Новосибирский поэт, переводчик и эссеист рассказывает о жизни в двух мегаполисах — Питере и Новосибе.
МАЙЯ родилась в Новосибирске, окончила филологический факультет НГПУ, автор трех поэтических книг и нескольких переводов с английского, армянского, грузинского. Лауреат Международного фестиваля духовной и материальной культуры, победитель поэтического конкурса «Неоставленная страна», публиковалась в журналах и антологиях.
— Как вы оказались в Петербурге? Как встретила и приняла ли вас Северная столица?
— У нас дома был фотоальбом, такой с толстой обложкой, с тиснением (наверное, так это называется) коней Клодта с Аничкова моста, все четыре скульптуры. Я обводила пальцем линии, меня завораживала красота этих коней, не зная еще, что это и откуда. Просто как чудо. И потом, увидев их вживую, я вспомнила свой старенький альбом. И в груди так — прозвенело. И в Питер я влюбилась, что называется, с первого взгляда. Так получилось, что Венецию, Амстердам я увидела раньше, чем Санкт-Петербург. И, гуляя по Питеру, я то и дело узнавала образцы, по которым строился город: вот здесь Венеция, а там — Голландия. Только все в гораздо большем масштабе и по-имперски мощно или по-российски запрятано, кривовато — вот это самое «кривое зеркало Европы», понимаешь? Вот, собственно, я «незапыленным» еще взглядом сравнивала с образцами, своими глазами читала этот город-текст. И его двойственность — она действует разяще, чувствуешь напряжение, нерв этого города. Питер не только красив, в нем есть чисто питерский юмор. Я читала вывески, названия магазинов — «Смерть мужьям», «Кладовочка», «Редиска» и т. д. Помню, одно время как раз у Аничкова моста висела вывеска «Ленин@жив», а теперь прочтите вслух каждое слово и знак… Вот! Жаль, исчезла. И на такие вещи постоянно натыкаешься в Питере. Не говоря уж о том, что Васильевский остров превратился в Ваську. Огромного кота. (Улыбается.)
— И как вам показался Питер?
— В Питер я переехала около десяти лет назад. В то время у меня был жизненный кризис, и в профессии, и в личностном смысле такое «обнуление»: один этап жизни закончился и нужно было двигаться куда-то дальше. В Новосибирске я работала журналистом на радиостанции и директором информационных программ, но этот период закончился в силу объективных причин: скупали радиостанции, и такой свободы, в том числе от коммерции, уже не было. И творчески мне это стало неинтересно. Я ведь делала часовую программу в прямом эфире: беседы с творческими людьми — поэтами, музыкантами, художниками и т. д. Прямой эфир — это особый кайф, после него делать передачу в записи уже не так интересно. Признаться, я скучаю по этому драйву, свободе, замечательной команде творческих по-настоящему людей.
И тогда я стала обучаться разным практикам, соединяя психологическую телесную терапию, фотографию, музыку, звуки и т. д. Приехав в Питер, я и несколько таких же энтузиастов создали с нуля некоммерческую организацию «Второе дыхание». Ее миссия была оказывать психологическую помощь онкологическим пациентам и их родственникам, причем бесплатно. Организация успешно просуществовала до кризиса, а потом наш основной спонсор не смог обеспечивать аренду и прочие расходы, плюс стало понятно, что без зарплаты психологи, что называется, быстро «выгорают». Но это, тем не менее, был интересный проект и важный опыт.
