Новосибирские художники побывали в екатеринбургском музее изобразительных искусств, где проходит выставка, посвященная актуальному искусству 1980-х – начала 2000-х годов во всем регионе.
Одной из ключевых фигур в процессе формировании современного художественного сообщества «артистических 1990-х» в Екатеринбурге (и не только) по-прежнему остается художник Олег Еловой. Работавший в технике неопримитивизма и занившийся преимущественно станковой живописью, он пробовал себя в самых разных современных направлениях: от перформанса до кинетической инсталляции и видео-арта.
«Постоянная готовность к творческому жесту», — так описывает художественный темперамент Елового критик Наталья Курюмова. Деятельный и открытый, притягательный и уязвимый, трогательный и красивый, сильный и вдохновляющий – лишь часть определений, которые нередко звучат рядом с именем этого художника.
Одно из определений современного искусства звучит так: «...не объединение новых течений, а постоянное креативное усилие, происходящее из‑за стремления освободится от традиционной понятийной оценочности, привычного музеефицирования искусства, преодоления зашорености массовой культурой».
Во многом все сказанное точно определяет творческую позицию Елового, поэтому создатели проекта «Еловой и окрестности» постарались избежать пресловутого музеефицирования и сформировали хорошо продуманную структурированную, но живую экомпозицию.
Как определяют свою задачу сами организаторы, у нынешнего выставочного проекта два героя: художник Олег Еловой и общекультурный контекст творческой среды конца 1980-х – начала 2000-х годов в Екатеринбурге. «Окрестности» значат в этом повествовании не меньше, чем центральная фигура, поскольку в экспозиции также представлены произведения художников, близких ему по духу и свободе творческой практики. Выставка объединит произведения из музейных и частных собраний, коллекцию простого искусства Урала и Сибири, формировавшуюся Еловым, а также многочисленные архивные материалы, связанные с художественной жизнью региона в насыщенную эпоху 1990-х годов.
Новосибирский художник Вячеслав Мизин посетил Екатеринбург в качестве друга и единомышленника Елового, а его коллега по «Синим носам» Дмитрий Булныгин поддерживал связь с городом, хорошо ему знакомым еще под названием Свердловск, так сказать, не выходя из Франции. По возвращении Мизин поделился своими впечатлениями от выставки и воспоминаниями о совместной работе с Олегом.
— У Олега еще очень давно стала образовываться коллекция стилистически схожих работ. Так что недаром он организовал «Музей простого искусства Урала и Сибири» — под это определение все мы тогда очень хорошо подходили.
— То есть, не желали иметь ничего общего с привычными категориями изобразительного искусства?
— В начале 90-х мы опережали художественное время на величину просмотренных журналов. Bildende Kunst, Muveszet, Projekt... Не в обиду будет сказано, но на выставке прозвучала реплика: «Ну, теперь осталось только выяснить, кто у кого что срисовывал». И правда, работы многих художников были очень похожи друг на друга — стилистически в том числе.
Поучаствовать в выставке «Еловой и окрестности» собрался почти весь, так сказать, круг Елового, вся команда «Еврокона». Сейчас его фигура в Екатеринбурге буквально канонизирована, что мне не совсем понятно: ну да, все мы по-своему звезды и легенды, но не надо делать из Елового мессию, пожалуйста. Между прочим, сам он, пока был жив, говорил: «Мне равнобедренно — вторичен я или первичен. Главное, что это я сам сделал, эти картинки мне как дети». В общем, позиция у Олега была такая: я не занимаюсь анализом того, похож я на кого-то или нет, Я такой какой есть — гордый, лютый и свободный.
— Как я понимаю, коллекционером его сложно было назвать. Скорее он создатель музея простого искусства Урала и Сибири, основу которого начали формировать в начале 1990-х.
— Поначалу коллекционирование было очень спонтанным: выпили где-то с хорошим художником — тот подарил свою картинку. Как-то раз Олег выпивал со знаменитым художником Андреем Поздеевым из Красноярска и попросил у него работу для своей коллекции. А Поздеев как-то вдруг заупрямился. И Еловой в ходе этих посиделок так расстроился, что взял и расплакался. Поздеев, ясное дело, был растроган: ладно, на тебе картинку, только успокойся. Вот такой импульсивным и искренним был Олег человеком, большой ребенок — несмотря на свою довольно агрессивную манеру поведения, свойственную представителям сибирской глубинки. Параллельно с музеем простого искусства, который называли «Дача Елового», в Екатеринбурге функционировала и галерея Eurokon. Но это отдельная история.
— Еловой ведь не коренной свердловчанин?
— Вот город в 91-м переименовали, а до сих пор по привычке так называют. Да, и для Свердловска-Екатеринбурга он формально не родной человек, приехал туда из города Иланский Красноярского края, и — как многие приезжие — сразу проявил большую активность. За счет таланта и какого-то внутреннего обаяния сумел сформировать вокруг себя много всякого народа. К нему люди и так тянулись, а тут он еще поселился в захваченном доме, в самом центре Екатеринбурга, рядом с облисполкомом. В частном секторе нашелся один такой пустующий — постройки конца XIX века — с хозяевами которого Олег договорился за счет своего обаяния.
