Пианист Марк Парфенов — лауреат престижных международных конкурсов, участник многих, в том числе исторических концертов, воспитанник знаменитой школы Мери Симховны Лебензон, заканчивает в этом году свое обучение в Новосибирской консерватории. Выпускной концерт ассистента-стажера класса профессора Ларисы Смешко намечен на 2 июня, состоится в Малом зале консерватории, куда могут прийти все желающие услышать его игру. В программе — произведения Баха и Бетховена, Шопена и Чайковского.
Накануне выступления Марк рассказал о себе и о своих преподавателях.
— Итак, эта страница перевернута? Хотя смешно, конечно, называть страницей почти два десятилетия учебы — сначала в музыкальной школе Барнаула, затем в единственной в Сибири Специальной музыкальной школе, затем — в консерватории. Или все же обучение еще не закончено, есть желание познакомиться и с иными пианистическими школами?
— Вы правы, что это завершение большого этапа в жизни. Наверное, какое-то время я буду предоставлен сам себе. Подготовлю какую-то программу самостоятельно. Но нам всем, новосибирцам, повезло, что у нас есть замечательная возможность посещать мастер-классы, мастер-курсы. Транссибирский фестиваль очень этому помогает, его заслуга в том, что у нас есть эта возможность — знакомиться с другими школами.
— Вы один из последних любимых учеников Мери Симховны Лебензон, выдающейся пианистки и педагога, создавшей в результате своей деятельности целое сообщество музыкантов, близких по духу и задачам. Можно понять, что у вас есть свой круг общения и взаимодействия. И вы, кстати, принимали самое действенное участие и в создании книги памяти Учителя.
— Мы — ученики Мери Симховны Лебензон, общаемся друг с другом очень тесно, по-семейному. Интересуемся делами друг друга, показываем свои программы. Директор НСМШ А.Т.Марченко, (можно сказать, что многие из нас поднялись из под его крыла), был инициатором создания книги памяти Мери Симховны. Сделал все, как впрочем, и всегда, по-настоящему и скромно. Сказал, что «по-другому быть и не могло». Спасибо ему за это! Недавно отправлял почтой книгу в Рязань — много заинтересованных людей. Мери Симховну знают и помнят о ней везде!
— Как вспоминаются сейчас уроки Мастера, общение с легендарной личностью?
— В класс Мери Симховны я поступил в четырнадцать лет. Узнав, что буду учиться у такого именитого педагога, приступил к поиску ее записей и нашел «Декабрь» из «Времен года» Чайковского. Помню, как поразился не только исполнению пьесы, но и облику Мери Симховны – изящным рукам, роскошным волосам. Уже по той записи я пытался «считывать», чему будет учить меня мой новый профессор.
На первых уроках она особенное внимание уделяла рукам: я играл более «плоскими» пальцами, а требовалось более «округлыми». По поводу исполнительских движений она часто говорила, что руки пианиста во время игры должны отображать то или иное состояние, которым композитор наделяет произведение. Мери Симховна любила «проезжаться», скользить по клавишам, достигая абсолютно певучего звука: это ее кредо, и один из главных принципов школы — не только ее, но и в целом русской фортепианной...
Все то, что она показывала на уроках, просто завораживало, было совершенным. Только позже я понял, что она готовилась к каждому уроку, учила произведения вместе с нами. Разговоры о композиторах происходили не только в классе, еще и по телефону — иногда часами. Если в шумной комнате школьного общежития раздавался звонок от моего профессора, то ребята из уважения оставляли меня один на один с телефонным уроком. Понимали.
Мери Симховна говорила, что во время игры я больше слушаю то, что внутри меня, нежели звучание инструмента, — по этой причине решила подарить мне диктофон в случае моего успешного участия в конкурсе. Я наивно думал, что в связи с могочисленными заботами профессора эта идея забудется, однако после чьей-то репетиции был вызван в зал и снабжен для покупки суммой, превышающей в несколько раз стоимость самого хорошего диктофона. Иначе у Мери Симховны и быть не могло. Она, помню, говорила о своем профессоре Гольденвейзере: «Человечески подражать ему было невозможно. Им можно было только восхищаться». Эти слова справедливы и по отношению и к моему Учителю.
— Вы участник и победитель международных конкурсов. В ваши 25 конкурсная история набирает обороты или уже остановлена?
— Конкурсная история — да, довольна обширна, но любое состязание утомительно. В последнее время я больше фокусируюсь на педагогической деятельности. Сейчас не участвую в конкурсах, но и не исключаю в дальнейшем такой возможности.
— С самого раннего возраста вы погружены в мир музыки, год за годом упорно, настойчиво и успешно овладеваете профессией пианиста. Что она включает в себя сегодня? Из чего складывается жизнь пианиста?
