Премьер балетной труппы НОВАТа Михаил Лифенцев, недавно удостоенный звания заслуженного артиста Российской Федерации, — настоящий мастер перевоплощения. В своих сценических работах наряду с техническим мастерством блистательный танцовщик всегда демонстрирует глубину актерского проникновения в образ и тонкий психологизм.
Михаил — один из самых любимых публикой артистов, который в каждой своей работе подтверждает блестящее владение двумя сторонами своей профессии «артист балета»: в его ролях сочетается владение техникой, мужественная красота танца и яркая актерская выразительность. Удивительно, насколько многогранен его игровой потенциал: от самолюбивого жестокого Красса в «Спартаке» до эксцентричной обаятельной вдовы Симоны в балете «Тщетная предосторожность». Как столь мужественному танцовщику удается такое перевоплощение — загадка.
Об отношении к профессии, о своем творческом пути, о любимых ролях и о личном Михаил Лифенцев рассказал в интервью.
— Михаил, вы — человек с широким кругозором, не замыкаетесь исключительно на нашем театре, интересуетесь культурными событиями Новосибирска. Вас узнают?
— Не сказал бы, что это происходит часто. Мы с супругой любим бывать в драматических театрах. Раньше бывали чаще, а сейчас, с рождением второй дочери, свободного времени значительно меньше, и у нас реже бывает такая возможность, но мы все-таки стараемся выходить. Иногда подходят, говорят какие-то приятные слова.
— В текущем сезоне вы успешно сотрудничаете с различными театрами, даже исполняли партии, которые не танцуете на родной сцене. Расскажите об этом.
— Да, так получилось, что я пошел по классике. В Омском музыкальном театре я впервые в своей карьере станцевал Зигфрида в «Лебедином озере», недавно танцевал в «Щелкунчике» в хореографии Василия Вайнонена, а также еще одну новую для меня партию классического репертуара — Альберта в «Жизели». В нашей постановке «Жизели» я традиционно исполняю партию Лесничего.
— Зрители нашего театра привыкли видеть вас в ролях по-актерски более выразительных, требующих драматизма. Интересны ли вам на данном этапе карьеры классические «принцы»?
— Я стараюсь жить по принципу, что в жизни нужно примерить на себя разные ипостаси, испробовать разные пути. Если судьба предлагает шанс — грех не воспользоваться им. Не скажу, что я очень жаждал танцевать классические партии, хотя в свое время Зигфрид мне был интересен, но все-таки я в большей степени характерный танцовщик. Однако сейчас, когда выпал шанс станцевать Зигфрида и Альберта, я с интересом работал над партиями, поскольку отчасти хотелось самому себя испытать в новой и немного непривычной мне чистой классике. Это оказался интересный и полезный опыт, мне понравилось танцевать эти партии, каждая из них по-своему заслуживает внимания. Особенно Альберт в «Жизели». Как-то раньше я недооценивал эту роль, а когда мне ее предложили станцевать, и я приступил к работе над образом, я понял, насколько интересна эта партия и технически, и актерски, и что мне есть что сказать в этой роли.
— В нашем театре за прошедший год у вас было две серьезные работы в премьерах: Петр Леонтьевич в балете «Анюта» и Дроссельмейер в «Щелкунчике» Юрия Григоровича. Обе партии требуют актерской выразительности, особенно Петр Леонтьевич: вы на сцене на протяжении всего спектакля и должны прожить со своим героем его трагедию, показать разрушение личности. Чем интересны вам эти роли?
— И та, и другая партия требуют серьезной работы. Хочется верить, что я достойно исполнил партию Петра Леонтьевича, хотя искренне считаю, что эту роль можно совершенствовать бесконечно. Как ты сам меняешься в течение жизни, так меняется и понимание персонажа, ты вкладываешь в его образ, в характер, в поведение собственный жизненный опыт. Да, я хорошо понимаю свою актерскую задачу, суть персонажа, стороны, которые нужно в нем раскрыть, но ощущаю, что образ можно сделать еще более выразительным и живым, еще больше тронуть зрителя. Сколько отведено тебе творить, столько можно развивать эту роль. Для меня лично здесь видится еще много работы.