Помню, когда я в первый раз туда приехал, вокруг была разруха послечубайсовская, сплошная темнота на улицах. Гляжу: а в этом доме все окна светятся. Светятся потому что два алюминиевых провода на центральные коммуникации наброшены. «Мы художники, — говорят художники, — город нас должен поддерживать».
— В «Доме Елового» почти десять лет проходили неформальной тусовки. Кто в них участвовал?
— Жили там жили и друзья-приятели, и заезжие художники, дом был одновременно и мастерской и музеем. Да, тогда как раз пошли реформы, началось ожидание новых времен. Все горели идеей нового искусства, поэтому проводили много выставок, даже кое-что удавалось продавать.
Все тогда думали, что художественный бум будет продолжаться вечно, что продажи никогда не закончатся. Да, согласен, очень похоже на психологию взрослых детей, но ведь это естественно: когда с нами происходит что-то хорошее, всегда поначалу кажется, что эта музыка будет вечной.
— Но в какой-то момент все же помогли творческие коммуникации.
— У нас было много общих знакомых. И двое из них — из арт-группы «Снег» — Олег Николаенко и Юра Потапов — сбежали из своих городов — Сургута и казахстанского Петропавловска, поначалу тусовались в Свердловске. Потом отправились в Питер и стали одними из первых захватчиков, открывших сквот на Пушкинской, 10. Тут как раз пошла мода на современное русское искусство, и они попали под раздачу — в том числе на «Сотбисе». Были так популярны, что, говорят, коллекционеры выносили из мастерской еще не высохшие холсты.
В общем, у них образовался некий излишек денег, и они этот бюджет решили вложить в предприятие под названием «Сибирский клуб». Начали приглашать на Пушкинскую художников из Сибири: первым в списке оказался Дима Булныгин, а вторым — Олег Еловой. Там они и познакомились.
Поначалу отношения у Димы и Олега выстаивались вполне антагонистичными — каждый художник ведь себя считает гением, а остальных... понятно кем. Булныгин вспоминал про открытие своей чернушной выставки с похоронным настроением и крестами: «Вдруг пинком открывают дверь, заходит такой почти что Элвис Пресли и начинает ржать». Чуть не подрались, но потом подружились. Мы стали ездить в гости в Свердловск, Олег — в Новосибирск.
— Вы ведь вместе тогда даже церковь расписывали?
— В 1996 году Еловой организовал концессию по росписи Никольского собора в Северном Казахстане. Ну, не то чтоб вот прямо один организовал, потому что постепенно мы все тоже подтянулись, но сильно постарался... Примерно год согласовывали, делали эскизы, скетчи. Ну а потом общей командой месяца четыре расписывали — в мае приехали, а в начале октября церковь уже можно было освящать.
Еловой, кстати, в этом процессе чуть серьезно не пострадал. Как-то раз его на границе с Казахстаном арестовали: сняли с поезда колокола, которые он вез из Каменска-Уральского. Так Олег тогда практически угодил в тюрьму — причем, не за религиозные убеждения, а за незаконный ввоз цветных металлов. Но как-то его быстро отмазали, умел он людей обаять.
— Так что там, все-таки, с галереей Eurokon, которая какое-то время просуществовала в Свердловске-Екатеринбурге?
— В 1996 году вы вместе ездили на международный фестиваль Eurokon, осваивали публичное городское пространство с уклоном в экологическую проблематику.
— В Швейцарию, насколько я помню.
— Да, и это движение было международным, как потом выяснилось. Как-то раз из благополучной страны Швейцарии на каком-то разбитом микроавтобусике «Фольксваген» в Россию заехали две художницы. Они хотели проехать через всю страну до Владивостока, но добрались только до Свердловска, где в начале зимы этот автомобиль у них, наконец, совсем сломался. Какое-то время они прожили у Елового в сквоте, а потом Булныгин пригласил их в Новосибирск. Собрали девушкам какие-то тряпки, шубы, валенки — и она, похожие на пленных немцев, в 35-градусный мороз приехали к нам в гости. Эти Ева и Тереза пообщались с Володей Назанскиму, который тогда служил в картинной галерее, заинтересовали его своими «наработками» и решили сделать выставку, которая называлась «Экологическая переписка с друзьями».
— Вот так легко можно было организовать иностранную выставку?
— Слово «иностранец» тогда звучало как индульгенция, вот нам и разрешили это безобразие. Поразвешивали мы по залам какие-то обрубки деревьев, понадували большие пузыри, привезли пару грузовиков сена... Экологическая тема была как раз в моде, но из сена полезли какие-то мелкие красные жуки и стали жрать произведения искусства в отделе хранения. Тогда нас и начали выгонять. Девицы уехали, но вскоре сообщили нам о создании в Швейцарии европейской концессии по переработке и утилизации разного барахла — под названием Eurokon. Там у них на специальных помойках скопилось огромное количество товаров народного потребления бэ-у. Позвали туда в качестве харизматичных креативщиков Елового, Булныгина, меня и Сашу Голиздрина, известного свердловского сквоттера.
