Редкий гость в России — известный поэт, давно живущий в США — объясняет, почему он не пишет текстовики к попсе и чем плоха любая «тюрьма народов».
Впервые прославился как участник легендарной поэтической группы «Московское время», куда входили культовые поэты Алексей Цветков и Сергей Гандлевский. Бахыт Шкуруллаевич — автор двух десятков книг, лауреат дюжины литературных премий, награжден медалью «За заслуги перед отечественной словесностью». Как говорят критики: Кенжеев — легкий поэт, и поэзия его легкая, но часто он пишет так, как будто ему кто-то возражает. Эту манеру он выдерживает и во время интервью.
— Способны ли стихи облагораживать? Как на вас воздействует поэзия?
— Сформулирую вопрос по-другому: в чем притягательная сила поэзии? Сейчас скажу… Когда-то Достоевский в «Дневнике писателя» писал про Фета, которого очень высоко ценил: «Представьте, что в Лиссабоне землетрясение. Выходит поэт к толпе оплакивающих своих погибших близких и начинает читать: «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…» Поэта тут же растерзают. Но 20 лет спустя ему на главной площади Лиссабона памятник поставят! И стихи его прольются росой на души молодого поколения». Не стану спорить с Достоевским. Конечно, стихи нужны — да и вообще искусство. Стихи смягчают нравы. Говорят, что все равно убивают много людей. Но род человеческий — «лукавый и прелюбодейный», как говорится в Евангелии от Матфея. И поэзия вроде как ничего не меняет в жестоком мире. А, может, без нее убивали бы в сто раз больше?
— А где черта между беллетристикой и литературой?
— Не знаю. Иногда то, что считалось литературой, со временем переходит в разряд беллетристики. Вспомним Вальтера Скотта. Белинский считал его таким же гением, как Данте и Шекспира, и, несомненно, превосходящим Гоголя. Но прошло время, и все стало на свои места. Возможен и обратный путь, из беллетристики в литературу. Фандорин в лучших романах Акунина — это великолепная серьезная литература.
Поговорим про стихи. Интересна судьба Северянина. Он был классическим образцом литературы для парикмахеров и приказчиков.
— Сто лет спустя мы понимаем, что это был один из первых великолепных постмодернистов. Его стихи прекрасно сконструированы. «Ананасы в шампанском» — как звучит! А на самом деле это блюдо — порядочная гадость. Недавно узнал, что Северянин прекрасно понимал, что делает.
Есенин страшно любил существовать на обоих уровнях. Как профессиональный литератор, я его прекрасно понимаю. Величайший русский поэт ХХ века, правильно? Тем не менее русский человек, как только напьется, начинает петь «Клен ты мой опавший». Один из лучших советских поэтов — Михаил Исаковский. «Враги сожгли родную хату» — лучшая песня ХХ века. У меня много друзей среди либералов. Так вот не было случая, чтобы напившись мы не спели бы: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт»! Получается, песни на стихи Есенина и Исаковского — объединяют.
— А стихи разве разъединяют?
— Конечно же, нет. Просто песня более доступна для понимания, нежели стихи. За столом люди поют, а не декламируют.
— К слову, не пробовали себя в качестве автора песен?
— Несколько лет назад меня спросил об этом сын Алеша: «Почему не пишешь текстовки к попсе? Был бы богатым!» Я ответил, что не умею. Но это чистая правда! Несколько раз пробовал — ничего не получалось. Могу писать серьезные и смешные стихи. Но денег они не приносят.
— Какие книги читают ваши дети?
— Сейчас дети мало читают. Родной язык Леши — английский, и читает он в основном нон-фикшн. Однажды был знаменательный случай. Когда ему было лет 20, мы заставили его сесть за «Братьев Карамазовых». Он прочел до половины и заявил, что это лучший роман из всего им прочитанного: «Почему вы не посоветовали прочесть его раньше?!?» С удовольствием дочитал до конца.
— А какого автора посоветуете взрослым?
— Во все времена лидирует массовая литература. Донцову и Маринину я читал из зоологического интереса. Бестужев-Марлинский, судя по тиражам, был гораздо популярнее Достоевского. Но где сейчас его тексты? А Булгарин был значительно известнее Пушкина. Решил прочесть его роман «Иван Выжигин», ставший первым русским бестселлером. По ощущению — сильно разбавленный Диккенс.
— А я как-то из любопытства купил аудиодиск Антонио Сальери…
— У него хорошая музыка! Пушкин, конечно же, оклеветал итальянского композитора. Не травил он Моцарта…
— Но ведь и увековечил!
— Проблематика «Моцарта и Сальери» совершенно понятна. Пушкин разговаривает со своим двойником.
— Прозаики ставят перед собой задачу создания нового архетипа. А поэты?
