Молодая поэтесса родом из Пинеги, которая к 25 годам уже стала магистром искусствоведения, сумела покорить многих читателей по всей России и победила во множестве всероссийских литконкурсов, отвечает на вопросы корреспондента «Новой Сибири».
— Первый вопрос — уроженке глубинки в Архангельской области и жительнице мегаполиса Санкт-Петербурга: где проще выживать поэту?
— Мне кажется, в любом случае поэту следует хранить свой маленький творческий мирок — независимо от того, каков мир внешний. И вполне возможно создать себе зону творческой безопасности — и жить себе хоть в Петербурге, хоть в Москве. В целом мне это удалось, я много пишу теперь и в Петербурге. Работаю в своей коммуналочке в центре города. Поэтому не скажу, что мегаполис — большая преграда для творчества. Но лично для меня это сбивка моей внутренней мелодии. Мне очень сложно совпасть с городом, где очень много разных голосов. Поэтому лично для меня важно, чтобы пространство вокруг было соразмерно мне и моему творческому голосу.
— С какими соблазнами большого города приходится сталкиваться?
— С многообразием — не в лучшем смысле этого слова. Когда можно себя растерять, расплескать, даже порой растратить. Я приехала в Петербург после школы и, конечно, хотела сразу стать «своей», хотелось меняться и пробовать. Это путь опасный. Себя растеряешь, потом не соберешь (улыбается). В то же время без того кругозора, который я обрела в Питере, многое не разглядела бы. И тут впору говорить о многообразии в лучшем смысле слова. Как раз многообразие помогло мне понять ряд ключевых вещей — про себя, родной свой Север ненаглядный, столичную жизнь. И к сути искусства легче приблизиться в больших городах — где музеи, выставки, театры, концерты и все более наглядно.
— А были уже приняты какие-то ошибочные решения за несколько лет в Санкт-Петербурге? И что было дальше?
— Слава Богу, от фатальных ошибок дорожки меня каким-то образом увели. Но было, к примеру, и такое, что я чуть не эмигрировала. Два последних года меня крутило от запада до востока. Могла уехать в очень разных направлениях (улыбается). Но каждый раз меня что-то разворачивало. Буквально на границе! И теперь я учусь не убегать вовне, а идти вглубь — вглубь себя, вглубь страны (улыбается).
— Много ли у вас любимых театров и музеев в Питере?
— Очень люблю Русский музей. Там нам читали лекции. Туда я прибегала к своему педагогу за советом в трудную минуту. Люблю Малый драматический театр — где Додин, где «Братья и сестры», где висят фотографии писателя Федора Абрамова и родной мне по духу деревни Верколы. Этот театр, к слову, недалеко от моего дома — и вход по студенческому был всего сто рублей! (улыбается). Так что пересмотрела почти весь репертуар. Задружилась с «Театром на Литейном». Таскаю туда всех знакомых.
В Питере есть и такие укромные местечки, как музей-квартира Куинджи на Васильевском, рядом с моей любимой Академией художеств. Туда всегда приятно прийти. Очень похоже на репинские «Пенаты». Люблю и шаляпинский музей на Петроградке.
— Вы закончили магистратуру питерской Академии художеств имени Репина по специальности «искусствоведение». И что дальше?
— Жизнь. Абсолютно просторная — и неясная (улыбается).
— Поэт-искусствовед — это не оксюморон?
— Это что-то очень интересное, как мне кажется! Очень азартное. Очень любопытное. И это звучит так, как мне бы хотелось пожить.
— Про вас читающая и пишущая Россия узнала всего-то три года назад…
— Да, в 2020-м я стала периодически вылезать из своей конуры (улыбается).
— Вы покорили публику стихами о русском Севере. А про Питер вам пишется?
— Есть один рассказ. Его опубликовали в уфимском журнале «Бельские просторы». Называется «Потухшая мадонна». Эта Мадонна действительно существует! Репродукция да Винчи висит в коридоре у нас в коммуналке. Она вся выгоревшая, закопченная. Я смотрела на нее четыре года — и случайно вышло что-то в прозе. Выписала коммуналочный быт, размышления по пути от дома к дому на улице Марата. Поняла, что все это в одно стихотворение не поместится. С этого этюда, по сути, и началось мое освоение прозы.