Что касается партии Дроссельмейера, не скрою, мне очень понравилась эта партия в балете Григоровича. Если в других редакциях «Щелкунчика» рисунок роли Дроссельмейера больше пантомимный, то здесь это полноценная танцевальная партия. Впрочем, в балетах Юрия Николаевича редко бывает по-другому. Партия объемная — почти весь спектакль ты на сцене, физически и технически сложная, интересная пластически и актерски. Мне пришлась по душе эта работа.
— Если говорить о творчестве Юрия Николаевича, то ведь недавно вы исполнили партию Визиря в его балете «Легенда о любви» в Баку. Как работалось в этом спектакле?
— Да, меня приглашали станцевать в премьере балета на сцене Дворца Гейдара Алиева в Баку. Признаюсь, у меня особенное отношение к балетам Юрия Григоровича. Его спектакли близки моему актерскому складу, моему пониманию профессии артиста балета. Мне посчастливилось соприкоснуться в работе с тремя шедеврами мастера: «Спартак», где я исполняю партию Красса, пожалуй, мою самую любимую, «Щелкунчик» — наша недавняя премьера и вот «Легенда о любви». Все его балеты — на выносливость, на высокий эмоциональный накал. Партия Визиря также весьма сложна, интересна в плане актерской игры, пластика тоже своеобразна — в ней явно проявляется восточный колорит. Сам спектакль очень красивый и, повторюсь, сложный, как все балеты Григоровича. После его спектаклей всегда есть ощущение некоторой психологической опустошенности, а если все прошло хорошо, то всегда чувствуешь подлинное удовлетворение. Я благодарен судьбе за шанс танцевать в еще одном шедевре мастера и за опыт работы с новыми коллегами на другой сцене.
— Сейчас, конечно, об этом и речи быть не может, но когда-нибудь ранее вы видели перед собой другой путь, кроме балета?
— Разве что совсем в раннем детстве, когда, как и многие мальчишки, увлекался спортом, восточными единоборствами. Меня в училище привела мама, которая сама много общалась с балеринами, а моя старшая сестра на тот момент уже была артисткой балета нашего театра, она и сейчас продолжает выходить на сцену в характерных партиях, а кроме того, является педагогом-репетитором. В общем, окружающая меня атмосфера располагала к тому, чтобы прийти в балет.
— Вы сопротивлялись этому?
— Знаете, я был в таком возрасте, когда легко принимаешь решения взрослых. Мама сказала: «Надо попробовать». Значит, надо пробовать. Помню, первое время приходил на занятия и больше всего ждал, когда закончится балетный урок, который казался мне просто бесконечным, в общем, спал на станке. А ключевым для меня стал момент, когда меня выгнали из зала за лень. По-моему, это было около месяца спустя после начала занятий. Мне стало стыдно. Не скажу, что наступил перелом в отношении к занятиям, но захотелось доказать, что я не лентяй. Перелом настал, когда у нас в классе появилось соперничество. Между двумя-тремя ребятами в классе этот дух соперничества возник с малых лет. Мы соревновались, старались превзойти друг друга, всегда присутствовал такой спортивный интерес. И педагоги наши эту соревновательную атмосферу поддерживали. Мой первый педагог, Татьяна Михайловна Тихонова, очень хорошо направляла это соперничество в правильное русло. А серьезный интерес к балету, к партиям, возник позже. Я поступил в училище в 11 лет, а в 14 перешел в класс к другому педагогу — Михаилу Колтунову, который меня и выпускал. Он требовал от нас полной отдачи, серьезного отношения к профессии. Я взрослел, смотрел спектакли, и мне уже стали нравиться какие-то партии в балетах. Начались уроки сценической практики, мы готовили вариации, пробовали какие-то трюки, и здесь тоже этот дух соперничества преобладал — кто лучше скрутит, кто выше прыгнет… Наверное, именно это и помогло чего-то добиться.