— Тоже. Еще поэты работают над созданием нового языка. А новых истин в стихах не откроешь. Выделю Машу Ватутину и Сашу Кабанова. Это, пожалуй, лучшие поэты своего поколения. Среди молодежи отмечу Алексея Кащеева. Вы, наверное, знаете: я в жюри Кубка мира по русской поэзии. В целом поражает довольно высокий средний уровень стихов. При том, что авторам, по сути, сказать-то и нечего. Сейчас трудное время для поэзии. Но, думаю, мы из него уже выходим. В последние два-три года в Москве стало приходить заметно больше народу на поэтические вечера. Если раньше было 20-30 человек, то сейчас 100.
Когда зарабатываешь на иномарку или новый айфон — зачем писать стихи? Молодежь дезориентирована. Достаток — большой соблазн. До метафизического уровня дойти в стихах — даже попытки нет. Люди пишут о мелких жизненных неурядицах типа несчастной любви. Но любой разговор, даже если мы говорим о ценах на сардельки в магазине «Пятерочка», все равно должен идти о смысле жизни. В настоящей литературе всегда есть глубинный слой.
Что касается прозы… Чудесный писатель — Михаил Шишкин. Все его романы — блестящая проза. Нравится Эргали Гер. Не так давно прочел роман ныне покойного Валерия Залотухи «Свечка». Это настоящая русская литература. Замешанная на любви.
— А поэт Всеволод Емелин тоже пишет с любовью к Родине?
— Разумеется. Он, конечно, хулиган, но в своих стихах опирается на христианские ценности. А его хулиганство — маска, художественный прием. В своих стихах он постоянно зашифровывает цитаты из Пушкина, Есенина, Мандельштама…
— Вы упомянули о масках Северянина и Емелина. А сами прятались под псевдонимом Ремонт Приборов…
— Долгое время под этим именем публиковал смешные стишки. Сейчас они стали ненужными — в связи с изменением политической обстановки в России. Достаточно включить Первый канал, и сразу станет понятно, что смеяться уже не над чем… Ремонт Приборов мог с иронией призывать превратить Америку в радиоактивный пепел. А сейчас нечто похожее всерьез звучит на телеэкранах. Мне остается только развести руками. А вот Игорь Иртеньев продолжает писать сатиру. И у него получается.
Считаю себя русским патриотом, таковым и являюсь. Исходя из этого, кое-что скажу. Есть такая фраза: «Мы самые умные, самые талантливые». Но, позвольте, это не патриотизм — а национал-шовинизм. Это одна из самых ужасных вещей, которая оплачивается кровью. Вот что погубило Германию?
— Ноябрь 1923-го, пивной путч в Мюнхене?
— Не-е-ет... Лозунг «Немцы лучше всех»! Глупый и очень разрушительный. Вот у римлян сказать так о себе были основания. К Римской империи присоединялись добровольно. Она привлекала не только более высоким уровнем организации общества в виде мостов, отсутствия смертной казни для граждан. Там чужих богов помещали в свой римский пантеон. В ХХI веке снова процветает имперское мышление. Но гораздо в меньшей степени, чем раньше. Я считаю, что оно безнадежно устарело. Как известно, все повторяется, но только на новом витке. Казалось бы, прекрасна идея Евросоюза как новой империи. Но мне вспоминается афоризм прекрасного писателя Владимира Максимова: «Многие проводят параллель между большевизмом и христианством. И там, и там приглашают делиться имуществом. Но не надо забывать о том, что Христос предлагал делиться своим и добровольно, а большевики — чужим и принудительно». Я против любой тюрьмы народов.
— А ведь поэты тоже думают о себе, что они лучше всех, и причисляют себя к элите…
— Когда я был в Вашингтоне, однажды сходил в Национальную галерею искусства. Увидел там картину Сальвадора Дали «Тайная вечеря». Великий художник, что говорить. И я подумал как раз о поэтах: ну, хорошо, все эти апостолы немолодые, некрасивые, но кто же тогда элита?
Все в мире неоднозначно. Вот Нельсон Мандела или Мартин Лютер Кинг — это элита или нет? А ведь считались величайшими людьми в ХХ веке.
— Образование — важная составляющая личности. Но, с другой стороны, все признают, что на поэта нельзя научить…
— Поэзия — безусловно, ремесло. И самородков в ней не бывает, писать стихи учатся. Клюев и Есенин косили под простых. Георгий Иванов вспоминает, что видел, как Клюев читал Гейне на немецком. Физиком без университета тоже не стать…
Но отечественный Литинститут считаю замшелой организацией. Несколько моих друзей закончили этот вуз. И отмечаю, что среди его выпускников есть и хорошие, и средние, и неважные поэты. Никакой диплом на качество поэзии не влияет. Мне очень многое дала студия «Луч» Игоря Волгина.