— Понравилось писать рассказы? Не у всех поэзия легко сочетается с прозой…
— Очень понравилось! Мало того, я теперь люблю прозу больше, чем стихи. Прозу стараюсь выписывать тщательно. Как я пишу рассказ? Как спицами вяжут. Чтобы ни одной лишней петельки не было. Так, наверное, прозу не пишут. Обычно работают по-микеланджеловски — отсекая лишнее. А я нахожу русло повествования — и все, потекла-зажурчала. В малой форме кажется, такое еще можно себе позволить. Логика текста у меня такая же, как в поэзии. Пишу от интонации. Только в прозе чувствую себя свободнее.
— А верлибр вас не устраивает?
— Нет, верлибр меня не устраивает. Не знаю, что с этим делать (улыбается). Но чувствую, что это не моя форма высказывания. Я жуткая зануда по части гармонии. Мне нужна гармония слова. Боюсь, что верлибр может приучить к неряшеству… с другой стороны… вдруг это поиск иной гармонии? Просто, видимо, пока не мой поиск.
— Из тех, кто успешно реализует себя как поэт и прозаик, могу навскидку назвать Быкова и Воденникова. Кого добавите?
— Ну, вообще-то Александра Сергеевича Пушкина в первую очередь (смеется). Люблю Пушкина безмерно. Благодаря ему и рискнула писать прозу. С Лермонтовым, его поэзией, пока немножко не совпадаю. А вот с Буниным — очень даже.
Кстати, недавно во Владивостоке, на освящении Преображенского собора, услышала лермонтовскую «Молитву» под музыку Рахманинова. И в этом единстве стихов и музыки я будто расслышала поэтику Лермонтова. Вот так музыка помогла!
Из современных авторов мне трудно кого-то выделить. Знаю, Александра Шалашова пишет и стихи, и прозу. Она была гостем фестиваля новой культуры «Белый июнь» у нас в Архангельске. До этого я читала ее прозу, выборочно, а тут услышала стихи вживую. И поняла, как же мы по-разному идем. И даже порадовалась этому несовпадению. Пускай разные дороги разведываются (улыбается).
— А разве обязательны подобные совпадения?
— Конечно же, нет. Но для меня в искусстве важно «совпадение», хотя бы в чем-то, хотя бы в малом.
— Про большую форму прозу подумываете? О какой эпохе хотели бы написать роман или повесть? Или это будет автофикшен?
— Мне хотелось бы создавать миры. При этом я вовсе не фантаст и, кажется, не сказочник. Хочется не описывать реальность, а отражать ее в какой-то иной плоскости, но при этом не менее реальной! Сейчас пишу первую повесть «Марфа строила дом». В ней все происходит в Беловодье — это мой условный Север. А подробнее трудно сейчас объяснить. Давайте, я допишу — а вы прочтете и решите сами, как там и что (улыбается).
— Принято!
— Только добавлю про название! В нем есть слово, ключевое для меня сейчас — дом. Федор Абрамов говорил: «Дом — в душе человека, он не горит и не тонет». В какой форме я попробую продолжить это размышление, я не знаю, но продолжу именно это русло.
— Расскажите, чем занимались в летней творческой резиденции на берегах Енисея?
— Работали, конечно (улыбается). Были интересные творческие встречи с читателями. Нам прекрасно показали регион! Колесили с юга края на север, а не просто жили в Красноярске, и это очень здорово! Архангельскую область, например, тоже нельзя ощутить, сидя только в Архангельске. И России не понять, побывав только в Москве и Петербурге.
Мне запомнились сами дороги Красноярск — Шушенское, Красноярск — Енисейск. Эти две поездки дали мне очень многое. Одним глазком увидела Хакасию. До этого я была в Сибири — в Ленинске-Кузнецком, Новосибирске. Видела реки: Иню, Обь. Но Енисей — это что-то особенное, величавое. Люблю воду. Несколько раз искупалась в Енисее — в Шушенском и в Енисейске.