— Помните свой первый выход на сцену театра?
— Да, конечно. На Большой сцене это был, естественно, «Щелкунчик». Сначала я выходил в детях на елке, а уже позже станцевал па-де-де из «Тщетной предосторожности». Причем сразу было понятно, что это не мое. Пришлось себя, как говорится, ломать. А еще, в силу возраста, я не рассчитал свою выносливость и станцевал, честно говоря, плохо. И здесь был момент, схожий с тем, что был в самом начале моего обучения: мне стало стыдно. Я поставил перед собой задачу ни в коем случае так не опозориться в следующем выступлении. И на следующий год Принца в «Щелкунчике» нашего училища я станцевал уже неплохо. На Малой сцене тоже были концерты, шел наш школьный «Щелкунчик». Мне очень нравилась партия Арапа, Русский танец я тоже в нем танцевал.
— А можете вспомнить спектакль, после которого впервые почувствовали себя победителем?
— Наверное, это как раз и был тот самый «Щелкунчик». Я весь год ждал этого выхода на сцену после неудачного па-де-де. Чтобы реабилитироваться прежде всего в своих глазах. Вот тогда было ощущение, что я что-то доказал, чего-то добился.
А если говорить о театре, то было много всего. И я не могу припомнить, чтобы у меня часто возникало такое чувство, что вышел в партии и сделал все на сто процентов. Были просто хорошие, на мой взгляд, спектакли. Но даже если кажется, что все было достойно, то через год ты находишь в этой своей работе множество недостатков. Были разве что удачные заделы — в том же «Спартаке», но, конечно, пересматривая первые, даже казавшиеся удачными, спектакли, предъявляешь себе довольно много претензий. Но, повторюсь: я говорил, что партию Петра Леонтьевича можно совершенствовать всю свою творческую жизнь, а на самом деле это применимо к любой партии.
— Вы сказали, что самая любимая ваша партия — это Красс в балете Юрия Григоровича «Спартак». Почему вы выделяете именно эту работу, какие-то сложности возникали при подготовке?
— Самая большая сложность заключалась в том, что накануне я довольно серьезно переболел — у меня был менингит, и к своей премьере я физически был довольно слаб. Вообще, тогда я довольно легкомысленно относился к здоровью. В апрельских премьерных спектаклях Красса должны были танцевать Игорь Анатольевич Зеленский и я, но как раз в этот период я заболел, и Красса станцевал Игорь Анатольевич. А после моего выздоровления он сказал мне, чтобы я готовился в мае выйти в партии Красса. Признаюсь, поначалу у меня возникли опасения: партия требует физической выносливости, а я еще не очень понимал на тот момент, как правильно распределять свои силы. Я отчетливо помню, как Игорь Анатольевич подошел ко мне перед началом балетного класса и сказал, чтобы я готовился. Я сначала думал отказаться, поскольку не был уверен, что достаточно восстановился. Весь урок я размышлял об этом, понимая, что не каждый день выпадает такой шанс и отказываться от него нельзя. После урока сказал, что все-таки хочу попробовать, и мы начали репетировать. Готовил партию Красса я с нашим замечательным педагогом Евгением Гращенко, который сам прекрасно танцевал эту партию. Он очень скрупулезно и кропотливо мне все объяснял и показывал в течение месяца. Я понимал, что «Спартак» — самый тяжелый спектакль из всех, с которыми я на тот момент соприкасался, но постепенно мы вышли на нужный уровень. С тех пор я полюбил партию Красса всем сердцем. Евгений Владимирович всегда говорил мне обращать внимание на жезл Красса: это символ власти, который всегда должен быть в вертикальном положении, это очень важно. Об этом же говорил и первый исполнитель партии Красса Марис Лиепа, я это видел в записи одного из его интервью. Поэтому я внимательно отношусь к жезлу Красса, в нем действительно есть какая-то магия. У меня даже сложился свой ритуал с жезлом перед спектаклем, и после каждого спектакля я его тоже благодарю.