— Чему вы там учились?
— Ничему — в том-то и фокус! Формально студия не была учебными курсами. Это был кружок друзей. На стандартное заседание собирались полсотни человек. Один читает свои стихи, остальные их разбирают. Мы учились литературной критике на практике. Отмечали кто, что и как пишет. Еще к нам приходили интересные гости: Андрей Вознесенский, Юрий Кублановский, Вадим Рабинович… А еще в нашей аудитории не было Советской власти — от слова «совсем»! Не помню, чтобы звучали слова «коммунизм», «Заветы Ильича»... Речь шла исключительно о поэзии. К слову, там впервые услышал стихи Ходасевича. А также Мандельштама — это все была полузапрещенная литература. У Волгина практически безупречный литературный вкус.
— Из «Луча» и получилось ваше «Московское время». А какое у него было кредо?
— Это больной вопрос. Цветков вообще уверяет, что никакого «Московского времени» не существовало! Меня часто спрашивают — какая группа, если у Гандлевского, Кенжеева, Полетаевой, Сопровского, Цветкова совершенно разные стихи? Да нет, конечно. У нас один стержень, общие ценности: добро, любовь, красота. Плюс нежелание выпендриваться.
— Что было пропуском в вашу группу?
— Качество стихов. Хотя какие пропуски, о чем вы. Я познакомился с Сопровским и Гандлевским на занятиях волгинской студии. Потом встретились на лестничной площадке в поликлинике МГУ. Помню, стал ребят уверять, что Заболоцкий выше Мандельштама. Они в ответ долго хохотали. Еще помню, как в какой-то квартире пьем водку. И зачем было сравнивать, кто выше кого, — мы же не на медкомиссии в военкомате…
— Как вам кажется, какой способ распространения стихов наилучший?
— Выход поэтического сборника тиражом в 100 000 экземпляров в издательстве «Московский рабочий» с последующей продажей по 15 копеек во всех книжных магазинах и ларьках. (Улыбается.) К сожалению, это «дела давно минувших дней». Помню, как в 1991 году в книжной библиотечке «Огонька» вышла книжечка Саши Сопровского «Начало прощания» — и тираж 50 000 разошелся!
Сейчас странная ситуация с печатным стихом. С одной стороны, у нас есть «Фейсбук» — замечательный способ распространения текстов. Не так давно Леша Цветков хвастался. Он выложил pdf нового сборника: «Ребята, кто хочет, скачивайте бесплатно». И за три дня его скачали 700 человек. А это достойный тираж поэтической книги по нынешним временам. Правда, у «Фейсбука» есть чудовищный недостаток — отсутствие поисковой функции. Нужную публикацию приходится искать вручную. Поэтому пост промелькнул и забылся навсегда. А с другой стороны, среди поэтов много довольно малограмотных в компьютерном отношении людей. Не скажу — бедных. Теперь у каждого есть компьютер…
На сайте «Стихи.ру» печататься нельзя — это просто океан! В нем запросто утонешь. У меня есть персональный сайт — правда, без счетчика посещений. Чтобы не расстраиваться при виде 15 заходов в день. Пожалуй, книжечка была и остается самым драгоценным способом выхода к читателю. Приятно, что библиотеки на те гроши, что им выделяются, закупают мои книги. И кое-где даже заведен лист ожидания на них. Фестивали и выступления — неотъемлемая часть жизни поэта. Это не обсуждается. Что еще? Остаются публикации в толстых журналах. Стучу по дереву, чтобы они выжили. На наших глазах идет планомерное удушение «толстяков», их практически никто не финансирует.
Хорошо известна пушкинская формула «Пишу для себя — печатаю для денег». Бессмертная — и в то же время лукавая. Если бы ему сказали — как нам сейчас — печатайся, но платить не будем, то неужели бы он отказался? Да нет, конечно. Вообще, поэзия — не коммерческое дело. Она по своей природе бескорыстна. И мне она ничего, кроме головной боли и нескольких детей, не принесла.
— Образность, афористичность, эмоция, энергетика — что главная составляющая поэзии?
— Волосы, локти, ноги, грудь — что самое главное в красоте женщины? (Улыбается.)
— Формальный признак поэзии начала третьего тысячелетия — это использование…
— …Примет времени. Я нередко вставляю их в стихи. И делаю это с удовольствием: «Как на море-океане / В глубине лазурных вод / Утонувшего по пьяни / Лобстер хипстера грызет». Вот так я могу написать. Мандельштам писал: «Я человек эпохи Москвошвея». Эта строчка — брильянтик в его поэтической короне. На все вопросы об актуализации поэзии можно ответить только творчеством.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
