незащищенная литературная роль. Критиков никто не любит, но все в них нуждаются. Без критики, выстраивающей на свой страх и риск контекст, литература превращается в бессвязный набор строк, пусть местами и талантливых.
— Региональные авторы вот уже лет 20 как сетуют: критика умерла. Однако в последнем длинном списке премии «Неистовый Виссарион» — несколько десятков имен. А сколько критиков нужно, скажем, на тысячу поэтов — в идеале?
— Тысяча? Подлинных поэтов? Уровня Державина и Баратынского? Да где же вы их сейчас видите?.. Тот же Белинский, которого я, правда, не люблю, в свое время был чуть ли не один неистовый критик на всю русскую литературу. Думаю, сейчас десяти-пятнадцати критиков вполне хватило бы. Впрочем, ныне количественно с критиками все в порядке. Как и со стихотворцами.
— Как не рассориться с пишущими коллегами?
— Не общаться.
— Одна из главных проблем в нашей некогда литературоцентричной стране — слишком медленное сближение писателей с читателями. Что готовы предложить в качестве решения?
— «Медленное» — в смысле «затрудненное»? Не знаю, мне так не кажется. Более значительная проблема — исчезновение читателя как такового. Вдумчивого, образованного, умеющего выстраивать историко-культурные цепочки, отличающего зерна от плевел. Вот это действительно грустно.
— Идеальное стихохранилище — интернет или библиотека?
— Голова читателя.
— Что можете простить талантливым коллегам — пьянство, лень, невежество, эгоизм?
— Если такие проявления человека непосредственно не задевают других людей, это факт его личной биографии. Если задевают — надо реагировать по ситуации.
— Что бывает чаще: вы советуете кого-либо прочесть — или вам советуют?
— К сожалению, чаще советую я. Просто вследствие своего профессионального положения.
— Кто главный герой вашей книги «Поэтическая генеалогия», вышедшей в 2015 году? Собрано ли продолжение этого тома?
— Это собрание очень разных работ о русской поэзии XVIII-XXI веков, поэтому там много героев, от Баркова с Державиным до современных авторов. Но примерно четверть книги посвящена Чухонцеву. Со времени ее выхода прошло почти десять лет, накопилось энное количество новых работ. Пора подумать о следующем изборнике.
— Почему писателям-профессионалам не платят госстипендию 30 000 в месяц?
— Насколько я понимаю, экономически у нас капитализм. На каком основании государство обязано платить пишущим? Да и кто такие «писатели-профессионалы» с точки зрения нынешнего государства — это очень интересный вопрос, и ответа на него я не знаю.
— Лауреаты первой премии «Лицей» получают по 1,2 миллиона рублей. Не многовато ли для делающих первые шаги в литературе?
— А сколько надо давать за первые шаги? Или за последние?.. Никакие премии ничего не гарантируют. Какие премии получили Пушкин, Вяземский, Тютчев, Ходасевич, Хлебников, Цветаева, Мандельштам?.. А считать чужие деньги — по мне очень скучное занятие.
— В театре говорят: на актера нельзя научить — можно научиться! А на писателя научить можно? Мастер-классов и семинаров для этого достаточно?
— Основам ремесла научить, конечно, можно, особенно если сам человек хочет научиться. Но «внедрить» в человека талант нельзя. Он изначально или есть — или нет. Искусство демократично по старту, но аристократично по финишу.
— Как раскрутиться автору хорошей рукописи?
— Вопрос следует переадресовать менеджерам, издателям и редакторам.
— Лучший способ монетизации литспособностей?
— Имея литспособности, не заниматься литературой профессионально. Как сказал один классик, отвечая на вопрос, нужна ли писателю вторая профессия, — писателю нужна первая профессия.
— В списке авторитетов современного общества поэтам отводится «…надцатое» место. Как относитесь к этому?
— Надо принимать реальность такой, какая она есть. Но серьезное искусство во все времена было нужно единицам. Это норма.
— Было такое — познакомились с автором и захотелось прочесть все его тексты?
— Пару-тройку раз было. Но я вообще не большой охотник до так называемой литературной жизни. Меня больше занимают сами тексты, знакомиться с их авторами не всегда необходимо.
— Было такое, что вы сами вызвались написать предисловие/послесловие к будущей книге интересного автора?
— Пока не было.
— Какого памятника не хватает Казани?
— Заболоцкому. В 1903 году он родился под Казанью, но уже давно место его рождения находится в черте города. А он вообще-то — единственный великий русский поэт, которого можно считать казанцем по праву рождения, даже Державин, которого теперь причисляют к казанцам, родился в селе, довольно далеко от города. Причем памятник Державину в Казани есть (и замечательный), а памятника Заболоцкому нет до сих пор. Странно и несправедливо. Видимо, просто не вспомнили. Хотя в этом году отмечается его 120-летие. Ну и памятник Баратынскому не помешал бы. Он, между прочим, тоже связан с Казанью, даже усадьба семьи Баратынских сохранилась, теперь там музей.
— Расскажите о своих читательских пристрастиях. Видимо, уже упомянутый Заболоцкий. Или все же Ходасевич?
— Почему же «или»? И тот, и другой, и много кто еще. С годами все больше ценю XVIII-XIX века. Василий Петров, Гавриил Державин, Иван Долгорукий, Федор Глинка, Петр Вяземский, Федор Тютчев, Петр Шумахер, Константин Случевский… Из писателей — прежде всего Гоголь. Впрочем, он тоже поэт, только в прозе.
