На вопросы «Новой Сибири» отвечает ведущая актриса театра «Старый дом».
АКТРИСА Лариса Чернобаева умеет удивлять своих поклонников и делает это с завидной регулярностью. В начале апреля самая стильная Гертруда Новосибирска, увы, дистанционно отметила 20-летие работы на сцене театра «Старый дом», и, кажется, эта цифра слишком солидна для молодой и красивой женщины. Как и образ разорившийся помещицы Раневской или зловредной старухи-Упырихи, однако обе роли сыграны блистательно. Хрупкая и нежная звезда драматических подмостков поднимает штангу и ныряет на дно океана, снимается в кино и строит сумасшедшие планы, недолюбливает онлайн-режим и искренне верит в самое хорошее, что вот-вот обязательно случится.
— Лариса, у вас всегда была очень активная, насыщенная театром и спортом жизнь. Вынужденная самоизоляция внесла серьезные изменения в ваш режим?
— В плане досуга моя жизнь почти не изменилась. Как выяснилось, актерская профессия для меня была более самоизолирующей, чем нынешний домашний режим. Многие сейчас начали что-то смотреть, читать, заниматься спортом, а в моей жизни все это и до карантина присутствовало. Просто раньше приходилось выкраивать время, а теперь можно позволить себе жить размеренно и подходить к процессу более осознанно. Чуть позже вставать, чуть дольше заниматься спортом, чуть больше читать. Я живу на Бугринке. Всегда думала, у черта на куличках, а оказалось — в раю. Только сейчас я в полной мере оценила достоинства этого места. У меня рядом лес, парк, пляж. Он не оборудован, поэтому там мало людей, и я могу спокойно выйти утром на пробежку. Так что на самоизоляции я не страдаю, не переживаю, не паникую. Мне совершенно не скучно. Каждый день я встаю, строю сумасшедшие планы и совершаю какие-то подвиги.
— Предпочитаете жить по плану?
— Я режимный человек и очень люблю, когда у меня в голове есть план. С утра он у меня очень активный. Я задумываю, например, перемыть все окна или пробежать вместо десяти пятнадцать километров. И если успеваю реализовать все до двенадцати часов дня, то это просто здорово. Но после двенадцати весь запал у меня проходит: и окна кажутся не такими уж грязными, и бежать-то мне больше нормы не очень-то нужно.
— А как в ваши планы вписались онлайн-репетиции, которые сейчас театр проводит по Zoom?
— Онлайн-репетиции для меня сплошное испытание и дискомфорт. Я с трудом воспринимаю на слух эмоционально важную информацию. Не могу слушать аудиокниги — «улетаю» буквально через три минуты. С трудом сосредотачиваюсь на видеолекциях. Мне очень важен личный контакт. В репетициях мне нужны атмосфера, глаза, интонация, реакции, эмоциональный рисунок. К тому же я косноязычна и не могу словами ловко выразить все те мысли, которые рождаются в моей голове. Наш главный режиссер, Андрей Михайлович Прикотенко, научился меня понимать, даже если на двадцать произнесенных мною слов приходится восемь междометий, но общаться таким образом по видеосвязи очень сложно. Тем не менее я очень люблю репетировать. Была б моя воля, я бы не играла спектакли, репетировала бы, репетировала и считала себя самым счастливым человеком на свете.
— Я правильно понимаю, что вам очень близок метод работы Андрея Михайловича с артистами?
— Наш главный режиссер — большое счастье для нашего театра! Имея большой опыт сотрудничества с разными режиссерами, я испытываю неимоверное удовольствие работать именно с ним. Восхищаюсь и горжусь. Андрей Михайлович — сторонник того, чтобы все артисты были максимально включены в репетиционный процесс. Не важно, занят ты или не занят, будешь ты играть ту или эту роль, он обязательно выслушает твое мнение. На репетициях он любит диалог и ценит противоположную точку зрения. Не общепринятые суждения, а взгляд с другой стороны. Проще всего увидеть персонаж таким, каким его видят все, но намного интереснее работать с перевертышем — с тем, чего не может быть. Андрей Михайлович никогда не приходит к нам с готовым списком распределения ролей. Для меня до сих пор загадка — знает ли он, кто кого будет играть, заранее или это рождается во время репетиций. В любом случае для нас распределения оказываются очень неожиданными. Сначала кажется, как такое может быть? А потом проходит короткий промежуток времени, и ты понимаешь, что выбранный артист просто рожден был для этой роли, и начинаешь удивляться тому, как режиссер сумел разглядеть совпадение еще на подходе.
