Первый круглый стол, с которого начинается данный проект, оказался совершенно прямоугольным, поскольку по-хорошему круглого стола в банкетном зале кафе «Каприччио» не нашлось. Тем не менее, большое спасибо Юрию Евдокимову (хозяину в том числе и кабаре-кафе «Бродячая собака») за то, что он сразу согласился поддержать инициативу немолодых уже художников, литераторов, актеров, журналистов, музыкантов, и пр. и предоставил место, где они могли бы встречаться и вспоминать лучшие дни своей молодости и зрелости — которые, по стечению временных обстоятельств, проходили в то странное десятилетие, что впоследствии получило название «лихие девяностые».
Эти т.н. круглые столы не имеют ни малейшего отношения к научным конференциям и каким-то там диспутам, поскольку здесь изначально не планируется обсуждать какие-либо проблемы. Если в процессе разговоров какие-то проблемы всё же будут обнаруживаться и формулироваться — это уже повод для проведения каких-то других симпозиумов, куда никого из участников «мемуарных» столов, возможно, и звать не имеет смысла — они уже сказали все что хотели.
В самый первый раз за столом собралась группа деятелей, особо отметившихся в Новосибирске в самом конце XX века в качестве провокаторов и инициаторов новых проектов в совершенно разных сферах культурной жизни города — от газетных публикаций до уличных манифестаций. На общем спокойном фоне тогдашней городской жизни всех их вполне можно было бы назвать трикстерами, — но, в отличие от традиционных трикстеров, все они оставили за собой длинный незабываемый шлейф всевозможных новаторских проектов, да и просто разных культурных безобразий*.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Вячеслав Мизин — художник, куратор и пр.
Алексей Казаринов — предприниматель, создатель андеграундных клубов, и пр.
Георгий Селегей — литератор, создатель литературной группы ПАН-клуб, и пр.
Дмитрий Рябов — литератор, участник литературной группы ПАН-клуб, и пр.
Юрий Чепурнов — актер, участник литературной группы ПАН-клуб, и пр.
Николай Гармонеистов (Ахавьев) — журналист, литератор, и пр. (ведущий).
Сергей Самойленко — литератор, журналист, и пр. (эксперт).
ЭКСПЕРТ. — Поскольку я в те годы в Новосибирске не жил, мне вообще хотелось бы услышать кое-что с теоретических позиций: какие структуры в 90-х начали появляться, какие новые отношения возникали между существовавшими на тот момент институциями и возникающими творческими, скажем так, объединениями. Какое место занимали в региональном контексте — а также в федеральном и международном — все эти серьезные вещи. Так что, конечно, не стоит все переводить чисто на старые анекдоты. Хотя они и хорошо отражают суть происходившего в той реальности…
РЯБОВ. — Тогда всё сведется к одному: «Водка, девки...»
МИЗИН. — Ну да, в том числе. Вот и анализируй потом сам — по результатам встречи.
ЭКСПЕРТ. — Да ладно, лишь бы все было рассказано весело и без надувания щек, но ведь и культурное поле надо как-то обрисовать.
ВЕДУЩИЙ. — Кое-какие события тех лет интересующиеся люди могут сегодня восстановить разве что по обрывочным сведениям в Сети, которые все меньше и меньше похожи на то, как все было на самом деле.
РЯБОВ. — Так может, лучше взять и прямо сейчас все с самого начала напридумывать?
ВЕДУЩИЙ. — Да, собственно, никто и не запрещает. Можно наврать даже про сегодняшнее мероприятие. Например: «…Ну а в конце мы сожгли кафе».
РЯБОВ. — И как это понравится хозяину «Каприччио» Евдокимову?..
ВЕДУЩИЙ. — Точно так же, как понравилось в конце 90-х хозяевам клуба «Эсторо», когда там выступал ПАН-клуб, а в паузах лазили курить на чердак, нарушая противопожарную безопасность.
РЯБОВ. — Что-то я не помню такого!
ВЕДУЩИЙ. — Ну как же… Когда вас там застукал директор, он чуть с ума не сошел и отказался платить за выступление.
