Итальянский режиссер Антонио Лателла ищет в актерах свободы, а в зрителях — рефлексии.
В СТЕНАХ «Старого дома» разыгрывается почти алхимическое действо. За плотно закрытыми дверями репетиционного зала кипит и бурлит работа над международным проектом. Совместными усилиями итальянской театральной компании Stabile/Mobile и творческой группы новосибирского драматического в сценическое золото переплавляется норвежский «Пер Гюнт». Ответственным за чудесные метаморфозы эпической громады назначен режиссер Антонио Лателла. С успехом поколдовав два года назад над пьесами Еврипида (спектакль «Трилогия: Электра. Орест. Ифигения в Тавриде» занял первое место в рейтинге лучших новосибирских спектаклей последних лет), в нынешнем сезоне средиземноморский постановщик предпочел сменить драматурга, страну, эпоху и сфокусировал свои постановочные амбиции на творчестве Генрика Ибсена. Легендарный авантюрный сюжет маэстро решил превратить в напряженное путешествие современного героя, который познает мир во всей его множественности для того, чтобы вернуться на родину и прийти к истинному себе.
Премьере спектакля, назначенной на последние дни февраля, сопутствует череда творческих акций, фотоэкспозиций, открытых дискуссий и неформальных встреч. 6 февраля Антонио Лателла принял участие в просветительской акции «Подари книгу» — новом благотворительном проекте, стартовавшем в театральном зале областной научной библиотеки в честь Года культуры в Новосибирске. Итальянский режиссер не был оригинален и подарил читателям сборник пьес Ибсена, среди которых, конечно же, значилась драматическая поэма «Пер Гюнт» — загадочный и головокружительный текст, привлекший внимание четырежды лауреата Национальной театральной премии Италии еще в самом нежном возрасте и только сейчас поддавшийся авторской дешифровке на камерной площадке русского театра.
11 февраля сеньор Лателла провел творческую встречу и стал «ожившим экспонатом» фотовыставки «Репетиции в итальянском стиле: «Пер Гюнт». Первые шаги российско-итальянского проекта запечатлел известный фотограф Андрей Шапран. В его работах нашли место эпизоды читки пьесы и самые яркие моменты актерских тренингов по поиску образов пьесы-путешествия. Серьезное отношение фотохудожника к каждому кадру, эффектное сочетание энергетики, силы и умиротворения, лаконичность в смычке с объемом и глубиной, пульсирующая игра полутонов, ощущение ирреальности остановленных мгновений и вся магия цветного и монохромного кадра наполнили гостей выставки предчувствием театрального чуда, в котором задействовано все молодое поколение труппы «Старого дома». Оставить в покое постановочные тайны итальянского маэстро после всего увиденного оказалось невозможным:
— Сеньор Лателла, постоянное присутствие на репетиционной площадке фотохудожника вам не мешало?
— Очень мешало. Но я принял игру Андрея, и мы стали играть в нее вместе. У Андрея очень внимательный взгляд. Он умеет работать деликатно, аккуратно, не вмешиваясь в репетиционный процесс. И, мне кажется, его присутствие очень помогло нашим артистам: когда на площадке присутствует глаз, который у них что-то крадет, они работают более свободно, более открыто.
— С каким чувством вы вернулись в Новосибирск, в театр «Старый дом», где поставили один из самых ярких спектаклей последних сезонов?
— Я вернулся, чтобы работать. Вернулся с большим хорошим чувством к актерам этого театра. После «Трилогии» я обнаружил, что в артистах еще осталось место, которое я могу заполнить. Должен сказать, это главная причина, по которой я вернулся сюда. И, естественно, я благодарен дирекции за то, что меня вновь пригласили.
— Какие знаковые события произошли в вашей творческой жизни после «Трилогии»?
— В течение этих двух лет я работал над большим проектом, посвященным лжи. Ложь красной нитью пролегла по данному этапу моего творческого пути. Это были постановки, поставленные на разных площадках, но объединенные единой тематикой. Один спектакль, рассказывающий о нацизме, я поставил в Вене. Другой спектакль, в котором был занят хореограф нашей компании Франческо Манетти (он стал фигурой Адольфа Гитлера), я реализовал в Италии. Третьей работой стала постановка по пьесе Гольдони «Арлекин — слуга двух господ». Финальной точкой проекта должен стать «Пер Гюнт» в Новосибирске: ведь Пер Гюнт для меня — самый великий театральный лжец. Или тот, кто говорит правду такой, какая она есть, но трансформирует ее по своему усмотрению.
— Вы умолчали о том, что были признаны лучшим театральным режиссером Италии по итогам 2013 года. Как вы относитесь к такого рода общественному признанию?