В красноярской резиденции познакомилась с удивительным питерским поэтом Дмитрием Григорьевым. Ходим в северной столице по одним и тем же улицам — и нигде ни разу не пересекались! Была очень рада совпасть по-человечески с Дмитрием. Надеюсь, Сибирь сохранит связь между нами. Случайно встретилась с Михаилом Тарковским. Я как раз тогда посмотрела его документальный фильм про Сибирь «Счастливые люди»! Во мне так откликнулась сцена ледохода, что я под впечатлением написала стихи. Так вышло, что эти стихи тут же попали в руки Михаила Тарковского (все благодаря Марии Базалеевой, куратору творческих командировок АСПИР). И благодаря этим стихам мы познакомились с Михаилом Александровичем, когда случайнейшим образом оказались за соседними столиками в кафе отеля! Он подарил мне свою книгу «Живая верста». А какие в ней иллюстрации художника-анималиста Вадима Алексеевича Горбатова! Я сейчас много думаю о том, как иллюстрировать слово. Можно ли, нужно ли это делать? Особенно поэзию… Много об этом думаю. Но пока ни к чему не пришла (улыбается). Очень здорово, когда поэт и художник находят друг друга.
— Вопрос про новые пространства и эксперименты. Интересны ли вам такие литнаправления, как драматургия, переводы?
— Да, очень интересны! На одном из семинаров мне сказали: «Ваша слабая сторона в поэзии — драматургия». Так и есть, у меня часто стихи бесконфликтные. Было бы здорово, если бы и в лирике обязательно был конфликт — так прозвучало на семинаре. Долго обдумываю это. Подступиться к написанию пьесы и не думала, но послушать про кухню драматурга было бы интересно.
А с переводами отдельная любопытная история. Экзамен по французскому языку в магистратуре я сдавала довольно свободно. Я не овладела французским в совершенстве, да и не было у меня такой задачи. Но за два года я хотела изучить мелодию языка. Перед экзаменом попросила разрешения перевести на французский два своих стихотворения — в качестве проверки на слух. Вышло очень здорово для первой попытки, как сказала мой педагог. И мне даже зачли переводы за экзамен (только тс-с!). Наверное… если бы мне предложили попробовать свои силы в переводе с французского или итальянского (их я изучала в академии) — пожалуй, взялась бы.
— В вашей жизни случались интересные встречи — например, с замечательными поэтами Ольгой Седаковой, Юрием Казариным. Чем откликнулось ваше общение?
— Добрые, нужные встречи периодически происходят — дороги земные ко мне щедры. Одна из важнейших встреч — с прозаиком Ильей Кочергиным в Алматы, на Школе Фонда СЭИП. Илья Николаевич зажег во мне желание писать прозу. Хотя ничего такого «мотивирующего» мне не говорил! Просто рассказывал о чем-то, но так… что первые мои рассказики пошли как раз после Казахстана.
В августе 2022 года был важный разговор с Алексеем Давидовичем Алехиным. Мы уже встречались на семинарах, где он очень многому меня научил. Но одна фраза в том августе поменяла в корне всю мою жизнь, не только творческую. Он сказал: «Варя, не бывает не верующих поэтов — есть те, кто себя хорошо в этом убедил». А я действительно могу себя убедить в чем угодно, в этом я сильна! На следующий день после этого разговора я пошла пешком в Александро-Невскую лавру, и с этого момента что-то во мне изменилось.
Важные встречи бывают не только с людьми, но с искусством, с чем-то высшим. В Благовещенске я увидела икону «Амурская благодать». Никогда прежде не видела Богородицу в белом. А у меня много белых стихов. И я ощутила, что совпала с этой иконой. Стояла долго, мы о многом поговорили. Увезла с собой маленькую копию этой удивительной иконы. И когда она поселилась в моем доме, жизнь опять повернулась другой стороной, заиграла новыми красками.
Очень дорогой мне человек — Павел Михайлович Крючков, редактор отдела поэзии «Нового мира». Я ему очень доверяю. Благодарна судьбе, что такой человек появился в моей литературной жизни. Недавно побывала в гостях в Доме Чуковского в Переделкине, где работает Павел Михайлович. Это был благодатнейший день!
Находить себя в прозе мне помогает Андрей Юрьевич Арьев, главный редактор «Звезды». Прошлой осенью я принесла в журнал рассказ «На границе степного солнца», и Андрей Юрьевич что-то там разглядел. В январе 2023 года рассказ был опубликован в «Звезде». Когда я пришла в редакцию за авторским экземпляром, Андрей Юрьевич сказал: «Давай, Варвара, пиши — ты можешь создать что-то еще. Попробуй. Приходи через год с повестью». И эту веру Андрея Юрьевича я продолжаю чувствовать, она меня дисциплинирует.
