На этой неделе Новосибирск простился с Виктором Александровичем Вороновым — неординарным управленцем, неравнодушным человеком, легендарной личностью. Его богатая биография всегда была связана с Новосибирской областью — вице-мэр, вице-губернатор, глава регионального контрольного ведомства администрации президента, однако в эти дни, при прощании, его по-прежнему часто называли почетным жителем Кировского района — района, в котором он начинал свою карьеру и с жизнью которого не расстался до самых последних дней.
В качестве памятной публикации о Викторе Воронове «Новая Сибирь» решила использовать его интервью из вышедшего по инициативе Новосибирского банковского клуба сборника очерков «Финансы и люди».
В период с конца 80-х до начала 90-х в Советском Союзе ломалось и сыпалось уже все, не только банковская система. Точно так же, буквально на ощупь, реформировалась и власть. Как и из Госбанка в новую банковскую систему, шел в новую жизнь и поток кадров из отжившей системы управления. Расформированные обкомы, горкомы и райкомы КПСС распускали людей, знающих территории, структуру промышленности и руководителей предприятий.
В составе одного их таких эшелонов был и Виктор Александрович Воронов. В 1990-м он — 38-летний второй секретарь райкома партии — стал главой Кировского района, в котором промышленность стремительно теряла кооперационные связи и старалась избавиться от социальной сферы.
С января 1992 года, когда развитие российского бизнеса получило мощный толчок в виде освобождения торговли и либерализации цен, деньги из финансовой системы пропали — они просто перестали возвращаться в банки. Лавинообразный характер получил рост неплатежей между предприятиями. Задержки зарплат и пенсий стали обыденным явлением. Бюджетные счета были пусты.
На посту председателя районного исполнительного комитета Виктор Воронов пробыл с апреля 1990 по февраль 1994 — что называется, отхватил самое интересное. Свою миссию на том посту он потом формулировал так: надо было при помощи имеющихся и создающихся организационных, экономических и финансовых инструментов решать насущные проблемы территории.
Вот как он вспоминает те дни.
— То, что мы делали в Кировском райисполкоме, впоследствии реализуется в две идеи. Первая — участие органа местного самоуправления в работе банковского учреждения. Вторая — организация системы взаимозачетов на основе четкой документальной технологии. С ними в 1994 году я и пришел к мэру — Виктору Александровичу Толоконскому, когда он предложил мне перейти в мэрию.
С 1990 по 1993-й в Кировском районе был свой бюджет, работал очень активный районный Совет, человек 200 депутатов, избранных на демократической волне.
Район контролировал сбор налогов. Когда создавалась районная налоговая инспекция, я нашел возможность посадить ее прямо в здании Кировского райисполкома. Мне сразу показалось, что так структура, не входящая в сферу моей прямой компетенции, будет ближе к насущным вопросам района. И я не ошибся, это нам помогло.
Мы пытались что-то делать, выжимая из имеющихся инструментов максимум возможного. Первая идея пришла, когда мы узнали о подготовке закона СССР о банках и банковской деятельности. Он был принят 11 декабря 1990 года, но буквально через год, в декабре 1991-го, фактически утратил силу в связи с распадом Союза. Отпущенный срок оказался для нас очень полезным.
Самое главное в законопроекте было то, что он давал органам местного самоуправления право быть учредителями и держателями своих бюджетов в коммерческих банках. Не дожидаясь подписания закона, мы решили создать банк. Он получил название «Сибинвестбанк». Возглавила его Светлана Александровна Федорова. Я как глава района был членом правления.
Идея родилась в здании райисполкома — я уже и не уверен, случилось это в недрах нашей группы или она поступила от руководителя оловокомбината Александра Дугельного, директора «Сиблитмаша» Анатолия Масалова или Вадима Федорова, который работал замом на «Сибэлектротяжмаше», тогда уже ставшем «Элсибом», и принимал участие в подготовке приватизации многих заводов. Но большинство крупных предприятий района ее поддержали.