Что касается поэтической деятельности, то в Питер я приехала без каких бы то ни было протекций, знакомств и просто в один прекрасный момент поняла, что можно заниматься многими вещами и будет даже отлично получаться, но нужно идти к своим, к поэтам. Иначе — смерть. И это не фигурально. В издательстве «Русский Гулливер», которое выпустило мою книгу, есть призы — футболки с надписью «Поэзия или смерть». Это просто прямое попадание в меня. Просто я упрямо, как пел «Наутилус», пыталась уйти от себя — в общем, пришла на какой-то поэтический вечер и как-то удивительно легко познакомилась с «буйными старцами» Валерием Земских, Арсеном Мирзаевым и Дмитрием Григорьевым. Стала принимать участие в фестивалях и поняла, что я там, где мне нужно быть. Питер сразу стал мне своим. Принял ли он меня или нет, это нужно спросить у питерских. Думаю, кто-то принял, кто-то до сих пор присматривается. По большей части, воспринимают сибирячкой и еще вечно путешествующей. Но так нам велел великий Велимир: поэты должны бродить и петь. Вот я и пытаюсь по мере сил и «звенящих возможностей». И потом, если ты не прописан в Петербурге, ты как бы еще не свой. Тебя не примут ни в какой Союз и пр. Это не смертельно, конечно. Важно, что мне в Питере всегда жутко интересно, меня окружают невероятные поэты. А, значит, я там, где нужно. Здесь я, как заметила однажды Дарья Суховей, раскрыла свою поэтику, как раскрывают зонтик.
— Что такое литературный Петербург для вас?
— Поэтический Петербург — это не единое пространство. Наверное, это закономерно. Это связано с разностью поэтик, мировоззрением поколений, политическими взглядами. Периодически происходят попытки взаимопроникновений, но в целом сохраняется разность кругов. Есть круг актуальной, левацкой поэзии — премия Аркадия Драгомощенко. Это Александр Скидан и, скажем так, молодые поэты. Ф-Письмо — круг Галины Рымбу, Станиславы Могилевой и др. Есть достаточно большой круг постоянных участников фестивалей верлибра, а теперь свободного стиха (организатор — Юрий Орлицкий). Эти круги могут размыкаться или быть в одном сообществе.
Есть достаточно большой круг, составляющий ЛИТО «ПИИТЕР» (к нему, кстати, примкнула не так давно наша землячка, замечательный поэт, писатель, автор и исполнитель песен Ольга Аникина), и фестиваль «Петербургские мосты», где преобладает традиционная поэтика, но, к слову сказать, они зовут на свои площадки и поэтов, пишущих в иной манере, и сейчас активно приглашают новых поэтов из других городов и стран. Проводят конкурсы «Заблудившийся трамвай» и «Четвероногая ворона».
В Питере есть потрясающие пространства — Пушкинская-10, где сохранен нон-конформистский и авангардистский дух, проходят выставки авангардистов и понятно, какие поэты там выступают. Это поэты Второй (неподцензурной) культуры — Сергей Стратановский, Тамара Буковская, Валерий Мишин, Александр Горнон, а также поэты более молодого поколения, работающие в авангардной поэтике. Это Арсен Мирзаев, Валерий Земских, Дмитрий Григорьев, Жанна Сизова, Дарья Суховей, Алексей Кияница, Ольга Логош, Дмитрий Чернышев и др. И я, собственно, тяготею к этому кругу. Есть такие пространства, как Центр Андрея Белого с его знаменитым чердаком. Не так давно у нас с Юрием Орлицким был там совместный вечер, который мастерски вела Дарья Суховей.
Еще есть знаменитый «Борей», куда в свое время перекочевали питерские поэты из закрывшегося «Сайгона». Из новых пространств — это галерея «12 июля», где, к примеру, была потрясающая выставка, посвященная Геннадию Айги. И там, кстати, состоялась в конце прошлого года презентация моей книги.
Есть знаковое место магазин «Порядок слов», где Стася Могилева проводит вечера, дискуссии. Мечтаю провести там свой вечер, надеюсь, это случится. Пока я там выступала только на фестивале новых поэтов (организатор — Дарья Суховей, она открывает новые имена). Ее фестиваль, кстати, — своеобразная инициация.
Не могу не упомянуть такое знаменитое место, как «Старая Вена», где выступали поэты и писатели Серебряного века. С интересным интерьером, с портретами знаменитых поэтов на стенах, элегантное, с некоторым лоском, иногда с фужерами шампанского, чаще с бокалами или рюмочками, очень атмосферное. А наискосок стоит дом, где жила Пиковая дама. Бессменный организатор и ведущий вечеров в «Старой Вене» — Арсен Мирзаев, делает он это блестяще. Имела счастье выступать там.