СЕЛЕГЕЙ. — Что-то я тоже такого не помню. Я помню другое: как ты перед выступлением попросил у замдиректора сотовый телефон и позвонил жене, чтобы она продиктовала тебе текст, который ты забыл. А связь тогда стоила огромные деньги, вот ты наш гонорар и выговорил за пятнадцать минут. Зато выписанному из Томска юмористу Евгению Шестакову тогда честно заплатили.
ВЕДУЩИЙ. — Вот уже становится ясно, что каждый помнит все по-своему. Хочу поддержать коллегу эксперта и напомнить, зачем мы сегодня здесь собрались. Если коротко и метафорично, то вот зачем. Лет двадцать пять назад в одной деревне жила злая собака, которая страшно лаяла из-под ворот на всех проходящих. А когда однажды сорвалась с цепи и по инерции вылетела на дорогу, то никого не покусала, сразу заскочила обратно и снова начала лаять из-под ворот. Что-то похожее произошло и в самом начале 90-х годов прошлого века: кто-то вырвался на свободу и стал осуществлять задуманное, кто-то вернулся к старой схеме подневольного творчества. Вот скажи, Алексей, клубы ты начал организовывать из-за денег, или ради торжества новой культуры?
КАЗАРИНОВ. — Вообще-то один из первых частных клубов «888» начал отбиваться уже через три месяца...
РЯБОВ. — Эти твои «три восьмерки» вообще были каким-то наркоманским притоном!..
МИЗИН. — …И в этом не было ничего плохого.
КАЗАРИНОВ. — Во-первых, никаким не наркоманским. Во-вторых, я сейчас говорю про деньги и про свободу. Ну, и про клубы тоже. Очень круто было, что власть просто не понимала в начале 90-х, что ей со всем этим делать. И мы тоже не понимали, потому что никаких лицензий тогда еще не было — ни на клубную деятельность, ни на торговлю алкоголем, вообще ни на что. Это уже потом хозяева города учились на нашем опыте, как все нужно правильно организовывать. Выждали — и научились.
МИЗИН. — Правильно. Мол, давайте дадим волю всем этим мудакам — и на их примере поймем, что и как правильно запрещать.
СЕЛЕГЕЙ. — У тебя получается, что кто-то нас специально завел, а на самом-то деле мы сами завелись.
МИЗИН. — И после этого оказались самопровозглашенными и социализированными тварями.
КАЗАРИНОВ. — Сперва власть нас в упор не видела, а мы ее. Поначалу мы только с местными бандитами имели отношения… Картина эпохи в клубе «888» отражалась ничего так себе. Кстати, на наркотики поначалу никакая власть внимания не обращала, поскольку стали появляться какие-то их новые виды, и многие даже не понимали, что это вообще наркотики. Говорю же: власти работали не на опережение, а на изучение.
РЯБОВ. — Вот в клубе «Черная вдова» у тебя, помню, водку уже не подавали.
КАЗАРИНОВ. — Правильно, — у нас не было лицензии, это пошел уже год 98-й.
РЯБОВ. — Подобную систему обучения власти цивилизованному хозяйствованию ведь можно назвать революционной?
ВЕДУЩИЙ. — Куда-то мы, похоже, свернули не туда.
ЭКСПЕРТ. — Давайте, говоря бюрократическим языком, вернемся к заявленной повестке.
МИЗИН. — Действительно, давайте попытаемся систематизировать базар. Собрались-то здесь, грубо говоря, три организации. ПАН-клуб — с какой-то своей наглой конституцией, но все равно существовавший при газете «Новая Сибирь». Далее — «Синие носы», представляемые мною, — мы стали как бы конституционными только после того как получили первый грант и перебрались в Дом Кондратюка...
СЕЛЕГЕЙ. — Кто ж вам тогда это позволил, кстати? Да вы, надо заметить, и раньше со своей группой проводили всякие мероприятия, делали показательные перформансы. Как-то раз с архитектором Ложкиным куда-то на острова плавали художественно хулиганить…
МИЗИН. — Ну, это было уже в самом конце 90-х. Тогда Ложкин хорошо зарабатывал и мог себе позволить арендовать теплоход, нагрузить на него километр водки и километр дураков. Но все это еще не представляло из себя никакой институции.
СЕЛЕГЕЙ. — Зачатки интституций откуда-то все равно уже вылазили. Вот актеры и поэты Рябов с Чепурновым тогда вылезли с группой «Кумовья» — и отчасти из этого безобразия сформировался ПАН-клуб.