С поэтом Юрием Викторовичем Казариным тоже вышла удивительная история. Я стала вольнослушателем на заочном семинаре, который организовало издательство «СТиХИ». Я прониклась тем, как Юрий Викторович чувствует поэзию. Мне кажется, мы совпали. А про мои стихи он сказал коротко: «Не буду о мелочах, мне кажется, из этой подборки может вырасти что-то большое, удачи вам!»
— Как живется, когда стихи не пишутся?
— Прекрасно! Обожаю такие периоды жизни. Можно просто смотреть на небо, землю, деревья, дома — и ощущать необыкновенную свободу. Наполнение, ожидание — это же чудесно. Но если бы стихи ушли больше чем на полгода… мне кажется, я бы зарыдала. А вот месяц пожить без стихов — прекрасно.
— В 2023 году в вашей жизни было очень важное событие — бракосочетание. Супруг тоже имеет отношение к литературе?
— Нет, он физик, кандидат наук. Познакомила нас моя крестная, они давние подруги с севиной мамой. На первое свидание Сева пригласил меня на выставку Модильяни. Экскурсовод из меня тогда был так себе, я училась на первом курсе (улыбается). Но искусство до сих пор остается тем, что нас всегда примиряет. После ссоры мы всегда идем в музей. Потому что самое ужасное после ссоры — необходимость о чем-то говорить. Гнетущая тишина преодолевается в нашей семье походом в музей вот уже шестой год (улыбается).
Слава Богу, ссоримся не так часто — иначе в Петербурге музеев не хватило бы! Особенно благотворно на нас влияет творчество Рериха.
— А кто ваш первый читатель — супруг?
— Да. Год назад у нас с Севой были серьезные разногласия. Тогда моя жизнь будто делилась на три части: литературная, пинежская и питерская. И я начала сходить с ума от этого троемирия, оно меня разрывало изнутри. Сева отказывался присутствовать и в деревенской пинежской жизни, и в литературной. И в один прекрасный момент я проговорила то, что меня беспокоит. Это прямоговорение спасло наши отношения. Спасает и рациональный подход Севы ко многим вещам. Поняла, что я и сама не права, была невнимательна к делу любимого человека. Сева выращивает кристаллы — и оказалось, это очень интересно. Я полюбила рассматривать дислокации (улыбается). Между нами появилась взаимозабота. Взаимоуважение к призванию другого. Возникло взаимное желание не навредить, желание сделать все, чтобы близкий человек мог реализоваться. И все устаканилось. И само собой пришло желание стать мужем и женой.
Теперь Сева первый, кому я показываю написанное. И он говорит прямо, отозвалось или нет. Говорит всегда честно. Я верю его кругозору. У меня такого культурного багажа в детстве не было, даже книжного шкафа не было! Я сейчас догоняю. Рада, что в муже нет ни поэтической переначитанности, ни филологической закостенелости. Верю его вкусу, чутью.
Еще я обязательно показываю свои новые стихи друзьям и бабушке. Реакция земляков для меня тоже очень важна. Каждый из них обладает своей незаурядной житейской мудростью, но это отдельная история. Они могут не знать законов термодинамики, но удивительно тонко чувствовать поэзию.
На вручение премии «Лицей» в июне 2023-го мы приехали в Москву вместе с Севой. Для меня это было важно. Ведь он помогал мне составлять конкурсную книгу. Он прошел со мной большой путь. Он всегда говорит очень мало. Но эти 2-3 слова попадают в меня очень глубоко. И я могу двигаться дальше как поэт, прозаик и не только.
— Вы защитили магистерскую диссертацию — тема связана с живописью?