— Чьим современником себя считаете?
— В литературе? Саши Соколова, Олега Чухонцева, Ирины Ермаковой, Максима Амелина…
— Какие книги вас изменили в детстве?
— Многие, все и не упомнишь. В детстве впечатления сильнее, чем во взрослой жизни. Если говорить про возраст 5-10 лет, то, в основном влияла проза. Вот, навскидку — Стивенсон, Милн, Толкин, Коваль, братья Стругацкие… Обычный читательский набор для ребенка того времени. Поэзия пришла позже, лет с 15-16. Кстати, мои любимый литературный герой — Винни-Пух.
— Во всей мировой литературе? Почему?
— Потому что он поэт, но при этом не нарцисс, а жизнелюбивый, неунывающий, находчивый и умеет быть деятельно альтруистичным, когда есть такая необходимость. И даже недостатки у этого мишки обаятельные, включая его тягу к обжорству.
— Работа-дом… А что еще есть в вашей жизни? Кино, театр, музыка, спорт?
— Общение с друзьями и близкими. К счастью, мне везет на друзей. А если говорить об искусстве, то музыка и в меньшей степени кино.
— Вы ходите на концерты, имеете фонотеку, слушаете музыку онлайн?
— Музыку слушаю вживую, когда получается выкроить время на концерты, и, конечно, постоянно слушаю музыку дома. Фонотека у меня есть — в основном джаз, классика рока и академическая европейская музыка. Кроме того, сам музицирую. Мой основной инструмент — гитара, но также немного играю на бас-гитаре и фортепиано. С 2021 год записываюсь в студии, планирую выпускать несколько альбомов песен.
— В каком жанре?
— Нечто среднее между джазом, блюзом и роком.
— А какие фильмы ложатся на душу?
— Кино предпочитаю классическое. Знаете, есть такие списки «1000 фильмов, которые вы должны увидеть, прежде чем умереть»? Находишь подобный список, составленный специалистами по кино, — и годами по нему идешь. Выбираю кино прежде всего по режиссерам. Чаплин, Ланг, Ренуар, Форд, Уэллс, Висконти, Феллини, Бергман, Аллен, Коппола, Иоселиани, Жене, братья Коэн, Кустурица…
— Тарковский…
— Разумеется, куда без него. Все его ленты, снятые в СССР, кажется, помню покадрово. Но я его с отрочества «переел», сейчас уже боюсь пересматривать. Теперь он мне кажется местами претенциозным и высокомерным, кроме того, у него в фильмах почти нет юмора, если не считать «Сталкера», но там юмор, скорее, вербальный, от сценария Стругацких.
— Как вы вошли в число составителей книги стихов и иных сочинений прекрасного актера Зиновия Гердта? Где собирали материал?
— Татьяна Александровна Правдина, вдова Зиновия Ефимовича, попросила поучаствовать в разборе его архива и составлении книги. Увы, ее уже тоже нет с нами, но она успела порадоваться выходу книги. Главное, чем Гердт запомнился широкой публике, — конечно же, великая кинороль Паниковского в «Золотом теленке» Михаила Швейцера. Но Гердт ведь был удивительно многогранен, и одним кино- и театральным актерством значение его личности не исчерпывается. Некоторые иные грани его таланта раскрываются в книге.
— Вопрос доктору филологических наук Скворцову. Можете рассказать не научным языком, что такое игра в поэзии? Кто, наряду с Маяковским, увлекается неологизмами и каламбурами?
— В самом общем виде игра в литературе — это намеренное заострение автором внимания читателя на том, как делается/сделан текст. Мол, полюбуйся, дорогой читатель, каким способом я на тебя воздействую и получи удовольствие от самого инструментария. А изощренной игрой слов много кто увлекался и увлекается до и после Маяковского, от слагателей силлабических виршей до наших современников Владимира Строчкова и Александра Левина.
— В начале сентября в Новосибирске дал три концерта подряд патриарх авторской песни, лауреат премии «Поэт» Юлий Ким. Ваше мнение об этом незаурядном человеке? Согласны ли с теми, кто называет бардов квазипоэтами?
— Ким — уникум, культурный феномен, часть нашего национального достояния. А «квазипоэты» встречаются далеко не только среди бардов, более всего их в литературной среде.
— Шесть лет назад вышел ваш поэтический сборник «Пока/Еще». Насколько сложно совмещать поэзию и литературоведение? Пишутся ли стихи сегодня?
— Совмещать сложно. Безоглядно и много писать стихи мешает гиперкритицизм по отношению к себе. Все же они складываются, но со скоростью примерно по одному в месяц. Так что вторая книга не готова.
— Представьте: летят в самолете прозаик, поэт, драматург, переводчик, критик. А на всех только два парашюта. Кому бы их выдали?
— Оба поэту. Есть шанс, что хотя бы один он сумеет раскрыть.
— С точки зрения писателя — что такое оптимизация усилий?
— Максимум смысла, эмоций и выразительности на минимум текста.
— Писательское счастье — это ежедневное вдохновение или любовь миллионов?
— Внутренняя гармония. Впрочем, это относится ко всем, не только к писателям.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото из архива Артема Скворцова