Забирать со свалки вещи можно было бесплатно, а вот возвращать обратно — уже за деньги: такой вот цивилизованный подход. И местные панки добились от города Цюрих, чтоб им выделили специальную «поляну», где бы они создавали из всякой бытовой техники арт-объекты с нашей помощью. Что мы вполне себе успешно осуществили, сколотив здоровыми гвоздями конструкции из холодильников, видеомагнитофонов, телевизоров, и прочего хлама. Часть которого, кстати, оказался вполне действующим.
— Еще вы с Еловым какой-то безобразный бар придумали.
— Чтобы немного подзаработать, мы в бездействующем подземном переходе в центре города организовали три бара, торгующих алкоголем. У двух других команд они назывались «Пусси-бар» и «Метал-бар», а тот, что мы соорудили, был просто «Бар». Это было чисто русское заведение, поэтому мы заказали несколько самосвалов с землей, которую вывалили на пол прямо в переходе и залили водой, таким образом получив грязь. В итоге все выглядело как на стройке осенью: грязюка и лужи, а поверх всего этого в качестве настила набросаны доски для удобства передвижения. Альтернативное искусство для швейцарцев боло штукой интересной, поэтому под землю спускались всякие состоятельные люди — клерки, банкиры разные из бизнес-центров наверху — с блиллиантами на пальцах размером с кулак.
— И как они развлекались в условиях вашего минимализма?
— Мы торговали только водкой. Больше ничего не было — ни воды, ни закуски. И поскольку для того чтобы из нашего бара выбраться, нужно было пройти по доскам метров пятьдесят, многие на обратном пути теряли равновесие и падали в «русскую» грязюку. Тогда терять им уже было нечего, они лежали навзничь, раскинув руки и ловили кайф. В общем, в рамках этого швейцарского неформального движения мы с Олегом совсем сдружились.
— Ответный визит швейцарцев оказался тоже — мама не горюй?
— В следующем году их сквоттерская команда собралась с ответным визитом в Россию. Причем, своим искусством они хотели заниматься на заводах. И вот приехали. Человек двадцать — чумазые, грязные, с хаерами и ирокезами. Один молодой свердловский пацан увидел эту лютую компанию на улице, показывает на них пальцем и спрашивает: «Это они панк придумали?»
— До Новосибирска-то они все-таки добрались?
— Екатеринбурге они понаделали много всяких инсталляций, но как-то без особого пафоса. А у нас их планировали поселить в двух общагах, но когда разные вахтерши и кастелянши этих людей увидели, сразу поперли в три шеи — пришлось человек двенадцать самых страшных вести на ОбьГЭС на пустующую лыжную базу, где они и прожили все время. Из лыж и лыжных палок сколотили подрамники и понарисовали много здоровенных картин, на которые поглядел все тот же искуссвовед Назанский и предложил презентацию экологического Моста сделать прямо в картинной галерее. Так что первая по-настоящему независимая международная выставка состоялась именно в Новосибирске, а не где-нибудь там.
— Обстоятельства смерти Олега тоже превратились в легенду. Скажи, чему тут можно верить?
— В 2001 году он поехал в какую-то резидентскую мастерскую — где-то под Ницей был меценатский домик в горах. В этой мастерской в разное время поработали разные звезды европейской авангардной живописи. Вот и Еловой там побывал. И там же умер — трагически, но, можно сказать, красиво. После застолья пошел по тропинке к себе в мастерскую, где его и накрыл инсульт. Такая вот судьба, ставшая легендой: погиб в 33 года прямо на боевом посту во Франции. Так что нет ничего удивительного, что в Екатеринбурге он стал культовой фигурой.
— Скажи, а сама выставка «Еловой и окрестности» тебе, как человеку придирчивому, понравилась?
— На выставке-то можно было показать совсем немного работ Елового, их всего-то можно собрать штук тридцать, наверное. Остальные либо утеряны, либо висят в домах каких-то бизнесменов. Но нашлась такая замечательная девушка — Ира Кудрявцева, которая целый год занималась подготовкой экспозиции. Классифицировала и поделила все на разделы: Сибирский клуб, Eurocon, роспись собора, блок стилистически похожих между собой авторов, информация о совместных выставках...
— У вас же с Олегом в конце 90-х был совместный проект «Новые русские ангелы» в парижском Quai de la Gare.
— Да и не только. Но речь не об этом. Главное, что в итоге получилась внятная, очень хорошая выставка. Несмотря на то, что информации, связанной с Олегом, осталось очень мало, вокруг имени Елового накопилось много вранья и спекуляций. Но все равно устроители надеются собрать в будущем относительно достоверные сведения из первых рук, поэтому пригласили на открытие так много народа.
— Сам ведь говоришь, что все это уже стало легендой.
— Ну да. И никуда от этого уже не денешься. Как говорится, существование такой живописи беспричинно и неистребимо.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото из личного архива Андрея Плешакова