— Для меня эта премия не имеет значения. Это всего лишь одна из многих наград, полученных мной. Здесь важно другое. Обычно в Италии эта премия присуждается либо большим театрам, либо крупным театральным компаниям, а на этот раз победителем было признано наше маленькое объединение. Награды удостоился проект, полностью сделанный нами — от драматургии до сценического воплощения. Кстати, наша компания называется «Stabile/Mobile» — это то, что стоит на месте, но в то же время постоянно находится в движении. Вот так и мы ставим спектакли в разных странах и городах и, может быть, когда-нибудь остановимся. Но где, когда и будет ли это вообще — никто из нас пока не знает.
— Для вас спектакль «Пер Гюнт» — этапный проект. Как долго вы шли к сценическому воплощению поэмы Ибсена?
— Если говорить о книге, то «Пера Гюнта» я впервые прочел в одиннадцать лет. Мое восприятие этого удивительного текста менялось несколько раз. Ребенком я считал, что это сказка. Подростком находил поэму скучной. В юности определял книгу Ибсена как философские размышления. А потом понял, что «Пер Гюнт» — роман о человеке, напоминающем чем-то и Дон-Кихота, и Улисса, и Фауста. Роман, который ставит перед читателем главный вопрос: «Что же значит быть собой?» Что касается спектакля, то я давно хотел поставить «Пера Гюнта», но не встречал актера, который мог бы исполнить главную роль. И только здесь, в Новосибирске, мне повезло.
— Я правильно понимаю, что этот проект не мог возникнуть в другом месте?
— Как я уже сказал, я очень давно изучаю «Пера Гюнта». Я перечитал шесть или семь разных изданий, рассмотрел немало сопутствующей литературы и понял, что эту поэму можно ставить только тогда, когда у тебя есть настоящий Пер Гюнт. В противном случае лучше даже не начинать. Я своего Пера Гюнта нашел. Это — Анатолий Григорьев, актер, который играл в моей «Трилогии» Ореста. Только после встречи с Анатолием я стал продумывать замысел спектакля. Так что «Пер Гюнт» мог родиться только в «Старом доме».
— Благодаря каким актерским, а, может быть, и человеческим качествам вы увидели в Анатолии Григорьеве Пера?
— Мне очень нравится его внутренняя свобода. Его голова очень свободна! Столь же высокой степенью свободы обладает и Пер Гюнт. Еще Анатолий очень молод. Молод, но способен перевоплотиться на сцене во взрослого 40-летнего мужчину. Это для меня тоже важно.
— Важна ли для вас несценическая репутация поэмы Ибсена: ведь все — режиссеры, драматурги, литературоведы, критики — в один голос уверяют, что это произведение не подходит для сцены?
— «Пер Гюнт» действительно не был рожден для театра. Ибсен сам говорил, что пишет не пьесу, а философский роман. Определение «философский» я бы поставил в кавычки, потому что это слово порой звучит очень громко. Но для меня как для режиссера несценичность текста не есть преграда для его воплощения. Я не в первый раз ставлю спектакль по тексту, написанному не для театра. Например, несколько лет назад я поставил спектакль по тексту «Джордано Бруно». Это сложно, но возможно. Главное — определить верный угол зрения, найти правильную точку отсчета.
— Ибсен считал, что «Пер Гюнт» — самое норвежское из всех его произведений, и не слишком-то верил в то, что его поэма может быть понята и принята за пределами Норвегии. А вы?
— Как итальянцу мне очень любопытен тот факт, что своего «Пера Гюнта» Ибсен написал в Италии. Он специально сбежал от холода и мрачной северной природы, чтобы творить посреди разноцветной и жаркой Италии. Теперь мне как режиссеру интересно приехать с юга и работать здесь, в холодной и морозной Сибири.
— Степень влияния Сибири на Ибсена мы прочувствуем на премьере. А влияние Италии на норвежское произведение для вас очевидно?
— Да, есть два очевидных момента. Это отношение к матери и отношение к безумию. В «Пере Гюнте» очень сильна связь между главным героем и его матерью. Все человеческое в Пере связано с матерью. Мать — эта сила традиции. Недаром только со смертью матери он может оторваться от своих корней. А безумие... У нас в Италии это состояние называется «кровь ударила в голову». Очень связан с Италией четвертый акт, когда Пер Гюнт уезжает из холода в жару, из Норвегии куда-то в сторону Египта. Этот четвертый акт мы полностью переписали.
— Зачем вам понадобилось переписывать текст Ибсена?
— Причина проста. Читая «Пера Гюнта», нетрудно заметить, что четвертый акт — это абсолютно новый язык даже для опережавшего свое время Ибсена. Он был невероятно современен, стоял над веком. И ему в силу разных причин было важно связать девятнадцатое столетие с двадцатым. Выдернуть своего героя из мира романтизма и поместить в новый мир капитализма, где царят проституция, коррупция и т. п. Этот важный для Ибсена переход имеет серьезное значение и для нас, но мы в свою очередь должны связать прошлые столетия с веком XXI. В данном случае переписать Ибсена означает помочь ему выразить свои идеи.
