На вопросы «Новой Сибири» отвечает новосибирский бизнесмен и культуртрегер, который старается не причислять себя ни к той, ни к другой категории
ЗНАМЕНИТЫМ новосибирским заведениям «Каприччио» и «Бродячая собака» в этом году исполнилось 20 и 12 лет соответственно. Их создателю Юрию Евдокимову уже за пятьдесят, но в характере его совершенно отсутствуют черты ретрограда: он с одинаковым интересом прислушивается как к последним пискам кулинарной моды, так и к свежим хитам молодых музыкантов.
— Нет, со школы я занимался не впрямую музыкой, а, как это сейчас называется, — сферой развлечений. Я был ответственным за культмассовый сектор в комитете комсомола школы глухого провинциального поселка: конкурсы, КВН-ны, первые дискотеки...
— Наверное, сталкивались с советской цензурой, со всякими комиссиями, которые контролировали репертуар?
— Еще как сталкивался. Имел такие серьезные беседы с парторгом (чудесный был человек и прекрасный учитель математики), что однажды в психушку чуть не попал, — только благодаря знакомствам отца этого удалось избежать.
— Вам не кажется, что сегодня мы возвращаемся к чему-то подобному? Недавно даже сам президент вдруг проявил внимание к рэп-движению — сказал, что если плохо получается запрещать, то следует возглавить. То есть что — снова начнут появляться рок-клубы, поднадзорные неким худсоветам?
— Наше заведение частное — как говорится, что хочу, то и делаю. Но я чту Уголовный кодекс, ничего противозаконного здесь не предвидится, никакого стриптиза от нас не дождетесь! Очень надеюсь, что никакого возрождения цензуры не последует. К тому же все мы хорошо помним, чем заканчиваются все эти запреты.
— Да, того же «запрещенного» Хаски я пробовал несколько раз слушать, но мне не понравилось. А когда начались все эти скандалы, я сделал еще одну попытку и обнаружил у него очень качественные образцы.
— Так что ж теперь — взять и все разрешить?
— Иногда начинает казаться, что неплохо было бы ввести немного цензуры, несмотря на то что я сторонник свободы. Но часто бывает, когда у молодых музыкантов низкий уровень буквально во всем — и в текстах, и в музыке, и в исполнении. Зато полный зал публики в возрасте 15-17 лет, которая говорит: «Да это же так надо!» Ну надо, так надо. Хотя мне, честно говоря, непонятно, почему у ребят в клипах все сыграно и спето гладко, а в зальных выступлениях они в ноты не попадают. Конечно же, нельзя молодежь снова загонять куда-то в подвалы, нужно деликатно воспитывать вкусы. Очень надеюсь, что ребята, приходящие в «Собаку», с возрастом постепенно приобщатся и к другой, более «настоящей» музыке.
— В «Бродячей собаке» выступают и группы, которые играют профессионально: к примеру, «Рви меха» давали концерт сразу после победы в недавнем конкурсе «Высоцкий.фест».
— «Рви меха» у нас постоянно выступают. Что касается этого конкурса, то там с самого начала было все ясно. На стадии организации фестиваля я контактировал с его устроителями, но быстро понял, что у проекта нет особого лица, внятной направленности…
— Насчет направленности я бы не согласился. Даже Путин к этому руку приложил, похоже было на разнарядку сверху — составить альтернативу как раз тем группам, которые нынче понемногу прессует ФСБ.
— Да, говорят, что в Москве на последнем конкурсном дне очень ждали, что появится сам президент. Но, похоже, все-таки получился не совсем тот уровень, что предполагалось.
— Можно по-разному относиться к уровню такого рода мероприятий. Но для «Рви меха» такая победа может оказаться совсем не лишней. Немного смущает, конечно, что финалистам обещали выступление на фестивале «Нашествие», который Артемий Троицкий называет позором русского рока, и к которому «Рви меха» имеют мало отношения.
— Да, наши музыканты тут ни при чем. Хотя общая тенденция такая есть: когда люди начинают переводить свое творчество в область коммерции, им уже не важно, в какое «нашествие» попадешь. Сейчас продать можно все что угодно, лишь бы маркетинг был грамотный.
— В одном из своих интервью вы говорили, что как раз всегда хотели совместить искусство с коммерцией.
— Так оно и сейчас происходит — есть у нас откровенно коммерческие мероприятия, а есть то, что мне нравится. По-другому никак. Но ведь даже в тех молодежных группах, о которых я говорил, есть какое-то зерно, вот только им нужен продюсер или директор, который бы с ними работал, в том числе и по вопросам излишнего экстремизма. Бывают ведь и откровенные переборы. Хотя у многих музыкантов, которых обвиняют в пропаганде секса и наркотиков, на самом деле все это стеб и чистая антипропаганда.