— Да. В магистратуре я изучала, как художники накануне Авангарда (например, Филипп Малявин, Андрей Рябушкин) искали свой выразительный язык, опираясь на народное искусство, но при этом не замкнулись в традиции. А диплом бакалавра писала по работам румынского скульптора Константина Брынкуши. Его работы — в лучших музеях США, Франции. Его «Птица в пространстве» — всеми признанный шедевр пластического искусства. Брынкуши, современник Пикассо и Модильяни, — сумел не примкнуть к какому-либо течению, а ярко проявить свою индивидуальность и сохранить связь с народной культурой родной Румынии. Больше всего внимания я уделила его скульптурному ансамблю в Тыргу-Жиу: «Вратам поцелуя», «Столу молчания» и «Бесконечной колонне».
— В одном из интервью вы упомянули о том, что к двадцати годам посетили 16 стран — а какие именно?
— Это были в основном европейские страны. Впервые в Европу меня в восьмом классе вывезла учительница по русскому языку и литературе. 8-дневный маршрут на туристическом автобусе был таким: Санкт-Петербург — Хельсинки — Стокгольм — Германия насквозь — наконец Париж и замки Луары. На обратном пути заехали в Брюссель и Амстердам. Так Ирина Александровна показала мне дорожку: заграничные путешествия оказались не такими страшными (улыбается). Да, побывать в музее Ван Гога в 14 лет — это очень круто.
После этого я путешествовала с подружками — почти без остановки первый-третий курс до самого карантина. Билеты из Петербурга до Берлина стоили дешевле, чем до Архангельска! Вот только стихов про Европу у меня не было — я пробовала себя в трэвел-блогинге.
— А в 2021-м вы получили сразу пять престижных литературных премий…
— Вы подсчитали? (смеется). Я как-то особо не обращала внимания. Премии — не то, чем измеряется успех. Но благодаря премиям меня заметили, это правда. Я подавалась на многие премии, потому что человек азартный. А началось все с Марины Зарубиной, чудесный поэт из Архангельска. Она присылала мне разные конкурсы! Постепенно фестивали стали меня затягивать, потому что хотелось увидеться с тем, кто оказался близок по духу. Хорошо, что быстро поняла — для встреч не обязателен литературный повод. А на бегу ничего не напишется…
— И куда же вас тянет особо сильно?
— В Японию! Там живет мой любимый архитектор Тадао Андо. Вижу будущее в том, что он делает. Направление, которое задает Андо в мировой архитектуре, как ни странно, вполне прижилось бы на моем Севере. Его работы — Храм Воды, Храм Света — всегда на стыке природного и рукотворного. Андо увлекался конструктивизмом, был настоящим фанатом Ле Корбюзье в юности. Благодаря ему Андо открыл универсальность бетона, но постепенно стал воспринимать бетон по-своему — как шелк! Его невероятно простые, но такие изящные конструкции — это просто чудо.
На Севере традиционный материал — дерево. Оно недолговечно. И мне хотелось бы дожить до того, когда в Архангельскую область пришел бетон — Андовский невесомый бетон! Или само Андовское чувство материала — только применительно к дереву!
Еще хочу посетить художественные галереи в Чикаго. Там много работ Модильяни. Это для нас с Севой по-семейному важный художник (улыбается). Хочу в Румынию — увидеть вживую ансамбль Брынкуши, познакомиться ближе с народной культурой Румынии.
— Для вас в литературе учителя и авторитеты — синонимы?
— Побаиваюсь слова «авторитет». Но могу сказать, что мне сложно учиться у того, кем не очарована. Даже так: мне нужно очароваться, чтобы учиться! Вот так странно выходит. Моя самая большая любовь — к Федору Абрамову. Я у него учусь давно и крепко, убеждена, что он — поэт. Не будь его книг, я бы, наверное, не начала писать.
Если о современных поэтах — сейчас влюбляюсь в Олега Чухонцева и Ольгу Седакову. У обоих — свои уникальные, тончайшие поэтические интонации.
— Кого причисляете к молодому поколению поэтов?
— Мои большие друзья — Василий Нацентов, Григорий Князев. Наша дружба крепнет, потому что никто не старается переплюнуть другого — ни в поэтическом плане, ни в житейском. Каждый идет своей дорогой, но при этом мы идем вместе и подхватываем друг друга, когда это нужно.
— Вам впору творческие вечера на троих проводить!
— А я не против (улыбается). Гриша Князев, кстати, примерно на 10 лет старше, но все же я причислила бы его к нашему поколению. Мы во многом совпадаем. И лично я многому у Гриши учусь. У него удивительное ощущение мира.