Банк решили создать на базе отделения Промстройбанка. Учредителем должны были стать власть и предприятия Кировского района.
У меня от этого была двойная выгода. Во-первых, банк помогал проводить налоговый контроль за предприятиями. Я вообще теперь имел полный доступ к движению их финансовых средств.
В то время был период стихийного, серого перераспределения государственной собственности. Многие заводы насоздавали вокруг себя кооперативов, вывели в них финансовые потоки. Понятно, что в определенных случаях это было необходимо для перераспределения рисков или получения возможности оперировать преимуществами разных форм собственности. На правлении мы могли открыто об этом говорить — я отстаивал интересы района (и фактически государства), промышленники гнули и обосновывали свою линию. Так правление банка стало чем-то типа бюро райкома партии.
Второй момент: бюджет приобрел новый источник дохода — проценты по остаткам на счетах. Я перевел весь бюджет района туда. Мне это было выгодно, ведь, поскольку я входил в число участников банка и органы его управления, я участвовал в формировании условий начислений на остатки.
Нам пришлось здорово поработать с управлением финансов района, потому что графики поступления налогов, движения по счетам нужно было составить так, чтобы на остатках постоянно были определенные средства. Это была кропотливая и нудная работа, но она имела смысл.
У меня, учитывая, что бюджет был районный, все было продумано. Тогда участие органа местного самоуправления в капитале банка и получение бюджетом дохода по остаткам было законным. Но председателю горисполкома, Ивану Ивановичу Индинку, доложили картину несколько иначе. Якобы я занимаюсь самоуправством и имею дополнительные доходы.
Он послал управление финансов, меня проверили. Ничего противозаконного не нашли. Нашли только объемы небюджетных доходов, но я ведь их и не скрывал. Однако мэр остался недоволен — вскоре он послал к нам и городскую налоговую.
Результатом этого рейда стало требование заплатить налоги на доходы. Городская налоговая инспекция нашла обоснование для этого, но я был категорически не согласен. Что за бред? Доходы с бюджетных денег — это тоже бюджетные деньги. На одном из совещаний пришлось прямо сказать Ивану Ивановичу: никаких налогов район платить не собирается. Делайте, говорю, что хотите, но денег не получите.
В те годы у бюджетов существовали внебюджетные доходы, но не были прописаны правила их использования. Отсутствовал контроль, в том числе налоговый. Ничего не было прописано, все только нарабатывалось.
Мы в конечном итоге с руководителем инспекции договорились, что он — по крайней мере, пока — останется неправ. Поэтому кроме выговора от Индинка мне за эту инициативу ничего не было.
Затем пришла новая напасть: управление финансов горисполкома попыталось обрезать бюджет района на сумму дополнительных поступлений. Я воспринял это как очередную несправедливость. Но когда они увидели, куда я направил эти средства, вопрос был снят.
Внебюджетными доходами от остатков на счетах стала сумма около 90 млн рублей. В частности, мы купили на них мебель в детский сад, который вводился в районе. Денег на это в бюджете предусмотрено не было, и я с удовольствием выделил средства из дополнительных доходов. Инспекторы потом приходили, считали кровати. И таких примеров было несколько.
Вторая идея, обкатанная в Кировском районе и принесенная в мэрию, впоследствии будет реализована в муниципальной вексельной программе. У нас она зарождалась в форме взаимозачетов. Мы пытались расшить проблему неплатежей через восстановление кооперации промышленных предприятий района.
Начало 90-х — это было время, когда все руководители предприятий замкнулись в своей текучке, разбежались, занялись производственными вопросами, выживанием, приватизацией. Шла мощная оптимизация: сбрасывалась социалка, сокращались кадры. Люди оказывались на улице. На фоне этого наполняемость бюджета была катастрофически низкой: заводам нечем было платить.