— Ну да. Вот только многие чиновники таких приколов про секс и наркотики не понимают.
— Решетников и Терешкова?
— Нет, с ними никогда подобных проблем не возникало. Мы иногда общаемся, но совсем не по работе.
— А «суды с Эдит Пиаф» у вас окончательно закончились?
— Ну, помимо Пиаф у РАО были претензии по песням еще пяти авторов, которые исполнялись в «Собаке». Мы обращались даже в высший суд по интеллектуальным правам, за два года дошло до пятой инстанции, но, в конце концов, нам вернули отсуженные деньги, да еще и добавили 130 тысяч рублей — за все расходы, связанные с судами. Вот только ущерб деловой репутации рассматривать не стали, репутация не очень ценится в наших судах...
— Сразу после открытия вашего кабаре-кафе вы говорили, что хотите придерживаться андеграундной и слегка хулиганской эстетики — в традициях той легендарной петербургской «Бродячей собаки». Так оно все и осталось?
— Все осталось, только стало еще сочнее.
— В кафе «Каприччио», которое вы открыли в конце 90-х, тоже ведь была живая музыка. Почему вы этими рамками не ограничились?
— В этом году «Каприччио» двадцать лет исполнилось. Да, там семь дней в неделю играли и джаз, и классику, именно там и начался театр: Зоя Терехова, Павел Южаков, Павел Поляков и еще несколько афанасьевцев «поработали» однажды официантами.
— Там же начал выступать и Николай Соловьев?
— «Вангоги» у нас появились почти сразу, но группа существовала еще до «Каприччио». С актерами мы сделали пару мероприятий, после чего стало ясно, что им, конечно же, нужна сцена. Тут и родилась идея с «Бродячей собакой».
— Вы говорили, что не любите заниматься бизнесом. Тут просматривается какое-то противоречие.
— Бизнесом мне заниматься всегда было неинтересно. Мне нравится делать то, что мне интересно.
— И часто ваши пристрастия совпадают со вкусами публики?
— Не часто. У меня много друзей, бизнесменов разного уровня, которые иногда признаются, что хочется чего-нибудь для души. Но когда им объяснишь, что «для души» и «для бизнеса» — это почти несовместимые вещи, они сразу теряют интерес.
— А сами вы на какой музыке воспитывались?
— Я воспитывался на «Машине времени», «Наутилусе», «Пинк флойде» и «Лед зеппелин».
— Как вам показался последний альбом «Пинк флойд» The Endless River?
— Знаете, многие его сочли слабым, а мне понравилось: как раз летел в самолете шесть часов и несколько раз подряд послушал. Но при этом я не только не отрицаю, а очень даже люблю и «Аббу», и «Бони М». Это высококачественные образцы поп-музыки, и мы, кстати, сейчас делаем проект, в котором собраны основные хиты 80-х. Он называется «ВИА Грабли» — это три девочки и четыре профессиональных музыканта, играющих репертуар «Аббы», «Шокинг Блю», «Чили», Донны Саммер, Глории Гейнор и других.
— В «Собаке» выступают и представители так называемой самодеятельной песни. Или бардовской — черт их разберет. Вы любитель такого жанра?
— Что касается бардовской песни, то, по-моему, все эти тусовки, что у нас проходят, остановились во времени: все те же два аккорда и примитивный текстик. А вот, например, Сережа Фалетенок или Леша Костюшкин — это барды или не барды? Их бардами-то и не назовешь — они исполнители с гитарами. Так что среди тех, кто работает в жанре авторской песни, есть очень интересные авторы.
— У вас единственное заведение в городе такого рода. Ведь тот же лофт «Подземка» вам не составляет конкуренции?
— Лофт — это совсем другое дело. Здесь у нас не просто концертная площадка, а такая атмосферная штука. Несколько раз кто-то пытался открывать свои похожие кафе, заявляя тот же формат, что и у меня. Но это недолго продолжалось — очередная такая «собака» держится от полугода до года.
— Наверное, проблемы с репертуаром, постоянные повторы быстро надоедают. А вы как выкручиваетесь?
— Это очень утомительное дело, всякие корректировки страшно много времени занимают. И все потому, что «Собака» — никакой не бизнес, в котором главное: прописать стандарты, отладить схему, а потом только спрашивать.
— В одном старом интервью (кажется, «Эксперту») вы говорили, что для вас самое важное — это культура потребления и любовь к людям…
— Я действительно когда-то так сказал?!
— Так было написано.
— Сразу в голову приходит афоризм: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Что-то подкосили вы мое человеколюбие… Любить-то люблю, но не до такой степени, чтобы так формулировать в интервью.
— Вы, Юрий Геннадьевич, как я понимаю, больше занимаетесь кабаре-кафе, а ваша жена Татьяна — «Каприччио»?