МИЗИН. — Так вот, о чем я тут говорил… Третья группа присутствующих здесь представляет клубы «888» и «Черную вдову». С ними и первая, и вторая группа работали в 90-х…
ВЕДУЩИЙ. — Третья группа — это Казаринов, как я догадываюсь.
МИЗИН. — Поначалу мы просили эти клубы привозить нам какую-то аппаратуру для разных перформансов, — а потом додумались, что лучше нам самим к этой аппаратуре в гости приходить и что-нибудь устраивать совместно. Так мы и стали появляться в этих лютейших притонах. Ассимилировались, с кучей групп вместе переиграли.
ВЕДУЩИЙ. — А что за проекты-то у вас были, напомни?
МИЗИН. — Ну, например, «Тайная косметика Кондратюкизма»... Да не вспомню уже… Музыканты играли все, что в голову придет, а мы крутили какие-то придурочные мультики, связанные с космосом. А все вместе складно выходило.
КАЗАРИНОВ. — Тогда можно было заявлять любые выставки, концерты или перформансы, но где-то через полчаса после начала все вокруг начинало развиваться как бы само собой, чуть ли не вся публика в этом процессе участвовала.
ВЕДУЩИЙ. — Вот, например, году в 96-м, помнится, в «Черной вдове» проводили тематическое мероприятие ПАН-клуба под названием «Фашист и Жучка»….
РЯБОВ. — Да, началось с того, что мы придумали глупое название для очередного выпуска ПАН-клуба — «Фашист и Жучка». Сочинили стихи, басни и даже пьесы — и все они назывались одинаково — «Фашист и Жучка». И вдруг в редакцию пришел режиссер Саша Князев и предложил снять мультфильм по мотивам рассказа с одноименным названием. Мы с Васильичем сперва согласились, даже сценарий какой-то сочинили, но потом поняли, что Саша наивно рассчитывает с нашей помощью найти десять тысяч долларов на производство.
СЕЛЕГЕЙ. — А Казаринов денег не давал, но и не просил. Так что проект закончился презентацией.
РЯБОВ. — Саша как раз эскизы к мультфильму нарисовал, девчонки-керамистки поналепили пепельниц в форме фашистских касок со свастиками…
ВЕДУЩИЙ. — …Деревянную копию пулемета «максим» нашли и в клуб прикатили, а потом так и не вернули хозяину, потому что Леша куда-то этот пулемет… потерял. А на входе стоял совсем тогда юный журналист Андрюша Кузнецов и натыкал входные билеты на штык винтовки. И он, и выступающие были в какой-то нелепой полувоенной форме, в тельняшках, галифе и фуражках.
РЯБОВ. — От всего этого мероприятия даже куски видео остались, — их, помню, потом примонтировали в ролик к выборам Ельцина.
СЕЛЕГЕЙ. — А вот скажите, можно ли найти точку, которой можно обозначить конец эпохи 90-х? Закончилась ли она одновременно со Второй чеченской войной?
МИЗИН. — Или в момент, когда харизматичный Боря Ельцин сказал: «Я устал, я ухожу»?..
РЯБОВ. — Я думаю, что это 2004 год, когда мы перестали все считать на доллары.
ВЕДУЩИЙ. — Может быть, с того момента, когда «Синие носы» стали публично демонстрировать голые попы, чем буквально потрясли просвещенную Европу?
КАЗАРИНОВ. — По-моему, тут все сильно связано вот с чем. 90-е для кого-то были «лихими» в плохом смысле, а для кого-то наоборот. Помню, один бармен перед тем, как уволиться, назвал мне 18 способов отъема денег у клиента легальным путем... А как менялся имидж бандитов! Это тоже была культурная эволюция! Я одного знал по имени Артур, который сперва ходил бритый, потом с хайером, а потом с сережкой в ухе, а потом в Москву уехал работать.
МИЗИН. — Слово «лихие» вообще придумали бандиты, когда их сажать начали.
ЭКСПЕРТ. — Нет, это слово первым употребил Путин в конце «нулевых» годов, подразумевая как раз бандитов и олигархов.
