Рождественский фестиваль искусств продолжает традицию публичных встреч с гостями форума. Одним из главных героев открытого диалога с театральной общественностью города стал Дмитрий Черняков — лауреат многочисленных российских и зарубежных театральных премий и самый востребованный российский режиссер, работающий на лучших оперных площадках России и Европы. В рамках Public Talk Дмитрий Черняков вспомнил о городе, с которым у него связано немало профессиональных воспоминаний, и своем пути в профессию, а также показал на большом экране кинотеатра «Победа» фрагменты своих последних работ.
Новосибирск в биографии известного постановщика — город особенный. В разные годы Черняков поставил здесь пять спектаклей в трех разных театрах: по одной драме в «Глобусе» и «Красном факеле» и три оперы в тогда еще не НОВАТе.
— В Новосибирске я не был очень давно. С этим городом связана моя театральная юность. Это единственный город в мире, в котором я сделал спектакли в трех разных театрах, — подчеркивает Дмитрий Черняков. — Многие мои работы стали очень известными, часто гастролировали. В частности, «Двойное непостоянство» в театре «Глобус». В следующем году спектаклю исполнится двадцать лет со дня премьеры. Но первым был двадцать четыре года назад — «Козий остров» в театре «Красный факел». Тогда я пытался к этому городу привыкнуть, и мы как-то быстро нашли общий язык, сроднились. со мной произошла одна вещь. Я шел от «Красного факела» по улице Ленина. Передо мной сиял огромный купол. Он на меня всегда магически действовал. Я влюбился в эти объемы. Это какое-то невероятное здание. Я знаю очень много оперных театров в мире, но такого здания больше нет. С точки зрения архитектуры это действительно особое место. Я думал: хочу туда попасть, хочу там что-то сделать. Оно меня манит. И я в этом театре оказался. Это была мировая премьера — «Молодой Давид». Я ставил свою первую в жизни оперу. Это был 1998 году, время очередного кризиса и дефолта…»
О своих новосибирских работах Дмитрий Черняков вспоминает исключительно с теплом — «они мне очень дороги». Одни постановки помимо художественного результата принесли дружеские связи, которые не прерываются до сих пор, другие — встречи с интересными людьми:
— Со многими мы находимся по-прежнему в человеческих — близких или дальних — связях. Со многими мы находимся по-прежнему в человеческих — близких или дальних — связях. На выпуске, в течение двух месяцев, ты входишь с людьми в какие-то тесные связи, ты обо всем можешь говорить, без забрала, юмор и самоирония, черные шутки и скелеты в шкафу. Я стараюсь, чтобы время, которое мы проводим вместе, на репетициях, было нам в радость, в кайф, даже когда не получается. Прошла премьера, ты уезжаешь, ты этих людей можешь никогда больше не увидеть. Я иногда из-за этого очень страдаю. Я себя закаляю и мучаю, чтобы прикипеть и одновременно потом отбросить. Не получается у меня, — сетует режиссер.
Если громкий старт театральной карьеры у режиссера Чернякова случился в Сибири, то первое знакомство с жанром, благодаря которому он станет одним из культовых постановщиков своего времени, произошло в Москве.
— В подростковые годы у меня была одна страсть, почти мания. Я не из театральной или музыкальной семьи. Мои родители — инженеры, в театр меня водили принудительно, с классом, я это ненавидел, — утверждает Дмитрий Черняков. — Мне было лет тринадцать, я как-то совершенно случайно оказался на одном спектакле. Это не была драматическая постановка. Это была опера. Театр имени Кирова из Ленинграда привез «Евгения Онегина» в Большой театр. Я в театр попал не через страсть быть актером, желание лицедействовать, показывать себя публике. Я был застенчивым, мне это было очень сложно. Меня театр интересовал с какой-то другой стороны. Я оказался на опере, и что-то чудодейственное со мной случилось. Вдруг мое серое советское детство раскрасилось цветными красками. Тот «Евгений Онегин» был достаточно старорежимный спектакль, по учебнику поставленный. Тогда, в начале восьмидесятых, не было никаких экспериментов в этом жанре, но я смотрел спектакль абсолютно завороженно. Я понял, что мне еще раз необходимо прийти, потому что я присутствую при «столоверчении», при чем-то магическом.
Приоритетным искусством для Дмитрия Чернякова всегда была опера. И в драму его привело не острое желание поработать по другим правилам игры, а сложносочиненные отношения с музыкальным театром.
— В Большой театр попасть было сложно, он был окружен большим количеством тайн. Он окутан специально придуманными сложностями, рассказывает режиссер. — Но я все-таки смог туда попасть. А в какой-то момент произошел период пресыщения, девальвации, и я стал интересоваться драматическим театром, где говорят, как у Чехова, едят, пьют, носят свои пиджаки. Я долгие годы не занимался оперой, это оставалось пубертатным увлечением, я вспоминал об этом, как о своей ранней страсти, у меня не было планов вернуться.
Театр для Дмитрия Чернякова — своего рода магическое пространство, где можно реализовать те вещи, которые сложно, а порой и просто невозможно осуществить в реальности. Но волшебство волшебством, а профессию, полную подвижных законов, регулярно свергаемых постулатов и весьма болезненных рефлексий, никто не отменял.
— В режиссуре нет строгих правил. Есть некий инструментарий: как работать с актером, как организовать репетиционное время, как планировать процесс. Но нахождение смыслов, тем, сценического языка — как это происходит? Не знаю. Иногда кажется, что чем больше у меня знаний, умений, тем меньше я в целом все понимаю, тем дальше глобальное знание от меня уходит. Мне кажется, я никогда не стану преподавать. Я должен еще сам себя учить. Никакой опыт не дает мне легкости, уверенности. В каждом новом спектакле я начинаю думать, что ничего не умею. Профессиональная усталость, выгорание, отсутствие того, что ты можешь сказать, — мой главный страх. Потому что обычно люди творческих профессий сами этого никогда не понимают.
Марина ВЕРЖБИЦКАЯ, «Новая Сибирь»
Фото Владимира ЯРОЦКОГО
На малой сцене театра «Глобус» поселились крапивинские «Мальчики»
Виртуальный проект «Красного факела» разберет спектакли на детали