Сравнительно недавно в Питере появилось небольшое объединение «Кастоправда», с духом свободы и рок-н-ролла, эти чумовые ребята переселились из Москвы в Питер (Андрей Полонский, Анастасия Романова и московские поэты Сергей Ташевский, Алексей «Брахман» Яковлев, Андрей Филимонов, которые часто приезжают к ним в гости), теперь делают отчаянные попытки раздвинуть границы между поэтическими тусовками. Зачастую их квартира превращается в своего рода клуб. Есть и свой талисман — собака Линда. Кстати, есть в Питере еще один живой талисман — это черно-белая кошка Поэзия, а хозяйка ее — Даша Суховей. Поэзия, таким образом, можно не сомневаться, — в надежных руках.
А прошлым летом открылось еще одно место для поэтических чтений — это знаменитые «Полторы комнаты» Бродского. Благодаря Сергею Чубраеву, деятелю культуры, и Надежде Воиновой, прекрасной переводчице со шведского, первый небольшой поэтический десант успешно высадился в бывшей коммунальной квартире. Я, кстати, встретила, единственную оставшуюся обитательницу квартиры. Выступать там было удивительно легко, солнце прорезывало комнаты, а поэты стояли в солнечной дымке, после выходили на знаменитый балкончик. Там, кстати, было одно из последних выступлений замечательного художника Сергея Ковальского. Алма-атинский поэт Паша Банников, тоже участник этих чтений, предложил его знаменитую «карусель» — быструю технику чтений по кругу. Получилось с хорошей энергией и накалом. Если кое-где слегка заедало, то на следующем скорость выравнивалась. Кстати, народу было битком, в основном студенты. И это было действительно классно — читать перед молодой аудиторией. А уже потом случился «Бродский-фест». Так что мы были первые.
Александр Скидан, Алла Горбунова, Алексей Порвин — очень яркие знаковые поэты. И этим далеко не исчерпывается поэтический Петербург.
— Два мегаполиса, Новосибирск и Питер, чем-то схожи?
— И в том, и в другом городе есть культурная жизнь, живут люди, преданные искусству. В Новосибирске ведь был свой андеграунд. Помимо поэтов, были и есть замечательные музыканты. Та же Янка Дягилева, группа «Калинов мост», с которой я делала прямой часовой эфир, это была одна из интереснейших бесед.
Есть примечательные памятники конструктивизма и т. д. Новосибирск гораздо моложе Питера, но в нем я с удивлением обнаружила, например, в районе Расточки на левом берегу, старые жилые дома в стиле итальянской архитектуры. Видимо, их строили пленные итальянцы. Идешь в недорогом районе — и вдруг перед тобой такой маленький Неаполь. Благодаря энергии молодых постоянно что-то возникает интересное, как, например, карнавал «Монстрация» с духом авангарда, протеста, интеллектуальной шутки, нестандартных реакций на абсурд. Жаль, что такие вещи сейчас подавляются.
Различие, пожалуй, в том, что в Питере и Новосибирске свой ритм. Все-таки климат очень влияет, возможно, только на меня. Это снеговое пространство на полгода, когда все замедляется, хочется впасть в спячку или лежать под одеялом с книгой. Такой белый-белый лист перед тобой, можно писать и все растворится вне времени, засыплет снегом. Как будто вечность перед тобой и ничего уже не будет. Правда, солнца в Н-ске гораздо больше, чем в Питере. А когда светит солнце, сразу появляется энергия что-то делать помимо насущных дел. Сибиряки — народ закаленный: то в прорубь, то на лыжи, на снегоходы. Я вот недавно снова встала на коньки. А в Питере очень мало света: осенью и зимой ощущение, что ты в подводном царстве. Здесь я впервые увидела горизонтальный дождь, это когда ты сверху наполовину сухой, под зонтом, а нижняя половина тела вся промокает насквозь. А как-то вышла на улицу, а там не дождь, а такие жемчужные капли, висящие в воздухе. Я тогда подумала: сейчас у меня раскроются жабры. (Улыбается.) Очень красиво, кстати. Очень много воды, постоянно дожди. Затяжные, вынимающие душу. Однажды был такой ливень, что мой двор заполнился мгновенно водой выше колена, чуть ли