КАЗАРИНОВ. — Думаю, что лихими в позитивном смысле эти годы были для категории молодых людей до тридцати лет, которые в тех условиях могли легко заработать немного денег, а потом их так же легко и весело спустить. А вот специально обученные бывшие комсомольцы — лет от тридцати пяти до сорока — вот те да: вкладывали, скупали и поднимали большие деньги, постепенно становясь олигархами. Ну а тем, кому было за сорок пять — им было уже сложно перестроиться, вот для них это слово стало звучать уже мрачновато…
ВЕДУЩИЙ. — Слава, интересно, а как вы, современные художники, деньги зарабатывали? Ну, до тех пор, пока не стали ездить по Берлинам и Нью-Йоркам в XXI веке? Или ты уже все подзабыл?
МИЗИН. — Вот уж точно не так легко, как ваш ПАН-клуб при «Новой Сибири»!
РЯБОВ. — Ну надо же! Году в 98-м мы в газете работали практически бесплатно, нам так и остались должны 49 миллионов.
МИЗИН. — Да ладно! Ваша газета тогда отмечала свои дни рождения в филармонии с красной икрой и водочным фонтаном, приглашали всяких московских звезд!
РЯБОВ. — Это в первой половине «лихих» так было. Тогда один выпуск ПАН-клуба стоил полтора миллиона. В додефолтовых рублях, правда.
МИЗИН. — То-то поначалу все с удивлением смотрели, как пацаны куражатся на каком-то невиданном бабле…
ВЕДУЩИЙ. — Глядя на это, вы со своим фондом Кондратюка на масонов и начали работать?
МИЗИН. — Да, фонд Сороса, фонд Форда. Кажется. Это самый конец 90-х и далее.
КАЗАРИНОВ. — Эти фонды сидели в областной библиотеке на пятом этаже, ими Миша Калужский и Таня Ткаченко заведовали.
ВЕДУЩИЙ. — Заметьте, что оба — бывшие работники газеты «Новая Сибирь». Все они неустанно содействовали развитию культуры Новосибирска.
МИЗИН. — Мы в то время зарабатывали чем только угодно — в том числе и по линейке всяких сраных картинок. Иногда какие-то местные толстосумы немного денег давали на какую-нибудь выставку, иногда мы клубы оформлять брались. Как-то раз расписали «Вавилон» — сделали какие-то декоративные профили — не то под Грецию, не то под Египет. Зашел заказчик, поглядел и говорит: «А что, вот эти личики так тут и будут?..» Ну, еще заработали на росписи Никольского собора в Северном Казахстане. Я одно время в журнал «Отделочные материалы» умные статьи писал про архитектуру за нормальные деньги. Помню, еще замутили проект по поддержке малых музеев Новосибирска. Тогда можно было зайти в любой районный музей и поглядеть: везде стены заклеены старыми отраслевыми газетами вместо обоев. Ну, и тому подобное, — экспонатов ведь толковых у них не было. Мы быстренько организовали музейный клуб, сделали базовую выставку на Сибирской ярмарке, после чего каждый из районных музеев получил по золотой медали. И всем стало хорошо. А остальные деньги были, как обычно, стырены и перенаправлены на нормальные придурочные культурные мероприятия.
КАЗАРИНОВ. — Я и на «Живую воду» три гранта от Сороса получал. Ну и что с того? — Это дело до сих пор живет!
МИЗИН. — В конце 90-х, когда «Синих носов» еще не было, а была просто новосибирская группа… Приходим мы как-то раз на какую-то телестудию, а там у них тоже дефолт, зарплату платить нечем… Все сидят, тихо бухают и говорят нам: «Вон, все операторы свободны, аппаратура не занята — идите снимайте ваше говно сколько угодно, вам больше никогда так не повезет!»
ВЕДУЩИЙ. — Ну, ты не путай категории возможностей и потребностей. «Имею возможность купить козу…», и так далее.
МИЗИН. — Ты меня не путай, Саша. Короткометражки «Синих носов» начались, когда мы работали в Свердловске — я же говорю: нам там студию выделили. Да, мы очень выгодно отличались от Москвы тем, что не делали длинные занудные ролики на тему «Вам все врут!», — у нас стандартный хронометраж — 15 секунд с какой-нибудь смешной моралью или без. Когда появились скоростные скетчи «Шесть кадров» — так стало еще веселей, через двадцать лет этот жанр «тик-током» называть стали.