— Принимает ли вашу помощь Ибсен?
— В моей театральной компании работают два драматурга. Иногда они переписывают авторский текст, но всегда остаются верны литературной основе. Переписывая текст, они делают его более понятным, доходчивым для сегодняшнего дня. Не упрощают, а проясняют. Текст Ибсена не сопротивляется нашей адаптации. В оригинале четвертый акт алогичен и абсолютно невозможен для проигрывания на сцене. Если убрать первый, второй, третий и пятый акты, то можно подумать, что четвертый был написан человеком XX века. И я хотел в своем спектакле выразить это. Дело в том, что во всех постановках «Пера Гюнта», которые я видел, режиссер, доходя до четвертого акта, давал всем понять, что дальше языком сцены ничего выразить нельзя. В моем замысле такой подход к тексту невозможен. Мне крайне важно показать, как Пер Гюнт полностью теряет Пера Гюнта и становится кем угодно, только не собой. Именно для этого мы все в какой-то момент становимся Пером Гюнтом.
— Как вы трактуете путешествие Пера Гюнта?
— Для меня здесь все очень-очень просто. Твое путешествие начинается только тогда, когда ты задаешь себе вопрос: «А знаю ли я самого себя? Кто я? И почему я здесь?» Чтобы найти в мире место, которое поможет тебе обрести себя, ты колесишь по свету и только в конце пути понимаешь, что никакой необходимости ехать куда-либо не было. Правда, чаще всего это понимание приходит слишком поздно.
— На первом этапе репетиций вы рекомендовали артистам выбросить все из головы, оставив от себя только мужество и уверенность. Что дает такой подход?
— «Пер Гюнт» относится к тем постановкам, которые требуют выхода из собственной зоны комфорта. Чтобы найти что-то новое, нужно отбросить все, что ты умел делать ранее. Нужно суметь освободить голову от всего того, что ты имеешь, и набраться смелости для встречи с неизвестностью. Наши актеры сейчас как раз набираются мужества.
— Принципы работы с русскими актерами как-то отличаются от основных законов взаимодействия с европейскими артистами?
— Для каждого проекта я подбираю свой метод работы. Я работал с итальянскими, немецкими, французскими, португальскими и русскими актерами. Я ставил спектакли, в которых артисты из разных стран играли на своих родных языках. И могу сказать одно: у актеров всего мира есть нечто общее — они все играют. Но правила этой игры меняются от государства к государству, от континента к континенту. Иногда это концептуальные правила, иногда политические, иногда еще какие-нибудь. Но в Сибири это всегда игра в чистом виде. Актеры здесь играют не ради прибыли и выгоды от театра. Они играют для театра.
— Если актеры — те, кто играет в игру, то кто тогда вы?
— Я — водящий. Если хотите, учитель игры. Я тоже играю вместе с ними, но в то же время устанавливаю правила игры. Должен же кто-то сказать артистам, когда им нужно вступить в игру и когда закончить?
— Ваши игроки не бунтуют, не сопротивляются?
— Каждые пять минут. Но побеждаю всегда я!
— А вам важна реакция зала на ваши игры? Уготовили ли вы для зрителя в «Пере Гюнте» особую роль?
— Современному театру крайне важно взаимодействие с залом, выстраивание отношений между актерами и публикой, контакт. Лично мне больше подходит неудобная публика, которая испытывает самые противоречивые чувства, но в один прекрасный момент вдруг становится частью спектакля. И, конечно, в «Пере Гюнте» я ожидаю достаточно сильной реакции зала, с которым мы будем чуть меньше друзья, чем в «Трилогии». «Пер Гюнт» не из тех спектаклей, которые можно оценить в категориях «плохой/ хороший». Это спектакль, который наводит на рассуждения. Текст Ибсена задает очень много вопросов, и мы обязательно будем транслировать эти вопросы в зал. При этом взаимоотношения с публикой будут выстраиваться не по принципу «Давайте вместе попразднуем!», а по принципу «Давайте вместе подумаем, подискутируем, поспорим!»
— В начале беседы вы сказали, что не придаете наградам и премиям особого значения. Что же тогда для вас, театрального режиссера Антонио Лателла, значимо?
— Думаю, самое важное для режиссера — бескомпромиссно следовать своей вере и цели. Быть свободным. Работать так, как тебе того хочется, а не так, как тебя просят это делать другие. Дойти до этого для меня — самая большая награда.
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»
Фото Андрея ШАПРАНА