— Жизнь пианиста, думаю, сохраняет свой облик на протяжении долгого времени. Это, конечно, и регулярные занятия, и посещение концертов, мастер-классов, знакомство с записями. Для большинства пианистов важна и педагогика, мне она во многом помогает. Когда спрашиваешь с ученика, то невольно спрашиваешь и с себя. Очень вдохновляют меня концерты, когда исполнение талантливое: после этого думаешь, что все не зря. Часто такое бывает после концертов нашего замечательного пианиста, Льва Терскова, ставшего первым лауреатом премии имени Мери Лебензон. Его игра «уши прочищает», хочется заниматься дальше. Счастье, что он есть у Новосибирска.
— Каким образом вы, барнаульский мальчик, оказались в Новосибирске? И откуда идет эта тяга к музыке?
— Все очень просто — я учился у ученицы Мери Симховны — замечательной пианистки и педагога Елены Гесиной. И я не был единственным учеником, кого Елена Яковлевна передавала Мери Симховне... А тяга у меня, думаю, наследственная. Моя мама вокалистка и хормейстер, в трехлетнем возрасте ставила меня на стул на сцене барнаульской музыкальной школы — и я пел. Так и привилось.
— Сейчас не поете?
— Профессионально — нет. Редко в кругу близких людей. Особенно для мамы!
— Помню ваше выступление на прошлогоднем Транссибирском арт-фестивале в составе квинтета, со всемирно известным квартетом имени Бородина.
— Это была счастливая страница моей профессиональной истории — игра с квартетом Бородина. Получил колоссальное удовольствие! Кстати, в рамках Транссибирского арт-фестиваля я принимал участие в мастер-курсах известных пианистов — Натальи Трулль, Николая Луганского, Михаила Воскресенского…
— Какая фортепианная музыка сейчас наиболее востребована публикой и что наиболее привлекательно для вас? Есть ли место в вашем репертуаре новой музыке, появившейся в конце XX века, в наши дни, а также популярной музыке?
— В основном, на мой взгляд, филармонические программы составляются из шедевров западно-европейской и отечественной музыки, произведений романтиков, классиков. Часто хрестоматийные сочинения исполняются, я не противник этого, конечно, в этой гениальной музыке каждому есть что сказать. Сейчас я не увлекаюсь современной музыкой. Заканчивая ассистентуру-стажировку, исполняю крупные значительные произведения классического наследия на своих выпускных экзаменах. Думаю, что в дальнейшем будут обращения к музыке XX века — были такие опыты и раньше. Замечательная музыка у Николая Капустина, с джазовым флером, ученика, кстати, Гольденвейзера, учителя Мери Лебензон. Замечательная музыка Валерия Гаврилина, которую очень люблю...
— Какие персонажи истории музыки или современности наиболее вдохновляют вас?
— Не могу сказать, что есть определенные личности, которым поклоняюсь. Конечно, я часто пересматриваю мастер-классы, концерты, уроки своего педагога. Но любая талантливая запись или прочитанная статья стимулирует воображение и вдохновляет на дальнейшие поиски.
— Как находится баланс между традициями и личным сиюминутным ощущением произведения? Как не потерять чувство свободы?
— По этому поводу очень хорошо сказал Павел Нерсесьян, замечательный пианист, педагог Московской консерватории. По-моему так и называется одно его интервью: «Я хочу точности и свободы». Мне кажется, это очень хорошая формула. Для начала надо внимательно изучить, что написал композитор, что он хотел выразить, «поставить произведение на рельсы». А отношение к этому исполнителя у каждого свое. Если развита музыкальная интуиция, если музыкант талантлив и заинтересован, то та точность, которую он воплотил в расшифровке произведения, все равно будет индивидуальна.
— Что нужно делать для управления волнением, эмоциями на сцене?
— По поводу волнения я б не сказал, что научился с ним справляться. Наверное, привык с ним сосуществовать, с ним жить. Просто понял, что это естественное состояние организма, естественная его реакция. Часто Мери Симховна повторяла фразу — по-моему ее сказал в свое время Евсей Михайлович Зингер, один из могикан фортепианной кафедры Новосибирской консерватории: «Чего больше — страха или таланта?» Чем больше музыкальных задач, желания высказаться, тем меньше остается места для страха.
— Какие события последнего времени наиболее важны для вас? И есть ли что-то в жизни пианиста кроме музыки?
— Одно из важных событий для меня — появление личного жилья и инструмента в нем. Причем, считаю, мне сильно повезло: никто из соседей пока не жаловался на мои занятия дома. На хобби особенно нет времени. Но летом, в хорошую погоду разделяю интересы своего друга по поводу рыбной ловли: хорошо отдыхает голова.
— Какой представляется вам самостоятельная творческая жизнь, и какое в ней будет занимать место педагогика?
— Думаю готовить интересные сольные программы, играть концерты. Да, буду заниматься педагогической деятельностью, ведь я работаю в музыкальном колледже имени Мурова. И буду прислушиваться к самому себе.
Марина ЛОГИНОВА, специально для «Новой Сибири»
Фото из архива Марка Парфенова
Ранее в «Новой Сибири»:
Последние Дельфийские игры новосибирского пианиста Антона Сушлякова
Новосибирская консерватория вошла в премьер-лигу Национального агрегированного рейтинга