не до пояса. Я услышала крик, выглянула в окно. А там сосед, слабый больной человек, потерял очки и, пытаясь их найти под водой, упал и чуть не захлебнулся. Мне пришлось выбежать и вытаскивать его из воды, потом сушить и вести домой. И в Питере ощущаешь какой-то разлом, как будто в земной коре, откуда выходят какие-то хтонические существа и бродят неупокоенные души. Как Чистилище, которое пребывает в Неаполе. Это, конечно, связано со строительством города, многими жертвами, с революцией, блокадой. В моей квартире, например, жили две бабушки-блокадницы. Мне иногда кажется, что они по-своему присматривают за домом. То свет сам собой включится, то большое зеркало упадет ночью со страшным грохотом и разобьется. Тогда я их упоминаю в молитве, без имен. Имен не знаю. Мистический Петербург, это точно. И людям, подверженным депрессиям, здесь трудно. Одним словом, в Питере есть такой особенный морок. Но темп жизни культурной здесь почти не затухает, если только ненадолго. Но событий очень много, гораздо больше, чем в Новосибирске, порой разрываешься — два-три вечера, и все интересные! Нужно только волю (и здоровье), чтобы выйти из дома в дождь и промозглость. И не быть долго в одиночестве. И будешь вознагражден за решимость потрясающими встречами, беседами, дискуссиями. Будешь слушать или читать стихи, а в хорошую погодку — гулять с поэтами по Питеру.
— Самые близкие люди, друзья — тоже поэты, писатели?
— У меня есть друзья как поэты, так и не поэты. И тех, и других я люблю. С поэтами драйвово и профессионально интересней. Но почти все они эгоцентрики, порой от этого устаешь — тогда можно отдохнуть с «нормальными» людьми. (Улыбается.)
— Вы работаете в сфере далекой от поэзии. Поэту Шереметевой важен карьерный рост на работе?
— Я не работаю в какой-то организации, где можно сделать карьеру. Я сейчас фрилансер. У меня свободный график. У меня и раньше не было цели сделать карьеру, все получалось само собой. Просто должно быть очень интересно дело, которое ты делаешь, тогда ты этим живешь и делаешь по максимуму. А вот такой профессии, как поэт, оказывается, даже в реестре профессий нет. Поэты есть, а профессии нет, парадокс. Вот и работают поэты, где кто может. Дима Григорьев и Арсен Мирзаев, например, — в котельной, где, кстати, вновь возродились чтения.
— Поэзия — это то, что внутри или то, что ушло в народ?
— Поэзия — это, конечно, способ видения мира. Оптика особая. А вот откуда приходят строчки, извне или от внутренней концентрации? Мне кажется, если оптику не настраивать, то не услышишь, не поймаешь. Словно какой-то ветерок над головой порой. Как только почувствуешь, нужно предельно сконцентрироваться, настроить, так сказать, антенны, оптику. Иначе уйдет или будет с помехами. Но вымучивать точно не нужно. Это будет не то. Поэзия — соединение с чем-то большим через тебя, твою предельную концентрацию. Потом можно шлифовать, убирать лишнее, заменить строчку. Но главное — сохранить тот первичный импульс, ту энергию.
А что останется, уйдет в народ — неизвестно. Хлебников, Айги, Соснора ушли в народ? А ведь это настоящая поэзия.
— По вашим ощущениям, остается ли Санкт-Петербург культурной столицей? Часто ли ходите в театр? На драматургию? Актеров? Режиссеров?
— Смотря что подразумевать под словом «культурной»… Если искусство, то — да. Петербург по-прежнему хранит ценности культуры и аккумулирует творческую энергию, ищет новые смыслы. По-прежнему состязается с Москвой. Не всегда и не всех принимает.
А если посмотреть непредвзято на общую культуру поведения (например, на улицах), то все, как в других городах. Например, гуляя с собакой вдоль Мойки в центре города, мне всегда приходилось убирать стекло от битых бутылок, чтобы пес не поранил лапы. И это делали не приезжие туристы, а именно жители. Я где-то прочитала, что после блокады, чтобы заселить опустевший город, привозили народ из деревень. Может, это сказалось, типа новое «нашествие варваров».