КАЗАРИНОВ. — Вот только с внешней трансляцией тогда все было совсем по-другому.
ВЕДУЩИЙ. — Да, если бы во времена ПАН-клуба в стране существовал интернет, все могло бы принять новые формы и распространяться гораздо бойчей.
КАЗАРИНОВ. — Что я хочу сказать по поводу путей развития современного искусства и бизнеса… Если кто не помнит, то самые первые «Три восьмерки» открылись не в подвале на Маркса, а на Северо-Чемском, где мы арендовали второй этаж магазина. Там был закуток, где покойный Федя Сухих рисовал свои картинки, и после него оставались какие-то палитры, бумага, которой он рабочий стол застилал, и всякие цветные огрызки. А у меня было много хороших красивых рамок. И что я делал? Ходил с этими рамками, выискивал подходящие цветные куски, прикладывал к ним рамки, вырезал, вставлял и придумывал красивое название для картин. А потом предлагал посетителям — даже подороже, чем Федя за свои честные работы.
МИЗИН. — Да уж раз в пять, наверное!
КАЗАРИНОВ. — Лет десять назад в кабинете у одного нотариуса видел на стене свою композицию — не то «Джазовая симфония», не то «Глаз чего-то там»…
РЯБОВ. — Как не стыдно!
ВЕДУЩИЙ. — Чем других стыдить, расскажи лучше, Дима, как ПАН-клуб в те времена занимался коммерческой деятельностью.
РЯБОВ. — Мы бы заработали денег еще больше, чем Леша, если бы ты постоянно не заявлял, что тебе претит свиное рыло декламации! Да, как же, я помню коммерческую сторону литературной жизни тех времен. Было дело, ангажировали нас на выступление в загородном особняке перед местными олигархами. Привезли на машине, с нами вместе в концерте принимали участие какой-то знаменитый саксофонист и танцующая женщина-змея с живым удавом. Может, кто-то еще, не помню. Но вот в таком составе мы и выступали в каминном зале по очереди — перед группой серьезных людей, которая сидела за большим столом — кушала и слушала.
ВЕДУЩИЙ. — Через несколько дней я по работе приехал в один банк — договариваться по поводу полиграфической продукции, а там в кабинете сидит начальник, который мне два раза зачем-то сообщает, что я очень похож на одного эстрадного артиста. И улыбается как-то странно. Уже потом, по дороге домой, я понял суть этих намеков: он тоже там за столом сидел. Ухохочешься.
ЭКСПЕРТ. — Мне до сих пор интересно, как ПАН-клубу разрешали проводить уличные акции, которые сегодня в городе представить совершенно невозможно?
ВЕДУЩИЙ. — Ну а как художнику Константину Скотникову, который называл себя Криспинусом, разрешили висеть на веревке вниз головой под потолком картинной галереи? И такое случалось ведь. А первый в городе вечер матершинной поэзии в «888» с участием ПАН-клуба?.. Кстати, я уже забыл: а в чем состоял сакральный смысл совместной акции ПАН-клуба и «Синих носов», что прошла году в 98-м?
МИЗИН. — Ну как… Накануне 23 февраля все ведь поголовно начинают бухать — особенно военные, и город остается беззащитным в смысле внезапного вражеского нападения. Вот и придумали стоять ночью дозором над Обью, охранять вместо них рубежи Родины. Ну да, жгли здоровенный костер, охраняли, бухали. Было, конечно, весело, но идея уже тогда, честно говоря, была сильно надуманной.
СЕЛЕГЕЙ. — Вот что хотелось бы подчеркнуть. Вспомните акцию под коммунальным мостом, когда, чтобы показать направление течения реки для облегчения ориентирования птиц, пилотов и ангелов, выкладывали на льду тридцатидвухметровую стрелку из алжирского вельвета…
ВЕДУЩИЙ. — Алжир вообще очень помог местной культуре: в советские времена регулярно алжирское вино продавалось по рублю за 0,7.
ЧЕПУРНОВ. — Алжирский вельвет — это сильно сказано. Мы просто тогда пошли и купили на казенные деньги самую дешевую черную тряпку.