— Ваша Раневская в «Вишневом саде» — одно из таких неожиданных распределений?
— У меня очень сложные отношения с этой ролью. Это была первая работа Андрея Михайловича в нашем театре и первое мое знакомство с режиссером. И, если честно, будь моя воля, я бы хотела, чтобы эта работа случилась со мной сейчас, когда я принимаю и доверяю всему, что предлагает наш режиссер, а не пять лет назад. Понимаете, тогда я плохо понимала Андрея Михайловича, да и к самому произведению относилась слишком скептически. У меня было какое-то слишком общее виденье чеховского материала. Я столько видела Раневских, которым было далеко за пятьдесят, так сильно ощущала на себе груз этой роли, что не могла принять предложенный режиссером взгляд на свою героиню. Мне казалось, что я еще слишком молода и неопытна для Раневской. К тому же ко мне все время подходили старшие коллеги и рассказывали, как нужно правильно играть эту роль. Меня это жутко раздражало. Оказывается, все в этом театре знают, как делать правильно, а я одна-единственная не знаю! Это была огромная стрессовая боль. Я не доверяла ни себе, ни режиссеру. И все попытки объяснить мне, что нужно просто «расслабиться и получать удовольствие», ни к чему не приводили. И каждый спектакль, каждый выход на сцену в роли Раневской был для меня испытанием, эмоциональными качелями от эйфории до полного отчаяния. Сегодня после спектакля мне хотелось подать заявление и уйти из профессии, а на следующий день я понимала, что это было лучшее из того, что я когда-либо испытывала на сцене. В конце концов, я с этим смирилась, отпустила ситуацию, отделалась от представлений о том, как этот спектакль должен играться, и, мне кажется, наш «Вишневый сад» выиграл от этого. Я освободилась от того, что мне мешало, и теперь точно знаю, что мне нужно было пройти через эту работу, чтобы сбить свою актерскую самоуверенность.
— Мне как зрителю кажется, что в вашей творческой биографии можно увидеть три периода, водоразделом между которыми служит спектакль «Пер Гюнт» в постановке итальянского режиссера Антонио Лателла. А как вы ощущаете этапы своего профессионального развития?
— Я очень счастливый человек и не устаю благодарить Бога за свою актерскую судьбу. С самых первых дней в моем любимом «Старом домике» у меня все складывалось очень удачно. Я всегда была обласкана и режиссерами, и зрителями, и в плане работы все как будто случалось само собой. Я не могу вспомнить ни одного сезона, когда бы у меня возникла мысль о недореализации. Меня всегда замечали и выбирали, и верили в меня больше, чем верила в себя я сама. Мне казалось, что я не смогу чего-то сделать, а меня убеждали в обратном.
В ПЕРИОД моего профессионального взросления мне удалось поработать с самыми разными режиссерами, поэтому сейчас я легко иду на эксперименты. Я убеждена, что актер растет на ролях. Невозможно узнать свой диапазон и почувствовать свои внутренние ресурсы, если ты все время играешь маленькие роли. Я росла на больших ролях, и даже если они не всегда до конца получались, это была серьезная школа. Появление Антонио Лателла в нашем театре изменило мою профессиональную жизнь. Если раньше мне казалось, что я про себя все знаю и понимаю, то с приходом Антонио выяснилось, что во мне есть такой ресурс, о существовании которого я даже не подозревала, поскольку элементарно не владела соответствующей актерской техникой. Антонио помог мне обрести внутреннюю свободу и выражать на сцене не только контролируемые, как это происходит обычно, но и неконтролируемые эмоции. Всякий раз перед началом спектакля я стою перед занавесом и не знаю, что будет дальше, как мой организм себя поведет, как среагирует моя психика, как далеко я продвинусь в своих внутренних переживаниях, — и получаю от этого удовольствие.
— Что дало вам обретение внутренней свободы, кроме удовольствия, разумеется?
— Я перестала бояться эмоций на сцене. Причем любых. Благодаря внутренней свободе я больше не боюсь обнажаться на сцене в психоэмоциональном плане, и это очень помогает мне на данном этапе работы в театре.
— Что это за этап?
