Евгений Бабиков: Культура — это то, что вызывает генетическое чувство радости

Директор областного центра русского фольклора и этнографии отвечает на вопросы «Новой Сибири» — не только по темам фольклора и этнографии. 

Евгений Бабиков за свою жизнь сменил несколько совершенно разных профессий: он работал и школьным учителем, и руководителем театра, и чиновником областной администрации, и заместителем областного министра культуры. О причинах и следствиях этих своих профессиональных метаморфоз он сегодня и рассказывает нашему корреспонденту.

— Евгений Александрович, давай начнем с того, что в ваш центр буквально совсем недавно заходил наш новый министр культуры. Просто навестить или по делу?

— Принято решение, что мы будем делать на своей территории этно-площадку русской традиционной культуры. Наталья Васильевна Ярославцева — удивительная женщина, у нее есть уникальное свойство адаптации, умение очень четко вписываться в систему и исполнять роль локомотива. Так что нам уже пообещали деньги на  проектно-сметную документацию, проект мы хотим подготовить до конца 2021 года, а в следующем — его осуществить. Чтобы успеть к 2022-му — Году народного искусства и культурного наследия. В том числе планируем полностью реконструировать наше здание (купеческий особняк) — это ведь единственная сохранившаяся в городе постройка в стиле модерн.

— Насколько я помню, этот стиль называется эклектичной стилистикой с элементами модерна.

— Это не принципиально — эклектично или не очень, — главное, что это красивый памятник архитектуры регионального значения: ты же видел эти наши замечательные башенки, кирпичные наличники, кованые ворота…

— Хотите сделать свой центр популярным туристическим объектом в рамках нацпроекта по развитию креативной индустрии?

— А почему нет? Уже есть договоренность с Музеем Новосибирска — все их этнографические экскурсии будут иметь финальную точку именно на нашей территории. И не для того, чтобы поглядеть на красивый фасад. Мы значительно расширим наш внутренний дворик: мэрия нам отдает небольшой соседний участок, где находится старое здание бывших конюшен. Вообще-то, планов, как говорится, громадье. Я уже рассказывал тебе про идею создания большого казачьего хора, есть у нас и другие песенные коллективы, много чего можем показать. А проект реконструкции включает в себя создание ремесленного подворья: дом на бывшей улице Асинкритовской принадлежал торговому дому Иконниковой, и эта купчиха на своем участке сто с лишним лет назад организовала ремесленную площадку, где работали гончары, резчики по дереву и другие мастера народных промыслов. Вот и мы решили возвести кое-какие постройки и представить посетителям все эти профессии — с проведением мастер-классов. Иными словами, заходишь в мастерскую, садишься за гончарный круг и тут же лепишь горшок или кувшин. Или вырезаешь что-нибудь по дереву.

— Расскажи о своей пестрой профессиональной биографии. Как тебе удалось из учителя вырасти не просто директором школы, а директором фольклорного центра? Ты ведь начинал, как и многие другие наши общие знакомые, с пединститута?

— Да, в педагогическом институте вместе со мной училось довольно много парней, которые потом стали вполне известными культурными деятелями: это поэты Игорь Лощилов и Андрей Юфа, сценаристы Георгий Селегей и Максим Туханин, продюсер Миша Сергеев, музейщик Сергей Тиханов, музыкант Дима Сафонов, несколько отличных журналистов и педагогов. И все мы учились у прославленного сибирского фольклориста Михаила Никифоровича Мельникова, ездили в фольклорные экспедиции. А также мы посещали по-своему уникальное «шатинское» литобъединение: замечательный знаток литературы Юрий Васильевич Шатин тогда воспитал целую группу новосибирских литераторов…

— Тебя, к примеру?

— Да, и меня тоже воспитал, не спорю. Хотя сочинять я начал задолго до этого: первый раз, когда поступал в пединститут, завалил сочинение по той причине, что написал его в стихах. Там была непростая авторская пунктуация, которая не понравилась экзаменационной комиссии, так что я не прошел.

— Но со второго раза ведь поступил?

— На мою учебу повлиял фактор семейной жизни. Отслужив армию, я  закончил рабфак в НГУ, а потом поступил туда на факультет языкознания. Сейчас смешно вспоминать, как я пришел подавать документы в военной форме, с аксельбантами. Но это произвело какое-то впечатление, и все же меня приняли. Только проучился я там недолго — слишком неудобно было каждый день ездить в Академ, так что пришлось перевестись.

— По происхождению ведь ты простой русский парень. Или мужик. Как тебя потянуло в сторону культуры?