— Из чего, по-вашему, состоит поэзия? Из метафор, неологизмов, авторской интонации? Я назвал далеко не все…
— Поэзия должна быть цельной. Чтобы как можно реже возникала мысль препарировать ее на метафоры и неологизмы. Если у искусства и есть какие-то задачи, то важнейшая из них — нести в мир цельность и гармонию.
К сожалению, мир остается очень разрывным. Я свои курсовые работы в Академии намеренно писала без подзаголовков «Цвет», «Композиция», потому что все неразрывно: цвет ведет за собой фактуру, композиция задает ритм и так далее. И если в поэзии первична гармония — значит, она случилась.
— А как в таком случае различаете хорошее стихотворение — и очень хорошее?
— (после паузы). Хорошие стихи что-то во мне пробуждают, открывают. С ними хочется проживать определенный период жизни. А очень хорошие стихи — те, что я посоветую прочесть самым близким людям — маме, бабушке. К примеру, перед семинаром детской литературы «Как хорошо уметь писать» в Санкт-Петербурге я изучала поэтические подборки и встретила одно простое, но такое живое стихотворение про корову, которая хотела в отпуск на море. Я тут же по телефону прочла его маме и бабушке. Бог даст, и детям своим его буду читать…
— Ощущаете ли такую субстанцию, как «предстихи?
— Конечно! Очень люблю это состояние. Предстихи, как мне кажется, это самое теплое, что может случиться в процессе творчества. Рождается самое главное — желание сберечь что-то важное, ценное. Ведь почти все вокруг зыбко и быстротечно. Ощущение предстихов у меня сопровождается трепетностью — по отношению к месту, явлению, встрече. И пытаешься свое тепло сберечь словом.
— Вдруг вспомнилась прибаутка из детства: «Дядя Боря всех заборет, переборет, выборет». А вы с кем или против чего боретесь?
— Ничего себе! Какая интересная присказка (смеется). Вообще-то, моя фамилия связана со словом «бор», а не с «забором» и уж точно не с «борьбой» (улыбается). Я уже рассказывала о том, что как-то на семинаре в моих стихах не нашли конфликтов. В тот момент мне очень хотелось поспорить. И сказать: смотрите, у меня есть конфликт! Лирический герой борется за присутствие в мире гармонии, света, и ему сложно существовать в других условиях. Сбережение света — это борьба без конца и края…
Возможно, в моем творчестве борьба остается за кадром, за какой-то ширмой. Может, она не такая явная, но она есть. Особенно внутри меня самой. Хочется совместить пинежское и академическое, приходится постоянно находить общий язык с разными людьми, нужно примирить тягу к семейному очагу и жажду странствий. И все это, думаю, не может не отражаться в творчестве.
Кажется, что я пишу в общем-то традиционные стихи. Но даже в классической силлабо-тонике мне постоянно хочется найти что-то новое. Кто-то говорит: «Варя, где у тебя рифма?» А кто-то недоволен, что я слишком привязана к ритму. Так и пишу — где-то посередине, чем это не борьба?
— Отчасти шутливый вопрос. Представьте, летят в самолете пятеро: поэт, прозаик, критик, драматург, переводчик. А парашютов только два. Кому бы вы их выдали?
— В смысле, кто из пассажиров ценнее? Ой… Вообще, нужно дать парашют тому, кто еще не сказал своего слова. Надо посмотреть, у кого что написано! Может, кому-то пора помолчать уже? (улыбается). С другой стороны, а судьи кто? Я бы не стала принимать такое важное решение. И вообще, вы сложные вопросы задаете!
— Может, следующий вопрос вам покажется более легким? Лучший способ монетизации литературных способностей — это …?
— Не думать о монетизации. Я верю в другие законы распределения благ. И вообще не люблю деньги. Но приучаюсь ценить возможности, которые они дают. Сейчас я не работаю, просто потому что средств на все мои нынешние хотелки и идеи мне пока хватает. Подаваясь на «Лицей», я не воспринимала ее как возможный источник дохода. И длинные списки, а потом и шорт-листы я не отслеживала, честно. Было совершенно не до того. Я была занята идеей строительства своего дома на Севере. Как я оформляла в собственность земельный участок — заслуживает отдельного разговора (улыбается). И что в итоге? 10 июня мне переводят призовые лицейские деньги — и в те же дни я получаю на руки все недостающие документы, нужные для строительства дома! То есть, необходимое приходит само в тот самый момент.
