Один из самых востребованных и успешных российских дирижеров в мировом музыкальном пространстве Михаил Татарников назначен главным приглашенным дирижером Новосибирского театра оперы и балета. С Новосибирском Татарникова связывают несколько лет плодотворной работы, он хорошо знает репертуар, потенциал солистов оперы и балета, возможности творческих коллективов НОВАТа. О своем понимании работы современного дирижера он рассказывает в этом интервью.
— Михаил, вы сотрудничаете с нашим театром довольно давно, как вы оцениваете на данном этапе труппу, оркестр?
— Сейчас, я думаю, все требуется немного переоценить. Вообще, новосибирский театр всегда славился прекрасными голосами и — пусть на меня не обижаются другие новосибирские музыканты — всегда славился своими струнными, к тому же в театре работает Дмитрий Михайлович Юровский, так что здесь все в порядке. Другое дело, что Дмитрий Михайлович очень востребован в других проектах, как, впрочем, и я. Надеюсь, работая в тесной связке «в четыре руки», мы сможем многое улучшить.
— Косвенным образом вы очень давно связаны с Новосибирском: я говорю о вашем педагоге Александре Полищуке, который длительное время возглавлял камерный оркестр новосибирской филармонии.
— Да, есть такая связь. Собственно, мой первый профессиональный концерт состоялся именно с подачи Александра Ивановича: по его предложению я дирижировал камерным оркестром новосибирской филармонии. Кажется, это было в городе Бердске, когда я только начинал. Вообще, много хороших событий в моей творческой жизни связаны с Новосибирском. К примеру, исполнение Седьмой симфонии Шостаковича, приуроченное к 70-летию первого исполнения этого произведения оркестром Ленинградской филармонии под управлением Евгения Мравинского в Новосибирске. Не далее как в ушедшем сезоне я дирижировал академическим симфоническим оркестром новосибирской филармонии. Ну и, конечно, работа с НОВАТом.
— Сейчас много дискутируют по поводу подходов к постановке классических произведений: есть сторонники традиционного прочтения, а есть те, кто считает единственно верным осовременивание материала через сценографию, режиссуру. Вы сторонник какого подхода?
— Я считаю, что любой талантливый музыкант — в том числе и дирижер — должен брать за основу классику. Понимаете, настоящий художник не может сразу начать концептуально разбрызгивать краску на холст. Сначала он должен научиться рисовать, освоить классическую технику живописи. Поэтому основа должна быть классической, но, если ты талантливый человек, ты живешь в этом мире и впитываешь все, что происходит вокруг — хорошее, плохое, неоднозначное, и все это волей-неволей накладывает отпечаток на все, что ты делаешь. Так это работает. И все это происходит естественным путем: меняется темпоритм самой жизни, и не нужно специально прикладывать усилия для того, чтобы материал звучал современно, актуально.
— Расскажите о ваших собственных репертуарных предпочтениях. Что мы можем надеяться услышать и увидеть в нашем театре?
— Думаю, что мы вместе можем надеяться на что-то интересное, эксклюзивное. В мой ближайший приезд в Новосибирск мы уже обсудим какие-то конкретные шаги, какие-то названия. Что касается моих предпочтений, то я очень люблю итальянскую оперу, французскую, недавно специально выучил французский. Есть еще такая, может быть, не самая великая опера — «Дон Кихот» Массне, есть «Троянцы» Берлиоза — величайшая опера. Я очень люблю Пуччини, очень люблю Верди, но Чайковский на сегодня, безусловно, самый близкий мне композитор. Сейчас я его много исполняю. Вот недавно с позитивным резонансом прошла «Пиковая дама» в Дрездене. Наверное, Чайковский мне как-то понятен: иногда вещи, которые для меня просты и очевидны, другим людям приходится долго объяснять. Еще я очень люблю Бриттена. Мой дедушка первым в России поставил его «Питера Граймса», а я первым в России поставил «Билли Бада». Вообще, кроме названных, у Бриттена масса замечательных сочинений, которые мне интересны: и «Поворот винта», и «Альберт Херринг», и, конечно, его абсолютно гениальный «Военный реквием», и многое другое.
— У вас никогда не возникало желание обратиться к эстрадной музыке, к другим музыкальным направлениям?
— Нет, никогда не возникало. Правда, у меня был опыт, когда я дирижировал интересную обработку для оркестра композиции группы Scorpions с оркестром Мариинского театра на Дворцовой площади. Конечно, есть некоторые личные предпочтения, но я ощущаю такую большую задолженность перед классической музыкой, что невозможно уделять серьезное внимание чему-то еще. Так что только иногда в машине что-то слушаю.
— Как вы выстраиваете работу с артистами оперы, чтобы добиться нужного вам результата? Что главное в этой работе?