— Я ордынский. Из рабочей семьи. Хотя в родне у меня столько всего понамешано, что и не разберешься. Более-менее внятно читать книжные тексты я научился лет в шесть, и чуть ли не первое, что мне подвернулось, — это были стихи Есенина. И, похоже, они сильно повлияли на всю мою дальнейшую жизнь. Это уже потом я переболел Блоком, Гумилевым, Высоцким, Галичем… А вот сейчас через всю Сибирь проехал с томиком Бродского.

— Это имеется в виду ваша последняя фольклорно-этнографическая экспедиция?

— Да, «Обь-Байкал». Мы с 3 по 10 сентября побывали в нескольких учреждениях культуры в Мариинске, Иркутске, Республике Бурятия и Красноярске. На днях министру как раз предоставили творческий отчет. Я вообще всегда любил кататься по районам области. В какие-то периоды работы я по два-три дня в неделю находился в командировках. В начале нынешнего сентября успел искупаться в Ангаре, Байкале, Иркуте, Бирюсе и Енисее. А уж в нашей области мне знакомы вообще все реки, озера и горячие источники. Наверное, все дело в том, что я Рыба по гороскопу.

— Мы как-то немного сбились в твоей биографической хронологии.

— Доучивался в пединституте я уже заочно — опять же по семейным обстоятельствам, по окончании уехал в самую глушь, в село Устюжанино, где года три преподавал в школе, а потом уже вернулся к себе в Ордынское, где еще года четыре проработал в сфере образования.

А с театром я впервые столкнулся еще году в 79-м — и дальше время от времени продолжал играть всякие разные роли, пока совсем не сменил профессию: 12 лет был режиссером Ордынского народного театра. Он существовал с 59-го года, когда еще и дома культуры в Ордынке не было, сельские энтузиасты репетировали и выступали в школе. При мне уже все стало более организованно, начали приезжать артисты из «Глобуса» и «Старого дома» — мы с ними ставили совместные спектакли. В свое время, как ты помнишь, в Новосибирске был бум чеховской «Чайки»: ее ставил и Афанасьев, и в «Красном факеле», и в «Глобусе», кажется… В общем, всего их тогда было четыре, включая нашу. Нам Александр Фатеев тогда сделал совершенно удивительную тканевую «выгородку», и это пространственное решение сцены буквально вытащило всю пьесу. Хотя сцена у нас, правда, была совсем небольшая — 6×12, — как у Афанасьева, когда он начинал в «Кобре». Да и зал был всего на 50 человек…

— Сценарии сам сочинял?

— Да, кое-что ставили по моим сценариям: например пьесу с диким названием «Репетиция с оркестром пьесы Чехова «Медведь». Еще мы как-то раз в соавторстве с Андреем Юфой сочинили пьесу «Рампики» — про театральных человечков, которые живут в лампочках, что на рампе вдоль авансцены. В Ордынке, правда, ее не удалось поставить, но я слышал, что она прошла в Красноярске и Маслянино.

— Стихи для театра тоже сочинял? Тоже в соавторстве с Юфой?

— В отношении стихов у нас с Андреем были две совершенно разные позиции. У него: «Поэт лишь только тот, кто лучшие стихи и пишет, и живет», а у меня: «Не личной жизнью, а стихами клеймен и вознесен поэт». На этой почве даже устраивались поэтические дуэли. Познакомились-то мы именно тогда, когда оба с первого раза не поступили в пединститут в 80-м году, с тех пор очень много лет дружили. Потом все сложилось, как у Евтушенко с Аксеновым: «Мне снится старый друг, который стал врагом, но снится не врагом, а тем же самым другом». Хотя, в общем-то, все это суета, конечно, — с возрастом начинаешь понимать. Недавно вот сочинил такие строчки: «Леденцом под ветром тают рощи, кружит голову пронзительный сквозняк. С каждым годом умирать все проще, но по-прежнему не хочется никак».

— «В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей». Не зря Есенина в детстве читал. Как я узнал из интернета, ты ведь автор четырех сборников стихов.

— Знаешь, никак я не могу вырваться из тела классической литературы. Получается прямо как у Хармса: Пушкин спотыкается об Гоголя, а Гоголь — об Пушкина. Но это вовсе не значит, что я много сочиняю. Мы тут с Димой Рябовым и «Сибирскими огнями» придумали в свое время два проекта, один из которых уже работает: это школа имени Зазубрина для новосибирских молодых литераторов. Так вот именно там я не один раз уже говорил юным поэтам: можете не писать — лучше не пишите. Вот профессия дворника везде востребована. Потому что в ней есть смысл. А профессия поэта в России не востребована абсолютно, отчасти потому что в большинстве зарифмованных текстов никакого смысла нет.