— А если вам предложат написать сценарий сериала или гимн банка — за большие деньги? Согласитесь?
— Нет-нет-нет! Мы много говорили о роли финансов в жизни с Григорием Князевым. Можно зарабатывать словом, но это не мой случай. Ради заработка я лучше пойду печь пироги. Еще я периодически зарабатываю искусствоведением. Мои лекции стоили довольно неплохо (улыбается). Но к писательскому делу я отношусь не как к профессии. Вот так я сегодня думаю.
— А как думаете, что такое оптимизация усилий — с точки зрения писателя?
— Здравое направление своей творческой энергии. Наши силы не безграничны. Где-то нужно постоянно подпитываться, чтобы ты мог продолжать писать. Распределять бы свои силы так, чтобы оставалось место удивлению. При этом и расписания не составишь: вот, во вторник ты должна будешь удивиться в три, а в среду в пять!
— На тему расписания такой вопрос: если бы у вас был восьмой день недели, на что бы его тратили?
— На созерцание. Люблю смотреть на что-нибудь прекрасное. Было бы здорово провести весь день у водоема. Это моя мечта!
— Попробую угадать: хотите улететь на берег океана?
— Люблю воду, которая движется. Так что речка — однозначно, а не море, не океан. Я купалась в разных морях. И поняла, что мне не очень нравятся волны.
Мой дядя — рыбак со стажем. И дедушка был рыбаком. А я — смотритель воды (улыбается).
— Ясно, рыбалка не ваше хобби? А что любите, помимо литературы? Кулинарию, шитье, вязанье? Спорт? Кино?
— Домашние киносеансы — очень важная часть нашей с мужем жизни. Давно установили большой проектор в комнате. Даже жилье изначально искали с голой ровной стеной два на три метра. Смотреть фильмы на телефоне — никакого удовольствия. У нас дома камерный киноклуб — с диванными спорами об увиденном (улыбается).
Но самое большое мое увлечение — выпечка. Осваиваю северные рецепты. Одно время увлекалась японской кухней, умею и люблю готовить суши, онигири, роллы и так далее. Но сейчас оценила, как родная кухня разнообразна и прекрасна. И мне важно перенимать ее секреты от бабушки. Люблю печь калитки по прабабушкиному рецепту, с картошкой, творогом, на ржаной муке. Но все же слегка переиначиваю — не добавляю ни соль, ни сахар в тесто. Придумала немного другую форму калиток, и защипываю их по-своему. Мои калитки небольшие, это вот у бабушки ни одна в ладони не поместится (улыбается). Мои зато удобно перевозить и дарить!
Еще на Пинежье возрождается гончарное дело. Думаю, обязательно в скором времени приобщусь к нему. Хочется в доме посуду, сделанную своими руками. А еще хочу лепить калитки из глины, несъедобные. Чтобы дарить на память, а не просто съесть!
— В вашей семье кто-то писал стихи?
— Мама писала лучшие сочинения в школе! Вот только к своим природным способностям она серьезно не отнеслась. Бабушка у меня — песенница. У нее прекрасный голос. Она интересно чувствует поэзию мира. Дедушка был баянистом-самоучкой, выписывал «Роман-газету» и «Звезду». Считаю, все они по-своему причастны к поэзии. А мне очень повезло со школьными учителями русского языка и литературы.
— Интересно, а есть еще поэты в Архангельской области? Или вы одна? Как-то не приходилось встречать ваших земляков на фестивалях и семинарах, читать их в журналах...
— Конечно, есть! Алексей Черников, Иван Клочков — прекрасные поэты, родом из Архангельска, оба чуть моложе меня. Надя Келарева! Недавно познакомилась с девочкой, ей всего 18. Пока рано называть ее имя — посмотрим, что напишет, как прозвучит. Но одаренность чувствуется.
Север — место, где поэзия разлита повсюду. Жаль, не все это замечают...
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото из личного архива Варвары Заборцевой
Ранее в «Новой Сибири»:
Артем Скворцов: Без критики литература превращается в бессвязный набор строк