Мы не замахивались на большое — хотели сделать хотя бы что-то. И ведь нам многое удалось. В Кировском районе ни один детский сад в частные руки не ушел. В городе их лихо расфасовали, а я воспользовался тем, что окончательный вариант плана приватизации подписывал глава районной администрации, и лишь потом документ шел в область. Там, где такое согласование было формальным, где план приватизации социальной сферы проходил без согласования с районом, про эти времена вспомнили, когда оказалось, что детсадов на территориях не осталось.
Для воссоздания кооперации мы решили анализировать не только ассортимент продукции наших предприятий, но и направления ее поставок. Наткнулись на Новосибирский опытно-экспериментальный завод нестандартизированного оборудования: производимые им вагонетки для шахт были большим дефицитом. Все угольные шахты Кемеровской области стоят перед заводом на коленях, чтобы они поставили им вагонетки.
Коротко завод назывался «Сельмаш». Он был организован в 1980 году и выполнял поставки оборудования для мелиорации, оборонные заказы. Когда последнее направление остановилось, они нашли тему с вагонетками. Я позвал к себе директора, мы рассмотрели вопрос, я сказал, что накладываю лапу на его поставки. Формально он мог отправить меня куда подальше, но тогда еще осталась память о партийной системе управления. Учитывая мое прошлое второго секретаря райкома, я прекрасно понимал, как нужно действовать, чтобы воспользоваться этим уходящим преимуществом.
И мы разработали систему поставки вагонеток в обмен на уголь. Переговоры с кемеровчанами помогли уронить до себестоимости цену на топливо. Предполагалось, что его мы будем брать в зачет налогов «Сельмаша».
Повоевать пришлось с Иваном Ивановичем Индинком и с директором «Новосибирскэнерго» Виталием Георгиевичем Томиловым. Мы когда посчитали, сколько угля получим, поняли: районным котельным столько не надо. Что мы с ним будем делать? Промышленное предприятие не могло выступить дальнейшим продавцом и поставщиком угля. Кто-то должен был дать гарантии расчета за поставки и в конечном итоге заплатить «Сельмашу» деньги. После долгих обсуждений и переговоров появилось такое четырехстороннее соглашение: завод производит свою продукцию, шахты в расчет за него поставляют уголь, «Новосибирскэнерго» платит заводу живые деньги, часть которых направляется на налоги, а мэрия выступает гарантом: у нее в бюджете была строчка на закупку угля.
Уже тогда была идея применить векселя. Но оказалось, что район их эмитентом по закону быть не может. Об этом я сказал при приглашении в мэрию. Вексельная программа могла легализовать взаимозачеты с направленностью на долги предприятий перед муниципалитетом.
Мое предложение было с оговорками: что взаимозачеты нужно делать не в вербальном исполнении, когда кто-то смог зайти к мэру и о чем-то договориться, а технологично, при помощи векселей. И главное: в моем понимании взаимозачеты должны были быть не стихийными. Они могли касаться только тех предприятий, которые имели долги перед бюджетом.
На встрече Толоконский обрисовал мне ситуацию в городе в целом. Это было как впервые открыть глаза: мы, главы районных администраций, в то время мало что могли видеть из своих болот, которые пытались спасти. А я рассказал про наш опыт и, с одной стороны, поймал его отклик, понимание. И одновременно почувствовал такую особую снисходительность: мол, ну-ну, давай-давай, посмотрим, что у тебя получится. Он умеет так делать: с одной стороны, это как бы ставит в ответственное положение, с другой — мотивирует.
Так получилось, что в мэрии я в тот период проработал не так много. В 1995 году я был назначен руководителем Западно-Сибирской инспекции Главного контрольного управления президента РФ и вернулся в муниципальное управление лишь в 2004 году. И я не знаю, сыграли роль мои предложения или они поступили на уже готовую к управленческим решениям почву, но реализовано было и то, и другое: в Новосибирске появились и Муниципальный банк, и вексельная программа.
Из книги «Финансы и люди. Очерки развития регионального финансового рынка». Новосибирск, 2023
Ранее в «Новой Сибири»:
Стенд с легендарным новосибирским лозунгом «Да здравствует то…» взяли под защиту