— С тех пор, как мы «Собаку» завели — да, хлопот прибавилось. Хотя это не значит, что «Каприччио» меня меньше волнует.
— Завели собаку?.. А, в этом смысле. Я не сразу понял.
— Нет, я про кабаре-кафе. А дома у нас собака, кстати, всегда была. Раньше — королевский пудель, а потом, когда его не стало, долго переживали, пока не подобрали на улице собаку бродячую.
— Бродячую? Очень концептуально получилось.
— Ну, она давно уже домашняя и изнеженная. Очень люблю собак. В прошлом году мы даже пересчитали возраст нашего кабаре на «собачий» по разным методикам и отметили 70-летие.
— Что-то слегка похожее на «Бродячую собаку» в городе стало появляться еще в начале 90-х годов — «888» Казаринова, потом «Черная вдова». В вашем случае — это преемственность традиций?
— Ни там, ни там я никогда не был. Я все сам придумывал с ноля — как было бы лучше в моем представлении. У Леши Казаринова все же было сильно по-другому, так что «Собака» в более завидном положении по формату — здесь нет почти никаких ограничений.
— Образование у вас совсем не музыкальное — вы ведь когда-то заканчивали Кемеровский институт пищевой промышленности?
— Нет теперь ни такой специальности, ни такого института. Теперь он совсем по-другому называется... Да не важно. Просто раньше все это именовалось общественным питанием — и кафе, и рестораны, где кроме еды и водки подразумевалось еще и какое-то развлечение, там ведь всегда музычка играла.
— Но «Бродячую собаку» вы позиционировали сразу после открытия вот так: «Сначала искусство, потом еда», да и называется заведение не «кафе-кабаре», а «кабаре-кафе».
— Второе место — не самое последнее ведь? Да, питание у нас не главное. Да и сам я люблю простую еду, в последнее время отношение у меня такое: чем меньше ингредиентов, тем лучше.
— Ну, в программе-то у вас ингредиентов как раз очень много.
— Мы в последние годы работаем прямо как филармония — форматы постоянно меняются, все они совершенно разные. Потому что мне нравятся и Tango Extremo, и Tiger Lillies, и OQJAV, и «Обе Две», и «Серебряная Свадьба», и «Хоронько Оркестр», и много еще чего. И «Северный флот» нравится, несмотря на то что это совсем не моя музыка. Выступают у нас и «Ундервуд», и столичный OQJAV, и еще много разных, кто в Москве собирает залы по полторы тысячи. Бывает, что и очереди выстраиваются на улице возле «Собаки», а рекорд у нас был, когда на концерт втиснулось 342 человека при наличии 112 посадочных мест.
— Это кто же тогда выступал?
— Да вы наверняка не слышали такое название. Как раз одна из молодежных групп.
— В программе у вас чего только нет: и концерты, и театральные постановки, и поэтические слэмы, и стендапы. Цирк еще не приглашали?
— Почему же. У нас был почти что свой клоун Андрей Кислицин, пока в Америку не уехал. Теперь выступает в цирке «Дю солей». Обычно на день рождения к нам прилетает, но в этом году не успел паспорт оформить.
— А за пределами «Бродячей собаки» вам случается работать?
— Вне «Собаки» я иногда организую концерты. Но очень редко. Вот в конце ноября сильно помог делать в ДКЖ концерт «Балканики» Сани Илича, финалистов «Евровидения». Ко мне обратились, и просто стало интересно поработать с группой, а специально я никогда не навязываюсь. Тут ведь еще нужно понимать, пойдет народ или не пойдет. Сейчас вот именно по этой причине не могу решить, приглашать ли шикарного гитариста Скотта Хендерсона.
— Который начинал с Чиком Кориа?
— …К тому же у него очень жесткий технический райдер, который, к сожалению, Новосибирск не может удовлетворить.
— То есть противоречия между искусством и бизнесом все же присутствуют?
— Я с возрастом ко многому привык: привык и к тому, что никому может быть неинтересно то, что мне нравится. Вот буквально на днях к нам поступило предложение от кемеровской молодой группы, которая играет каверы на King Krimson, Genesis и Yes…
— С ума сойти. Кто все это сейчас помнит?
— Вот они-то сами и помнят, и любят, и очень стараются. Но на концерт, если что, придет человек десять.
— И все же на каком мероприятии можно увидеть всю суть хулиганского андеграунда «Бродячей собаки»?
— Всю суть нашей хулиганской богемности можно будет увидеть каждый год 1 января вечером. В этот раз снова будет зажигать «Банкомат» — следовательно, по традиции часть публики начнет плясать на столах. И мне это нравится. Это ведь не просто бардак, а бардак добрый.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