— Их обычно нет и в незарифмованных.

— Есть люди, которые любят говорить речи со сцены, но в результате у них получается сказать много слов безо всякого смысла. То же самое я наблюдаю и в писательской среде — пускай в их текстах присутствуют и какие-то образы, какие-то рассуждения, но в итоге возникает вопрос: а что автор всем этим сказать-то хотел? — Вроде как ничего даже и не собирался...

— Похоже на план школьного сочинения: «Что хотел сказать поэт своим произведением?»

— Ты помнишь, как в середине 90-х ваша литературная группа из «Новой Сибири» проводила поэтическую акцию в большом ресторане, когда 14 новосибирских авторов сочиняли совместный венок сонетов?  Я ведь тоже в этом мероприятии принимал участие.

— Помню. Надо пояснить, что такой «венок» состоит из 15 сонетов, где первая строка каждого сонета совпадает с последней строкой предыдущего.

— Ну да, и каждый сонет имеет твердую форму и состоит из 14 строк. Так вот, хочу тебе сказать, что в наше время не то что венок, а просто обычный сонет никто толком сочинить не умеет. Был тут случай, когда мы с Анатолием Шалиным и Андреем Юфой сидели в жюри на культурной Олимпиаде, где в жанре поэзии соревновались лучшие самодеятельные авторы из всех районов Новосибирской области. Мы предложил всем участникам написать по одному сонету — для этого дали тему и времени часа три, что ли. Так не поверишь, дело дошло до личных обид, потому что только двое смогли осилить что-то более-менее похожее на сонет, а остальные остались при своем мнении, что они в своих стихах должны отражать неорганизованный поток сознания.

— Давай я вполне логично вернусь к теме твой биографии. Насколько организованно ты попал из Ордынского в Новосибирск?

— Однажды мы придумали какой-то поэтический фестиваль и приехали обсудить этот проект к Владимиру Григорьевичу Миллеру, который тогда был заместителем руководителя департамента культуры. Вот тогда-то Владимир Григорьевич мне и предложил пойти на работу в госструктуру — так в 2005-м я и попал в Министерство культуры. Пришлось переехать, ясное дело, но в родном рабочем поселке у меня остались и квартира, и дача, да и вообще Ордынку я никогда не брошу.

— То есть недаром тебя лет через десять после работы в министерстве снова туда потянуло?

— Да, в 2014-м потянуло. Три года проработал первым замом главы Ордынского района, несколько месяцев даже исполнял обязанности главы администрации. А потом вернулся сюда, в свое любимое учреждение, которое много лет курировал, — в центр фольклора и этнографии. Тогда как раз началась реорганизация — к центру присоединили творческую мастерскую «КрАсота» из Академгородка, и возник вопрос о необходимости должности «универсального» директора.

— А как насчет памятника поэту Ивану Овчинникову, который вы с Дмитрием Рябовым придумали установить рядом с вашим центром? Проект так до сих пор и откладывается?

— Почему откладывается? Наоборот. Есть такой художник и скульптор из Мариинска, которого зовут Юра Михайлов, — он к нам приезжает в гости в начале октября и обещает нарисовать эскизный проект. Только сразу уточню, что памятник мы хотели сделать не буквально Ивану Овчинникову. То есть как бы и ему тоже, но одновременно и просто абстрактному Дяде Ване, архетипическому русскому человеку, отдыхающему на скамейке. Может быть, в руках у него будет балалайка, может быть, из кармана будет выглядывать горлышко бутылочки — детали пока не утвердили.

А деньги мы хотим собирать в значительной части методом народной стройки, в конце концов, если пятьсот человек скинутся по тысяче, ни у кого больше денег просить и не придется.

— А вот ответь мне на такой лобовой вопрос: в чем смысл существования вашего центра фольклора и этнографии?

— Наш центр когда-то по ошибке записали в категорию культурно-досуговых учреждений, хотя это, конечно, далеко не так. Наш центр скорее научный, собирающий и сохраняющий… и даже в какой-то мере тиражирующий традиционную русскую культуру. И здесь очень важно распознать культуру настоящую и отделить ее от культуры ложной.

— Что же это такое — настоящая культура, скажи мне, пожалуйста?

— Не в последнюю очередь это то, что вызывает у людей какое-то генетическое чувство радости, то, что порождает добрые эмоции и желание жить в этом городе и в этом мире. Все остальное тоже важно, но, на мой взгляд, позитив — это главное.

Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»

Фото из архива Евгения БАБИКОВА