— У меня такое впечатление, что я за собой немножко не успеваю. Я визуально повзрослела. Я понимаю, что я уже женщина. И наш главный режиссер видит меня именно так. Но внутренне я все еще ощущаю себя юной девушкой. Мне кажется, я еще не раскрыла свой романтический потенциал. Мне хочется еще повлюбляться, а не следить за тем, как влюбляются мои дети. Я еще не верю в себя умудренную опытом, а мне дают «взрослые» роли и говорят, что я уже готова их играть. И это, оказывается, действительно так. Я начинаю играть и понимаю, что мне есть что сказать и почувствовать в этом образе. Сейчас у меня есть четкое ощущение того, что я готова к чему-то хорошему и глубокому. Я в это верю. У меня отличный возраст и подвижное «нутро».
— Вы примеряете это ощущение на какие-то конкретные роли?
— Нет, у меня нет на примете определенных ролей. Но в идеале я бы хотела, чтобы режиссер увидел меня в той роли, в которой и я вижу себя, чтобы случилось взаимное движение воль. А еще я хотела бы попробовать себя в чем-то непривычном — в эксцентрике или гротеске, в острой социальности.
— В одном из интервью вы сказали, что никогда не считали и не считаете себя красивой. Уверена, что Новосибирск с вами поспорит. Откуда такое странное убеждение?
— Я не покривлю душой, если скажу, что себя красивой не ощущаю. Я, конечно, живу в гармонии с собой и понимаю, что у меня с внешностью все нормально, но мои представления о красоте с моими генетическими данными не совпадают. И я всегда искренне радуюсь, когда мне говорят о том, что я красивая. Как говорит наш главный режиссер, в нашей профессии это уже немало — с этим можно работать. И я работаю. Когда я хорошо выгляжу, я очень хорошо себя ощущаю. Когда я работаю над собой, я чувствую себя уверенно. Я люблю, когда все правильно, четко и красиво.
— Лариса, несколько лет назад мы узнали о том, что у вас достаточно необычное хобби — пауэрлифтинг. Вы продолжаете сейчас свою спортивную карьеру?
— На профессиональном уровне я из тяжелого спорта ушла. Все «печенюшки» и «прянички», которые можно было «поймать» с этого спорта, я уже получила, а чтобы идти дальше, нужно было посвятить себя пауэрлифтингу полностью и радикально измениться. В том числе и в визуальном плане. Для серьезных достижений мне нужно было расти, набирать массу и, конечно, часто уезжать из города, чтобы участвовать в соревнованиях и коммерческих турнирах. Я стала получать много предложений, но поняла, что пришло время выбирать — или ты прекрасная женщина, которая работает в театре над своими ролями, или профессиональный «лифтер». Я, естественно, в очередной раз сделала выбор, хотя, на самом деле никакого выбора не было. Мой мозг изначально был приговорен к театру. Но я благодарна спорту за то, что он возник в моей жизни и помог мне в актерской профессии. Именно спорт научил меня предельной концентрации внимания и выдержке, помог почувствовать свои неисчерпаемые внутренние силы, сделал мои внутренние грани богаче и ярче.
— В мае в театре «Старый дом» должна была состояться премьера спектакля «Петерс». Показы пришлось перенести по понятным причинам и отменить репетиции. Расскажите о вашем первом опыте работы с текстом Татьяны Толстой. И каково жить месяц за месяцем с чувством прерванного полета?
— «Петерс» — новая работа не только для нас, артистов, но и для нашего режиссера. То, с чем мы в театре раньше никогда не соприкасались. У нас был длительный этап подготовки. У актеров после прочтения рассказа Татьяны Толстой остались самые разные впечатления, порой кардинально противоположные. Но мы так долго и подробно за столом обсуждали с Андреем Михайловичем этот текст, что «Петерс» заиграл для нас другими, предложенными режиссером красками. Потом мы перешли к репетициям в буфете (к сожалению, у нас в театре нет специального репетиционного зала), начали фантазировать, набрасывать самые сумасшедшие идеи. Приходили каждое утро в театр и придумывали что-нибудь эдакое. Напридумывали столько, что хватило бы на десять постановок, но когда вышли на сцену, оказалось, что форма нашего спектакля требует жесточайшего отбора. Не все идеи оказались рабочими, не все «вкусно» смотрелись. Из ста придуманных вариантов нам пришлось выбирать сто первый, который единственно подходит и не уводит повествование от главного. И вот только-только все начало складываться, как нам запретили репетировать. Ростки взошли, но мы не можем их обрабатывать, окучивать, поливать. Безумно жалко. Тем не менее мы внутри. Мы в работе. Я внутренне постоянно возвращаюсь к нашему спектаклю, думаю о нем, коплю новые идеи. И очень надеюсь, что нам удастся этот прерванный полет завершить.
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»
Фото предоставлены Ларисой ЧЕРНОБАЕВОЙ