МИЗИН. — Зря вы ее на льду бросили. Ведь сколько портянок можно было бы нашить...
СЕЛЕГЕЙ. — Главное, что это было очень позитивное мероприятие. И хотелось бы заметить, что все акции ПАН-клуба планировались вполне добродушными, не ставящими целью кого-то обидеть и унизить.
РЯБОВ. — Ага. Поставить прямо на пешеходке Красного проспекта виселицу было особенно добродушным! Поясняю. В апреле 1996 года был организован общегородской митинг в честь 275-летия коррупции в Сибири, посвященный годовщине повешения Петром Первым сибирского губернатора князя Матвея Гагарина за казнокрадство. Все это происходило у выхода из станции метро «Гагаринская», где соорудили назидательную виселицу в натуральную величину.
ВЕДУЩИЙ. — Милиции, надо сказать, было не намного меньше, чем собравшегося народа, но с разрешающей бумажкой они ничего не смогли поделать. Кстати, в очередной раз спасибо покойному бизнесмену Михаилу Шипилову, безвозмездно предоставившему виселицу с помостом, изготовленную на его лесопилке. Через несколько лет, кстати, во время визита Ельцина, ему сочинили бумажку о нравах новосибирцев, где говорилось, что любимой нашей забавой является ежегодная установка виселицы у метро «Гагаринская». Уж не знаю, какой дурак этот пункт туда вписал.
ЭКСПЕРТ. — А скажи, Слава, с Союзом писателей и Союзом художников у вас в те годы вообще никаких отношений не было?
МИЗИН. — Вон он наш Союз писателей — рядом за столом сейчас сидит. А с Союзом художников — да, были какие-то отношения поначалу…
ВЕДУЩИЙ. — Это история о том, как Дима Булныгин подрался с председателем Арамом Григоряном?
МИЗИН. — Ну не подрался, а только пытался. Тогда проходила выставка Союза художников в честь Дня космонавтики, а у нас после одного перформанса остались всякие объекты, вот мы и организовали что-то вроде склепа в память о погибших космонавтах. В общем, такой мрачняк, претендующий на художественную глубину. Григорян на все это глянул одним глазом, вызвал куратора Мосиенко и сказал немедленно убрать «перспективных художников», как нас отрекомендовал Сергей Сергеич. Булныгин это услышал и заявил о своих правах, на что ему сказали: «Из мой союз иди на». Дима немного потерпел, а потом во время банкета вдруг как прыгнет через банкетный стол, — еле его за руки удержали. Поэтому ему удалось дотянуться только до майки Григоряна и зубами в нее вцепиться. В общем, после этого случая взаимоотношения с властями немного испортились.
ЭКСПЕРТ. — Так в чем состояли противоречия-то? В эстетической составляющей, что ли?
МИЗИН. — Ну да. Кто-то из знаменитостей однажды ведь брякнул, что у него с советской властью чисто эстетические разногласия…
ЭКСПЕРТ. — Это Андрей Синявский, да.
СЕЛЕГЕЙ. — А вот Рябов с Ахавьевым двадцать пять лет назад хотели в святая святых поросенка запустить.
РЯБОВ. — Мы хотели приделать ему скотчем к спине гусиные крылья, назвать Свинопегасом и запустить в Союз писателей. А потом заснять на видео процесс, как его оттуда вышвыривают. У них еще трамвай прямо у дверей ходил, могло бы интересно получиться.
ВЕДУЩИЙ. — Вполне себе радикальная была идея. Георгия, помню, сильно возмутила не только эстетическая составляющая: он сказал, что все равно всем нам в Союз рано или поздно вступать придется. Помню, поругались мы довольно сильно на этой почве.
ЧЕПУРНОВ. — Я не понял, ругались вы из-за Союза, или из-за поросенка? Или вы уже все забыли?..
МИЗИН. — Не важно, то и то как бы искусство! По-моему, все это даже более показательно придумано, чем проекты знаменитой группы «Война» в ранний период. Тебя, Гера, в то время Орден куртуазных маньеристов как раз назначил наместником по Западной Сибири. Конечно же, эстетически тебе не понравилось такое безобразие.