— А кого-то из ваших партнерш в партии Эгины вы можете выделить?
— Нет, не могу, потому что каждая из них прекрасна по-своему. Последний спектакль танцевал с Анной Одинцовой, как всегда получил огромное удовольствие. Но то же самое могу сказать и о других Эгинах — Наталье Ершовой, Анне Гермизеевой, Ольге Гришенковой. Все они не только технически сильны, но и эмоциональны, артистичны, каждая со своей яркой индивидуальностью. Мне кажется, это вообще главное, что отличает русскую балетную школу.
— Еще хотелось бы спросить вас о балете «Кармен-сюита». Вы танцуете две партии — Хозе и Тореро. Расскажите об этой работе.
— Этот балет мне очень нравится. Хореография Альберто Алонсо совершенно своеобразная, не похожая на другие. Сюжет, конечно, все знают, к тому же я уже танцевал Хозе и Тореро в «Кармен» Ролана Пети, но «Кармен-сюита» очень оригинально решена как пластически, так и постановочно. Спектакль до сих пор остается современным и стильным, хотя поставлен достаточно давно. Здесь все решено, так скажем, «пластическими вариациями на тему». То есть история полностью рассказана пластикой, и все партии очень интересны и своеобразны: не только Кармен, Хозе и Тореро, но и Коррехидор, кордебалет. Я несколько раз станцевал Тореро — здесь сильная, внушительная, резкая, даже несколько механическая пластика, эффектный образ самоуверенного, холодного мачо, но при этом внутреннего драматизма в этом персонаже почти нет. А вот в партии Хозе, которую я станцевал пока всего раз и, не скрою, хотел бы станцевать еще, гораздо больше драматизма. В нем есть и лирика, и трагедия, и страсть. А это мне сейчас очень интересно. Кроме того, и пластика Хозе более подвижная, свободная.
— Что хотелось бы еще станцевать?
— Из того, что у нас шло, — балет «Шехеразада», я очень любил этот спектакль и партию Золотого раба. Буду рад, если удастся снова ее станцевать. Есть партии в балетах Юрия Григоровича, которые хотелось бы исполнить: Северьян в «Каменном цветке», тот же Визирь. Если когда-то состоится на нашей сцене «Легенда о любви», хотелось бы показать новосибирским зрителям эту партию, потому что много и кропотливо над ней работал и, надеюсь, на достойном уровне ее исполнил. Если говорить более широко, то есть балет Бориса Эйфмана «Красная Жизель», в котором меня привлекает партия Чекиста. Мне интересны балеты сюжетные, содержательные. В балете я люблю мысль, внутренне развитие персонажа. Раньше больше думал о технике, хотелось красиво сделать элемент, а сейчас хочется донести до зрителя текст, идею, суть. Не важно, какой будет балет и кто будет балетмейстером, но если в нем есть мысль, буду рад участвовать в таком проекте.
— С вашей высокой сценической загрузкой хватает ли времени, как говорят, «на жизнь»?
— Времени хватает, если его правильно распределять. Я сейчас еще преподаю в Новосибирском хореографическом училище, веду уроки дуэтно-классического танца, стараюсь осваивать эту новую для меня деятельность.
— Интересно вам преподавание?
— Если честно, пока мне интереснее танцевать самому. Все-таки пока я не могу полностью погрузиться в педагогический процесс, поскольку сам являюсь действующим артистом балета. Это для меня пока в приоритете. Я больше хочу творить, осваивать что-то новое на сцене, работать над собой в этом плане. Но я стараюсь добросовестно заниматься с ребятами, обучать их тому, что умею сам, делаю все, что от меня здесь зависит. Был у меня опыт подобной работы с артистами: просили, чтобы я показал порядок нашим молодым ребятам, порепетировал. Должен сказать, что процесс это интересный, особенно если артист талантливый: лепить, искать вместе с ним. Но пока я не могу заниматься этим с полной самоотдачей.
— Что дает вам энергию, вдохновение?
