За четыре года институт частных банкротств так и не стал массовым инструментом разрешения трудных жизненных ситуаций.
Практике банкротства граждан исполняется четыре года: 1 октября 2015 года вступила в силу 10-я глава Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», в простонародье называемая законом о банкротстве граждан. На вопросы «Новой Сибири» о том, как она внедряется и приживается на нашей земле, ответил эксперт проекта «За права заемщиков» Общероссийского народного фронта, директор ФПК «Альтернатива» Антон Канунников.
— Статистика по Новосибирской области доступна сегодня по состоянию на 1 июля 2019 года. Согласно ей, в регионе банкротами признано 3503 человека.
— Погодите. От 2,8 млн жителей получается 0,12 процента? Серьезно?
— Да, очень мало. Примерно такая картина и в других регионах.
Есть разные критерии оценки состояния семьи, отвечающей признакам банкротства. Один из них — по наличию просроченного долга свыше полумиллиона рублей. Банкротство возможно и при меньшей сумме, но когда больше 500 тысяч, наступает обязанность гражданина обращаться с заявлением о несостоятельности. Так вот, такому критерию, по данным Объединенного кредитного бюро, в Новосибирской области отвечают порядка 44 тысяч семей. 3,5 тысячи банкротов от этого количества — это почти восемь процентов. Но если смотреть по количеству заемщиков с просрочкой по кредитам свыше трех месяцев, то таких в регионе вообще 169 тысяч человек. Если брать за основу его, то можно говорить, что лишь два процента людей, попавших под непосильную долговую нагрузку, воспользовались процедурой, созданной специально для них.
— Закономерный вопрос: что не так? Граждане не готовы, закон несовершенный?
— Основное, я считаю, в очень низкой осведомленности об институте банкротства гражданина. Моя личная статистика на этот счет такова: из трех человек только один слышал, что есть такой институт. Двое делают удивленные лица и спрашивают, насколько это вообще законно.
Эти первые 3,5 тысячи — как раз самые активные люди, которые понимают, что помимо обязанностей гасить долги у них есть и какие-то права.
Следующим по важности аспектом я считаю высокую стоимость процедуры. Понимаете, человек и так сводит концы с концами, а у него есть обязательные платежи и еще финансовому управляющему надо 25 тысяч отдать. Для многих это является стоп-фактором. Поэтому я поддерживаю позицию министра экономического развития России Максима Орешкина, который продвигает идею при суммах задолженности до 700 тысяч рублей банкротить человека без финансового управляющего.
— Насколько это возможно, если учесть, что на финуправляющего возложен вполне конкретный функционал?
— А когда нет имущества, нет конкурсной массы, когда есть только несколько долгов и все кредиторы — банки, финуправляющему, по сути, и нечего делать.
— Под словами «нет имущества» подразумевается одна квартира и только то, что необходимо для жизни. Даже автомобиля нет.
— О каком автомобиле вы говорите? Есть такая занятная статистика: в 90 процентах случаев конкурсная масса составляет до 10 тысяч рублей. Представляете? Что там делать финуправляющему, если сумма его вознаграждения выше стоимости всего, что у человека есть?
— Зато образ финуправляющего в глазах потенциальных должников уже здорово демонизирован. Это такой неприступный человек-скала, который забирает всю твою зарплату и выдает только прожиточный минимум. Встречал материалы судебных исков, где несчастный банкрот просит суд выделить ему, кроме средств на еду, несколько тысяч рублей на квартплату.
— В целом совершенно верно: каждые расходы сверх прожиточного минимума из конкурсной массы выделяется по решению суда. Но это очень характерный вопрос для журналиста. У темы банкротства граждан вообще есть очень нехороший оттенок, в том числе потому, что пресса так ее подает.
— Мы по понятным причинам не приветствуем разговоры о том, что во всем виноваты журналисты.
— Я понимаю, что это естественный для прессы настрой — освещать в первую очередь проблемные точки. Просто хочется, чтобы журналист понимал: у института банкротства граждан есть вполне конкретное лобби противников. Это профессиональные кредиторы — банки, коллекторские структуры. В их обращениях к клиентам и комментариях на публику часто присутствуют акценты, создающие в отношении процедуры некоего настроения тревожности, рискованности. Они говорят про трудности, про клеймо на всю жизнь, про невозможность получать кредиты в дальнейшем… Хотя прямо в законе об ограничениях занимать деньги банкротам не сказано. Там говорится, что в течение пяти лет после окончания процедуры при подаче заявки на кредит необходимо указывать, что ты был банкротом. И я знаю людей, которым после банкротства дают микрозаймы. Думаю, когда количество таких граждан в стране будет исчисляться миллионами, банки тоже развернутся к ним лицом. Почему нет? От долгов они уже очищены.
— Социально значимые примеры, когда человек решил свои проблемы через процедуру банкротства, для прессы мелки, скучны, зато есть громкие, выдающиеся примеры, которые пресса описывает, напротив, охотно. Иногда даже кажется, что речь идет про такую хитрую схему отделаться и спасти бизнес, а не о предусмотренной законом процедуре.
— Есть смысл в том, что вы говорите. Народ всех преимуществ банкротства не понимает из-за низкой финансово-правовой грамотности и отношения к долгу по логике «костьми лягу, но отдам». Зато просвещенная прослойка им успешно пользуется для того, чтобы списать огромные долги, образовавшиеся от выдачи поручительств под собственный бизнес. У нас был кейс, когда прогорел бизнес кредитного кооператива, собиравшего с пайщиков средства и выдававшего под процент другим пайщикам. В итоге организатор кооператива сразу смекнул, что надо воспользоваться личным банкротством.
— Прокатило?
— Да, все нормально, спасся. Инвесторы, правда, деньги вернуть не смогли.
— Это еще один сложный момент: грамотный банкрот через личное банкротство спасет бизнес, а простой человек боится, что после того как конкурсная масса разойдется, он все равно останется должен.
— Так происходит в случаях, когда в поведении должника прослеживается недобросовестность. Когда есть факты, что он вводил в заблуждение кредиторов, выводил имущество перед процедурой. Если платежеспособность изменилась в результате реальных событий (потерял работу, снизились доходы, случилась жизненная трагедия), такого не будет.
— Это все по-человечески понятные уважительные причины. Относится ли к ним, скажем, такая: просто необдуманно потратил?
— Бывает. Последний интересный случай из Красноярска. Обратился клиент — общая задолженность у него 1,2 млн рублей, последний кредит брал на 600 тысяч, чтобы закрыть уже имеющийся кредиты. Взял деньги, почувствовал себя одухотворенным, пошел в массажный салон, а очнулся в подъезде незнакомого дома без денег, но с новым кредитом. Подал заявление в полицию на салон.
— Там украли?
— Да, там.
— Вот отсюда и вопрос о грани между добросовестным идиотизмом и недобросовестным расчетом.
— До недавнего времени судьи достаточно однозначно оценивали поведение заемщика как недобросовестное, если на момент получения последнего кредита его доход уже был ниже, чем платежи. Считалось, что он изначально вводит в заблуждение банк, получая деньги, за которые не имеет возможности рассчитываться. Но теперь появилось определение Верховного суда, где говорится, что нельзя признавать недобросовестным должника, если банк выдал непосильный кредит. Есть и у банка задача рассчитывать платежеспособность и благонадежность клиента.
Виктор ПОЛЕВАНОВ, «Новая Сибирь»