— Здесь много разных моментов, но есть самый важный: надо изначально любить певца и принимать его. Поскольку я сам играл в оркестре Мариинского театра, я многое сам понимаю, могу в чем-то помочь. Не могу я вам сказать, что главное. К примеру, недавно пела у меня Графиню Эвелин Херлициус, одна из выдающихся современных меццо-сопрано, а до этого я дирижировал последним спектаклем Елены Васильевны Образцовой, где она пела Графиню. Я много работал с ней. И тут приходит Эвелин — такая яркая, но при этом совершенно другая. И, даже имея свое мнение, ты его придерживаешь и просто принимаешь артиста. Сложнее всего, когда ничего не заложено: нет ни мысли, ни образа, никакой пусть даже ошибочной попытки самовыражения. Потому что певец, прежде всего, должен быть артистом. Я пытаюсь их учить быть артистами, стараюсь дать им возможность раскрыться, проявить себя как можно ярче. Это всем нам пойдет только на пользу.
— Михаил, скажите, когда вы впервые осознали, что хотите профессионально заниматься музыкой и в каком возрасте решили стать дирижером?
— Вполне обычная для музыканта история. В большинстве случаев — за редким исключением — заняться музыкой ребенка заставляют родители, а уже после у него самого возникает импульс, побуждающий к занятиям: это может быть здоровая конкуренция либо какая-то цель, поставленная перед собой. Так у ребенка возникает заинтересованность и серьезное желание связать свою жизнь с музыкой. Со мной это произошло в четвертом классе. А потом, уже будучи артистом оркестра Мариинского театра, в который я попал в девятнадцать лет — чему очень рад — наверное, лет в двадцать я решил стать дирижером. Причем еще до этого решения мне не раз говорили, что нужно следовать по этому пути: к примеру, дирижер нашего школьного оркестра. Да и мой дед Джемал-Эддин Энверович Далгат, который был известным дирижером, говорил об этом. Словом, предпосылки были, но сам я поначалу к этому не стремился. А потом в один момент принял такое решение и поступил для начала на факультатив при петербургской консерватории, а затем еще пять лет учился на дирижерском факультете. В общей сложности в консерватории я проучился десять лет: пять лет как скрипач, а потом еще пять лет как дирижер.
— Вы росли в творческой семье, это ведь наверняка оказало влияние на ваш выбор?
— Да, конечно. И это была не столько чисто музыкальная среда, сколько вообще художественная: мои родители — художники, моя бабушка — искусствовед, профессор Академии художеств, автор многих книг по истории западноевропейской живописи, и в детстве меня окружали художественные альбомы, каталоги, которые были моими комиксами (смеется). И, безусловно, на меня оказали влияние те люди, которые бывали в нашем доме. К примеру, моя бабушка дружила с Галиной Сергеевной Улановой, которая не раз приходила к нам, я ее помню. Еще сразу приходят на память Натэлла Александровна Товстоногова, сестра Георгия Товстоногова и супруга знаменитого артиста Евгения Лебедева, скульптор Михаил Аникушин, знаменитый музыковед Екатерина Ручьевская. Но это первые, кого я вспомнил. В детстве, конечно, я воспринимал это как должное, не до конца понимал, насколько мне повезло расти в таком окружении, но сейчас осознаю, какое влияние на мое формирование как личности и как музыканта оказала такая уникальная культурная среда, общение с такими выдающимися людьми.
— Дирижирование оперой, балетом и симфоническое дирижирование по своей специфике очень различаются?
— Я считаю, что настоящий дирижер должен уметь исполнять и оперу, и симфонические сочинения. С балетом немного другая история: здесь на переднем плане танец, а музыка в какой-то мере вторична, за некоторым исключением, как, к примеру, в постановке «Ромео и Джульетта» Начо Дуато, где все идет от музыки. Но я все-таки считаю, что хороший дирижер должен чередовать театральное дирижирование и симфонические концерты.
— А вам самому что ближе?
— Мне всегда ближе то, что я дирижирую в данный конкретный момент.
— У вас большой опыт, обширный репертуар и целый ряд больших работ, которые хорошо известны в мировом музыкальном сообществе, о которых говорят: к примеру, «Снегурочка» Римского-Корсакова, которую вы делали вместе с режиссером Дмитрием Черняковым, работа с Алексеем Ратманским, вагнеровская квадрология в Мариинском театре, где вы являлись ассистентом Валерия Абисаловича. Эти сочинения и люди, с которыми вы работали, — это ваш выбор?
— К примеру, я еще довольно молодой дирижер и мне предлагают ставить «Снегурочку» в Парижской опере. Выбор тогда у меня был — ставить или не ставить. Но мог ли я отказаться? Конечно, сейчас все немного изменилось: я могу повлиять на составы, больше коммуницирую с режиссером в плане каких-то решений, но это все тоже приходит с опытом. Режиссер очень нуждается в тесной работе с дирижером на протяжении всего постановочного процесса, и они всегда должны быть на связи. Надо уметь тактично поправить режиссера, когда необходимо. Задача-то одна: сделать хороший спектакль. И здесь нельзя тянуть одеяло на себя, считать, что твое мнение единственно правильное. Вообще, здесь очень много нюансов, это заслуживает отдельного разговора…
Марина ИВАНОВА и Александр САВИН, специально для «Новой Сибири»
Фото Алексея ЦИЛЕРА; скриншот: АртАкцент
Ранее в «Новой Сибири»:
Исполнители — о первом в сезоне «Лебедином озере» на сцене театра оперы и балета