— Честно вам скажу, это вовсе не пафос: меня заряжает любовь к профессии. Мне повезло, потому что я очень люблю свою работу. Каждый день с радостью иду на утренний урок, с удовольствием репетирую и, конечно, с еще большим удовольствием танцую в спектакле. Порой бывают моменты какой-то моральной усталости, особенно если спектакль психологически напряженный, когда хочется, чтобы все быстрее закончилось. Но потом всегда понимаешь, как это было все-таки приятно: и процесс подготовки, и репетиции, и работа в спектакле.
И, конечно, меня заряжает моя семья. В последнее время я все больше люблю проводить свободное время дома с близкими. Признаюсь, я никогда не любил тусовки, большие шумные компании, хотя иногда нужно встретиться с друзьями, посидеть, пообщаться. Но все-таки больше я ценю возможность в выходные вместе с семьей пойти погулять, посидеть в тихом уютном кафе. Я очень дорожу такими днями.
С рождением второй дочери, конечно, дома тоже стало больше забот, но в последнее время мне все чаще после театрального скопления людей, адреналина, эмоций, хочется какой-то тишины, спокойствия. Люблю в домашней обстановке что-то приготовить для своей семьи, чтобы мы сели вместе, вкусно поужинали.
— Есть собственный рецепт? Что-то «по-лифенцевски»?
— Рецепта нет, но есть принцип: быстро и вкусно. Не люблю готовить сложные блюда, требующие два-три часа времени, экзотических продуктов. Мне интересно взять, к примеру, совершенно обычные продукты, которые завалялись в холодильнике, и сделать из этого что-то новое, интересное.
— Семья у вас балетная, нет ли интереса к этой профессии у вашей старшей дочери, которая выросла, как говорят, «за кулисами»?
— Когда Дарина была помладше, она пересмотрела все спектакли и дома перед зеркалом все перетанцевала — «Золушку», «Спартак»… А потом у нее пропал интерес к балету, но она с большим удовольствием занимается в театральной студии, которой руководит моя мама. Ей интересен драматический театр, и она твердо заявляет, что хочет стать именно профессиональной драматической актрисой, слегка свысока глядя на нас с супругой — артистов балета.
— То есть вы не пытались развернуть ее в сторону балета?
— Нет, я считаю, неправильно делать выбор за ребенка, я против родительского авторитаризма. К тому же к девочкам в балете гораздо более высокие требования в плане природных данных, особенно если хочется каких-то профессиональных достижений. Если бы я видел, что у нее есть особые данные, я бы, возможно, попытался направить, но ни в коем случае не стал бы делать за нее выбор. Направлять детей, безусловно, нужно. Мне, например, кажется, что у Дарины большие способности к рисованию, и педагог, у которого она занимается в студии при архитектурной академии, считает точно так же. Но ей самой, бывает, не хочется рано вставать, ехать на занятия. Здесь мы уже настаиваем, чтобы она не бросала. В свое время в переходном возрасте у меня тоже был непродолжительный период, когда я хотел бросить балет. Тогда именно мама настояла, чтобы я продолжал обучение. Поэтому на детей нужно влиять, но при этом понимать, когда их нужно отпустить, чтобы не сломать.
— У вас есть «ваш» зритель?
— Вы знаете, главное, чтобы зритель был. Я очень ценю наших постоянных зрителей, которые специально ходят на спектакли с моим участием, с участием моих коллег, но все-таки главное, чтобы зритель вообще пришел в театр, чтобы было кому дарить наше искусство, чтобы было для кого танцевать. Если человек купил билет, пришел на спектакль, получил удовольствие — это уже замечательно, уже есть бесценный обмен эмоциями. Я рад всем, кто приходит в театр, и благодарен за их отдачу, за их аплодисменты.
Марина ИВАНОВА, специально для «Новой Сибири»
Фото Алексея ЦИЛЕРА и из архива Михаила Лифенцева
Ранее в «Новой Сибири»:
Ирина Гаудасинская: Хочется, чтобы люди в театре не чувствовали свою неуместность