В театр хожу не очень часто. Хожу в БДТ. Именно на Олега Басилашвили, Алису Фрейдлих. Ее моноспектакль «Оскар и Розовая дама» был просто фантастическим. Исчезли все стены и осталась только Алиса Бруновна, то есть больной влюбленный подросток, которым она стала.
Поняла, что смотреть классику в классической постановке мне не столь интересно. Как-то с поэтом Александром Гальпером сходили на «Чайку» в постановке Юрия Бутусова. Сюжет перенесен в наши дни. Это было замечательно, современно и с гротеском, абсурдом.
— Какие авторы, фильмы нового века повлияли на вас?
— Здесь я бы не стала так жестко разграничивать ХХ и ХХI век. И, боюсь, список может быть внушительным. Поэтому просто назову несколько для меня самых значимых имен. Это — Хлебников, Мандельштам, Соснора, обэриуты. Пауль Целан, Томас Стернз Элиот, Райнер Мария Рильке. Поэты Второй культуры: Леонид Аронзон, Виктор Кривулин, Елена Шварц...
И ныне живущие и пишущие — Ольга Седакова, Сергей Гандлевский, Михаил Айзенберг... Пожалуй, надо остановиться. Не буду называть поэтов, с кем общаюсь и чье творчество очень ценю, чтобы ненароком кого-то не пропустить, не обидеть.
Из современных фильмов назову «Трудности перевода», «Вечное сияние разума», «Фонтан», «Отель «Гранд Будапешт», «Молодой папа». Фильмы Сокурова «Фауст» и «Солнце» о последнем китайском императоре, «Левиафан» Андрея Звягинцева, вообще, все фильмы Звягинцева. Сериал «Дикий, дикий Запад» (хотя я не смогла его досмотреть из-за кровищи). «Гений» об издателе Томаса Вулфа, «Полночь в Париже», «Грех» Андрея Кончаловского о Микеланджело... Я люблю смотреть фестивальное кино — к примеру, из китайских фильмов назову «Обезумевшую ведьму» о женщине, неожиданно ставшей шаманкой, «Маэстро», «Переезд по-самурайски», «Осаму Дадзай и три женщины». Из итальянских — «Великий дух» и «Отель «Гагарин». Документальные — «Батюшки вверх ногами», «Последний далай-лама».
А если говорить о любимых режиссерах, то это Андрей Тарковский, Сергей Параджанов, Тенгиз Абуладзе. И это уже навсегда.
— Самое романтичное место для вас в Питере?
— Пожалуй, крыши. Питерские крыши. И еще — сидеть на окне или у воды, у канала, на стрелке... И еще — то, на которое указала Елена Шварц. Место, на которое не ступала нога человека. Какое, не буду говорить, все же прочли — все знают. (Улыбается.)
— В Питере пить, безусловно, увлекательно — а писать?
— Писать можно где угодно. Помешать может неотложное дело, упущенный момент «связи». Я, например, не могу писать в состоянии сильного стресса или после пирушек. Мне иногда пишется в поезде или в самолете. Это ведь отличное место, ты уже оторвался от всего суетного, можно попробовать «выйти на связь». Главное, чтобы соседи не мешали. А так — дух дышит, где хочет. И в Питере, конечно, пишется. Нужно только уединение и витамин D. (Улыбается.)
— Связи с Сибирью у вас сохранились? С какими именами вы соотносите литпроцесс в Новосибирске?
— С Сибирью, как и с Алтаем, моя связь моя не прерывалась. Я практически жила на два города. Это было связано с серьезной болезнью мамы. Мне пришлось как бы вернуться в Новосибирск, т. к. нужен был серьезный уход и постоянный контроль. К тому же здесь у меня есть и родственники, и друзья.
Мне кажется, в Новосибирске сейчас оживляется ситуация. В большой степени этому способствует Антон Метельков, замечательный поэт, он активно выступает как культуртрегер — организовал в ГПНТБ поэтическую «Студию 312», приглашает в Новосибирск значительных и интересных поэтов.