ВЕДУЩИЙ. — Георгий сам им этот Орден когда-то придумал, а они…
СЕЛЕГЕЙ. — Да, если сочинять из этого настоящую байку, то, конечно, это я все их стихи за них сочинил, а они меня за это в Сибирь сослали. А если по правде, то как-то раз сидели мы в Москве на кухне, и Пеленягрэ сказал, что он-то генерал от литературы, а, мол, я в лучшем случае прапорщик. На что пришлось возразить, что я командир маленького партизанского отряда, который прячется в сибирской глуши и забил на этих ихних генералов.
РЯБОВ. — Гера нам с Чепурновым однажды еще запретил на премьере в «Старом доме» стрельнуть из зала из пистолета, чтоб фашист на сцене как бы взаправду замертво упал…
ЭКСПЕРТ. — Может вы и не были институцией, но структура подчинения, как я вижу, у вас была вертикальная!
СЕЛЕГЕЙ. — Нет, это частные случаи. Как раз из-за отсутствия этой вертикальной структуры порушилось много гениальных идей, — мы никак внутри себя не могли договориться ни о чем почти — в глобальном смысле. У нас за все эти пять-шесть лет не было создано даже никакого творческого манифеста.
МИЗИН. — А вот то, что придумывал Казаринов, мне кажется, реализовывалось на все двести процентов. Поскольку он был главным хозяином всего.
ВЕДУЩИЙ. — У ваших, Слава, «Синих носов», тоже сроду манифестов не было, пока недавно что-то такое не стал сочинять Шабуров. Я когда-то давно Булныгина застыдил и дал ему книжку «Художественные манифесты XX века» — чтоб поучился. Он ее взял и уехал куда-то на велосипеде безо всяких последствий. Кажется. Точно не помню…
МИЗИН. — Так в чем тут мораль-то?.. Ну притырил Дима у тебя книжку. Ты бы ему еще денег одолжил... Вот есть история получше про культурную жизнь. Лет десять с чем-то назад встречаю Володю Комарова, такого лютейшего музыканта и саунд-продюсера, — не где-нибудь там, а в Нью-Йорке. И он вспоминает, как однажды в 90-х в казариновской «Черной вдове» они херачили свою прогрессивную музыку, а сцена была отделена от кабинета хозяина фанерной перегородкой, где он, как обычно, какую-то бабу таращил. Вдруг в какой-то момент этот Punk TV резко заканчивает программу — и осталась слышна только громкая половая «музыка» за перегородкой. Ну, все слушают. Через полминуты Леша выходит, подтягивает штаны и сует пацанам здоровую пачку бабла: мол доигрывайте еще пять минут! Ну вот, Комаров и говорит, что никогда такого гонорара в жизни не получал, если пересчитать посекундно.
ВЕДУЩИЙ. — Согласен, эта история хорошо отражает общую картину эпохи. Хотя все это больше похоже не на мемуары, а на откровенное вранье.
ЭКСПЕРТ. — И отчего же, все-таки, этой прекрасной эпохе пришел конец? И ничего ли не жаль вам в прошедшем?
СЕЛЕГЕЙ. — К примеру, ПАН-клуб поначалу был так популярен потому что публика была приучена к советской газете, а мы играли на таком пост-советском модернизме. Все наши уличные акции проходили с 94-го по 96-й год. После этого что ни придумывалось — чувствовалось: не пойдет. В общем, 90-е продолжались, а наша стилистическая, прошу прощения, струя где-то на этом месте иссякла. То есть до середины все шло велело и по-моцартиански, а после середины началась алкоголическая глухомань.
МИЗИН. — Я вот слушаю все эти истории и осознаю, что вообще-то все мы успели сделать хренову кучу всякого разного. Так что жалеть тут абсолютно не о чем. Зря, что ли, мы все стали на каких-то клочках записывать обрывки дурацких воспоминаний? Так что грани всех этих эпох каждый должен определять по самому себе, как по канарейке в шахте.
ВЕДУЩИЙ. — На этой умной мысли нам пора закрывать заседание. Остается надеяться на то, что следующий, июньский Круглый стол, в котором примут участие художники Паршиков, Скотников, Мосиенко, Беспамятных и другие, окажется более серьезным и содержательным.
Фот Евгения ИВАНОВА
* Нецензурная лексика вымарана по цензурным соображениям
Ранее в «Новой Сибири»:
