На недавнем литфестивале «Петровский бульвар» в Бийске большой интерес вызвала презентация биографии Шукшина «Василий Макарович», которую написали литератор и педагог Михаил Гундарин и Евгений Попов. Наш корреспондент расспросил о книжной новинке одного из ее соавторов.
— Михаил, как родилось название вашей новой книги, написанной в соавторстве с Евгением Поповым? Многим ли молодым читателям понятно, что имя-отчество Василий Макарович — непосредственная отсылка к Шукшину? Раньше скажешь: «Михал Сергеич» — и сразу ясно, что речь о Горбачеве. Сегодня всем понятно, кто имеется в виду при словосочетании «Владимир Владимирович» — и на этом все, пожалуй…
— По сути, книга входит в цикл, который начал писать Попов вместе с Александром Кабаковым, продолжили мы с ним. Условно его можно назвать «Три великих Василия русской литературы». Но Василий Василию рознь! Первая книга — «Аксенов», вторая — «Фазиль», третья — «Василий Макарович». Трудно было бы представить, чтобы книга о блистательном Аксенове называлась «Василий Павлович». Не тот человек. Ну, а Искандер для друзей, знакомых, да и читателей — конечно, Фазиль, а не Фазиль Абдулович. А вот Василий Макарович идеально подошло для Шукшина. Тут и ласковое, и уважительное что-то. Наше, родное.
— В чем, по-вашему, актуальность творческой и гражданской позиций Шукшина?
— В том, что он искренно убежден: у России хватит собственных сил на что угодно. Нет у нас друзей и помощников в мире, мы должны опираться на самих себя. Когда-то казалось, что это устаревшая точка зрения, какая-то ксенофобская, что ли, ну как же, в 90-е мы вошли в семью мировых народов на равных… Ага. Фиг-то там. Показали нам нынче эти мировые народы наше место. Ну и отлично. Пойдем дальше сами, не забывая, кстати, ругнуть или обложить по полной наши существующие нестроения (тут Шукшин тоже не стеснялся — иной раз в личных беседах, но многое, очень многое видно и в книгах, и в кино).
— Ваша биография Шукшина, выглядит как диалог. А значит, это своего рода пьеса на двоих. На чем строится конфликт в ней, что стало основой для драматургии?
— Мы с Евгением Анатольевичем очень разные. Да и странно было бы, если бы мы были во всем схожи. Разница в возрасте (а значит, почти во всех аспектах жизни и литературного опыта, в частности) — больше двадцати лет. Разница в идеологии — скажем, я к СССР и всему советскому отношусь с куда большей симпатией, чем он. Наконец, разница в творческом темпераменте — в нашем дуэте Попов скорее лирик, я, скорее, аналитик… Но, конечно, есть и много общего — начиная с того, что для нас важна Сибирь как место духовной силы и заканчивая признанием гениальности одних и тех же авторов — в списке и Джойс, и Бабель, и Саша Соколов. Вот такая динамика схожего-несхожего и порождает драматургию книги.
— С какой главы рекомендуете начать знакомство с исследованием «Василий Макарович»?
— Это биография, причем классическая — то есть, нарратив «от рождения к смерти» нами вполне соблюдается. Поэтому надо читать по порядку, а то непонятно будет, как оно все развивалось.
А самая интересная глава в этой книге, как мне сейчас думается, про то, как Шукшин становился своим в литературно-кинематографической тусовке столицы, как брал вершины одну за другой, чтобы войти в советскую элиту. И ему это удалось! Самое удивительное, что при этом он писал и снимал все лучше и лучше — не поступаясь самым главным. Мы с Поповым тщательно прослеживаем этот процесс шукшинского восхождения.
— В чем отличие книг о Шукшине, написанных Варламовым, Коробовым — и вашим дуэтом Попов-Гундарин? Что оказалось самым трудным в работе над шукшинской биографией?
— Трудность в том, что информации о Шукшине очень много. Изданы архивные материалы. Существует множество исследований, в том числе биографических. А повторяться не хочется! Надо искать свой путь, выстраивать свой образ. И наш Шукшин, думается, не похож ни на варламовского, ни на коробовского (при том, что своих предшественников мы с уважением цитировали; вообще в книге почти 400 сносок, плюс указатель имен, плюс указатель всех упоминающихся фильмов и произведений Шукшина!).
Скажем, с отличной книгой Варламова у нас вышла целая дискуссия относительно отношения Шукшина к советской власти. Варламов настаивал на крайне негативном отношении к ней Василия Макаровича, а мы утверждаем, что Шукшин всю жизнь играл по правилам, диссидентом не был даже близко, и везде, где можно было попользоваться дарами власти, с удовольствием это делал. Орден, Государственные премии, квартиры… Этим Шукшин, помимо всего, просто гордился, как свидетельством своего статуса. А кто бы не гордился-то? А если не гордишься — так и не получать нечего… Не был он, в общем, скрытым партизаном-антисоветчиком. Ну и, кроме того, не будем забывать, что Попов с Шукшиным общался, хорошо знал многих людей из его окружения, и вот эти личные впечатления тоже дают нашей книге особую интонацию и окраску.
— Какую помощь в работе вам оказал барнаульский литературовед Александр Куляпин? Подсказал ли что-либо, прочитав рукопись, Вадим Абдрашитов — еще один знаменитый вгиковец и ученик Ромма?
— Вадим Абдрашитов успел до своей смерти прочитать нашу рукопись, высказать ряд ценных соображений и замечаний, касающихся и кинообразования, и устройства киножизни советских времен — и, конечно, самого Шукшина-кинематографиста. Мы очень благодарны замечательному режиссеру! Ну, а Александр Куляпин, мой старинный товарищ, профессор барнаульского вуза, сегодня может считаться ведущим шукшинистом страны. Вообще, мы широко пользовались научным анализом творчества Шукшина, который сегодня в стране на очень высоком уровне. Жаль, что массовому читателю исследования литературоведов и киноведов почти не известны! Так что мы их активно популяризировали. Куляпин, изучивший рукопись и сделавший ряд важных уточнений по ней, нам очень помог. Нас очень поддержала и его общая оценка книги, крайне лестная для нас (настолько, что я даже, от смущения, ее не привожу). Пользуясь случаем, хочу еще раз его поблагодарить. Спасибо, Александр Иванович!
— Насколько большим был ближний круг друзей и единомышленников Шукшина?
— Да, в общем, обычная история: как популярный режиссер и актер, как известный писатель, Шукшин много общался с самыми разными людьми. Отнюдь не был затворником, при том, что писал постоянно и в любых ситуациях, даже на тусовках. Но при этом «ближний круг» был ограничен несколькими людьми. Можно вспомнить об операторе Анатолии Заболоцком, писателе Василии Белове, художнике (и родственнике) Иване Попове… Но насколько они были близки ему по-настоящему, так сказать «на всю глубину»? Конечно, вопрос останется открытым навсегда.
— Однокурсника Шукшина по ВГИКУ Андрея Тарковского одни считают коллегой по творческому цеху, другие — антагонистом в плане системы ценностей и подхода к режиссерской работе. Ваша позиция?
— Известно, что на первых курсах ВГИКа Андрей и Василий общались по-дружески, Василий в гости к Андрею ходил… Но противоречия были заложены в основе. Очень уж они были разными с самого начала, разными во всем — от воспитания до эстетических установок. Впоследствии разрыв увеличивался. Известны их резкие высказывания друг о друге. Терзают меня смутные сомнения, что Тарковский Шукшина даже не читал, а если и читал, то крайне поверхностно. При этом, конечно, они следили за киноработами друг друга, порой весьма ревниво. Ну и как забыть знаменитую запись Тарковского — за несколько лет до смерти — о сне, в котором к нему пришел Шукшин, давно покойный к тому времени, и дружески с ним поговорил. Сегодня очевидно, что оба они — художники того уровня, на котором взаимные обиды и непонимания ничего не значат.
— Известно, что у Шукшина был конфликт с односельчанами на тему узнавания некоторых на шукшинских страницах. Как этот конфликт был улажен?
— Тут два аспекта. Известно, что Шукшин досадовал на земляков за непонимание сложности того, чем он занят. За неизбежные поучения — мол, не то и не так ты Вася делаешь. Даже снимал «Печки-лавочки» не в Сростках, а в другом селе (не помогло, сростинцы ездили и туда, советовали, мешали). И еще одно. Я провел летние месяцы детства (в 70-х годах) у бабушки в селе Лесном, это от Сросток недалеко. Помню сам разговоры о Шукшине, смерть которого была еще актуальным событием. Так вот — действительно на Василия Макаровича земляки обижались, действительно, считали, что изобразил их в малопривлекательном виде. Дурачками, проще говоря. Потом эти настроения изменились — просто по прошествии времени, когда личное впечатление уступает место широчайшему общественному признанию, которое пришло в конце 70-х и только нарастало с того времени. Ну и, честно говоря, сегодня Шукшин своих земляков неплохо обеспечивает: Сростки очень богатое село, с новой школой, церковью, бойкой торговлей… Грех на кормильца обижаться.
— Как раскрывается в книге тема «Шукшин и мифотворчество»?
— О, Шукшин обожал создавать вокруг своего имени мифологический ореол. Как и многие писатели что до, что после него. Взять хотя бы историю о его поступлении во ВГИК — действительно, сенсационном. Существует несколько ее вариантов, рассказанных самим Шукшиным. И все эти варианты в корне отличаются один от другого! Ну, или его знаменитые сапоги, чистой воды инструмент мифологизации реальности. Совершенно очевидно, что он их носил не потому, что надеть было нечего, и к его армейской службе они отношения не имели. К тому же он служил во флоте, где сапоги не носят…. Но зато москвичи с их интеллигентскими комплексами легко ловились на эту удочку — о, человек из глубинки, народ, надо помочь… Опять же начальство выделяло его, представителя «глубинного народа», в противовес всем эти столичным стрекулистам с сомнительными установками… Известен (в передаче Беллы Ахмадулиной) эпизод, когда Шукшин едко высказывался по поводу известной фотографии Пастернака в сапогах и телогрейке. Дескать, сапоги у переводчика «Гамлета» ненастоящие, а вот у него другое дело! Но, думается, и те, и другие сапоги имели общую мифологическую подкладку…
— Известно, что Шукшин дал «путевку в литературную жизнь» Евгению Попову — а кому еще?
— Не будем забывать, что проживший 40 с небольшим лет Шукшин не успел превратиться в литературного мэтра. Да и не таково было его положение на советском литературном Олимпе, чтобы оказывать стопроцентную протекции. Известно несколько (всего лишь!) случаев, когда Василий Макарович писал добрые слова как предисловие к работам молодых. Например, к повести Андрея Скалона «Живые деньги». Скалон — сибиряк (как и Попов). Для Шукшина это было, думается, принципиально важным. Не сомневаюсь, что проживи Василий Макарович побольше, такого рода актов помощи и поддержки, прежде всего молодых из Сибири, было бы куда больше.
— Какой из множества рассказов Шукшина вас трогает сильнее других?
— Сложный вопрос. Думаю, что Шукшин написал несколько шедевров в жанре рассказа (этот жанр удавался ему лучше всего), которые уже вошли в золотой фонд нашей литературы на равных правах с рассказами Чехова, Бунина, Набокова, Юрия Казакова… Это не преувеличение! «Алеша Бесконвойный», «Сураз», «Сапожки», «Горе»… Думаю, не менее дюжины всего. Я — за гениальный рассказ «Срезал». Потому что он сегодня крайне актуален. Глеб Капустин — это же современный телеграм-блогер, человек, живущий ненавистью и обидой, и часто весьма убедительный в этом. Ведь и правда, деревня, от имени которой он «срезает» гостя — находится в опале и обиде. Но ничем не лучше и его оппонент-горожанин. «Оба хуже». А что делать? За кого автор? Вот вопрос. За обоих — и против обоих.
— Все отмечают неувядаемую силу шукшинской картины «Калина Красная». Как сегодня можно было бы сформулировать главную идею фильма?
— Сила этого фильма в том, что в его основе лежит самый главный, может быть, сюжет в истории человечества: гибель человека и его воскрешение. Уголовник — «погибший человек» — пытается воскреснуть в новом, крестьянском образе. Бесы не дают ему это сделать. Но его физическая гибель все же не безнадежна, согласитесь, она дает нам надежду на воскрешение уже в другом месте. И Егора Прокудина, и всех нас, смертных.
— Удалось ли увидеть в Москве спектакль «Рассказы Шукшина»? Какие актерские работы выделяете?
— Пожалуй, самый знаменитый спектакль последних лет в столице! До сих пор билетов не достать, а те, что есть, стоят крайне дорого. Увы, видел его только в записи, со старым составом, так что выносить суждения, пожалуй, остерегусь. Отмечу также, что Шукшина продолжают активно ставить на столичных подмостках, и это очень важный показатель интереса к нему.
— Этой осенью в Барнауле сыграют необычную премьеру — драматический спектакль о жизни Шукшина. Вам интересно ознакомиться с этой версией жизнеописания вашего знаменитого земляка? На спектакль о ком хотели бы сходить? Удалось ли побывать на постановке Театра наций «Горбачев»? Ваш рейтинг столичных спектаклей последнего времени?
— В Алтайском театре драмы был проведен очень важный, необычный эксперимент — творческая лаборатория «Шукшин. Миф или реальность». Пять молодых драматургов были приглашены поработать в архивах, съездить в Сростки, пообщаться с шукшинистами… В итоге были написаны и изданы пьесы, сборник их я с удовольствием прочитал. Правильный путь! Хотя, не скрою, вызывающий у многих недоумение и вопросы. Я-то считаю, что осваивать Шукшина таким образом можно и нужно. Что касается биографических пьес вообще, то это, конечно, жанр специфический. Сегодня он малопопулярен. И понятно почему. Вот взять упомянутого «Горбачева» (я видел спектакль в записи). С театральной точки зрения — хорошая, крепкая работа, актеры вообще блеск. Но. Не разделяя пиетета по отношению к самой фигуре героя (а я точно не разделяю!), невозможно говорить о спектакле объективно. Так же и с другими возможными постановками. В целом же сегодня в столицах мода на инсценировки старых книг и оживление старых пьес. И вот здесь как раз опыты Шукшина могли бы быть востребованы. И «Точка зрения», и «Энергичные люди», и, конечно, моя любимая у него вещь — «До третьих петухов».
— Дочь Шукшина, Мария — известная актриса. В каком фильме отца она могла бы сыграть? Ваше отношение к ее актерской работе в картине «Похороните меня за плинтусом»?
— Мария Васильевна, безусловно, яркая, талантливая актриса, и ей по плечу самые разные образы. Игра в фильме по повести Санаева это подтверждает. Но вообще актеры зависят от режиссерской концепции. И вот здесь вопрос: как ставить Шукшина в кино сегодня? Какой должна быть мера условности, отхода от реалий того времени? Снимать в декорациях 60-х — выйдет ретро. Переносить все в наши реалии? Тут нужны и осторожность, и особый подход. Надеюсь, что смелый кинорежиссер все-же найдется, и будет правильно, если он позовет сниматься дочь Шукшина. Уверен, она справится с любой ролью. Если же пофантазировать — думаю, роли, сыгранные Лидией Федосеевой-Шукшиной, в исполнении Марии были бы наполнены принципиально новым и интересным. Тем более, что в спектакле «Калина красная» театра «Русская песня» (его показывали в Барнауле на «Шукшинских днях» несколько лет назад) Мария Васильевна была прекрасна в роли Любы Байкаловой…
— Предположим, Шукшин дожил бы до своего 95-летия. Как вам кажется, какими словами человек почтенного возраста, в юности служивший на Черноморском флоте, отозвался бы на воздушные атаки Севастополя ракетами ВСУ?
— Да теми же, что всякий русский человек любого возраста — непечатными. И по отношению к врагам, и по отношению к «своим», которые нам совсем не свои. У Шукшина есть рассказ «Чужие», в котором речь идет, среди прочего, и о махинациях с военными заказами — в царское, конечно, время. В том числе с заказами флотскими. Перечитайте, очень актуально! Вот несколько цитат навскидку: «Постройка броненосцев и портов — золотое дно для всякого нечестивого человека, охочего погреть руки около народного имущества. …Воровство и невежество офицеров росли с каждым годом, оставаясь совершенно безнаказанными. Жизнь матросов сделалась невыносимою. Начальство обкрадывало их во всем: в пайке, в чарке, обмундировке». Такие «свои», повторю, для Шукшина, да и для всех нас и есть настоящие «Чужие».
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Фото из архива Михаила Гундарина и открытых источников
Ранее в «Новой Сибири»:
Юрий Козлов: Язык жив, пока жив народ, но каков народ — таков и язык
Мария Косовская: Прозаику, наверное, нужно немножко обнаглеть