Назову самых интересных новосибирских поэтов. Это поэт большого дарования, трагически ушедший Виктор Иванiв. Юлия Пивоварова, которая недавно вошла в шорт-лист Григорьевской премии. Станислав Михайлов, получивший премию имени Анненского. Борис Гринберг, не только виртуозный, но смысло-озаряемый и озаряющий палиндромист — настоящий Ас реверсА. Так, кстати, называется его книга, недавно мне им подаренная и в которую я с удовольствием периодически ныряю. Есть еще подвижник, издатель, переводчик с нескольких языков Андрей Щетников, поэт с такой зримо-живой сибирской и алтайской топонимикой в стихах. Недавно познакомилась лично с Иваном Полторацким, процитирую его: «Давайте посмотрим вместе /что остается от/ памяти человека/ познавшего рубежи/ пока молоко молекул/ в пустыню с небес бежит/. Это из посвященного Вите Иванiву. Есть Владимир Светлосанов, поэт и переводчик с грузинского. Помню, как он проникновенно читал нам, студентам, стихи по-грузински. А также — Андрей Жданов, Святослав Одаренко, Сергей Шуба. Игорь Силантьев. Лада Пузыревская. Катя Скабардина, поэт и фотограф, чей, кстати, блестящий фотопроект «Поэту по портрету» сейчас покоряет города. Наконец, народ увидит своих поэтов на улицах города! Еще помню таких веселых поэтов из Пан-клуба «Новой Сибири»… Кого-то, возможно, я упустила, кого-то еще предстоит узнать. И, наконец, в Новосибирске продолжает жить и работать Игорь Лощилов, мой преподаватель — литературовед, исследователь авангарда, исследователь жизни и творчества Н. Заболоцкого и замечательный яркий поэт, чей авторский вечер сравнительно недавно стал событием.
— Самая яркая литературная акция, которую вы наблюдали или в какой принимали участие?
— Акции? Думаю, чтения в поддержку сестер Хачатурян. Это, на мой взгляд, не столько связано с фем-защитой, сколько с отстаиванием. Еще одна акция, очень значимая, на мой взгляд, — это мероприятия, прошедшие в поддержку поэта Ашрафа Файяда в Сахаровском центре в Москве и в независимом магазине интеллектуальной литературы «Порядок слов» в Петербурге. Я не принимала участие в этих акциях, была в это время территориально в другом месте.
А еще хотелось бы отметить премию «Поэзия» и связанные с ней интернет-баталии. Из фестивалей/событий, чтобы никого не обидеть, отмечу только недавние. Вечер Дмитрия Веденяпина был замечательный. При отличной организации и полном зале (в Москве). Яркие выступления Дмитрия Строцева и Германа Лукомникова на фестивале «Книжная Сибирь». Вообще, это был масштабный фестиваль. Впечатлило. Антон Веселов и Антон Метельков как организаторы — большие молодцы. Вечер Ольги Седаковой и их совместный с Михаилом Айзенбергом вечер/рассказ о поэтах Второй культуры на фестивале «Белое пятно». Это незабываемо. Ольга Александровна первый раз, кстати, была в Новосибирске. Как заметил Айзенберг, ее встречали как Ахматову. И, конечно, международный фестиваль «Эмигрантская лира», где было замечательно и в плане организации, и в плане насыщенности программы, при всем при этом я еще и победила в конкурсе. А это, что скрывать, очень приятно.
— К кому отнести вас — к питерским сибирякам или сибирским питерцам?
— Здесь такая петрушка: питерцы считают меня сибирячкой, но вроде уже своей, а новосибирцы уже питерской и только чуть-чуть сейчас стали вспоминать, приглашать.
Посмотрите на литературную карту, меня пока нет ни там, ни там. Пока зависла между.
— Что нужно убрать из Питера, чтобы там стало просто супер?
— Что убрать, не знаю. А вот добавить — солнце! Когда в Питере солнце — лучше города на свете нет. А зимой я бы добавила снег. Заснеженный Питер становится запредельно красивым. Графичным.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото из архива Майи ШЕРЕМЕТЕВОЙ
