Бывший директор Новосибирской филармонии по-прежнему не видит объективных причин для своего увольнения, но еще более неожиданного поворота событий не исключает
Мы неоднократно проводили интервью с Татьяной Людмилиной — сначала директором театра «Глобус», затем руководителем филармонии, теперь — единственным арт-менеджером Новосибирска, не пожелавшим уходить со службы по-английски, не прощаясь. Обычно наши беседы проходили ранним утром в личном кабинете Татьяны Николаевны. Темп включался автоматически — vivace — быстро и с воодушевлением, потому что всегда о планах, проектах, фестивалях, о череде неотложных дел. На этот раз мы встречаемся вечером в больничной палате и никуда не спешим: 18 сентября 2016 года, находясь на больничном, директор Новосибирской филармонии лишилась своей должности без объяснения причин. Вспоминаем бурную фестивальную жизнь Новосибирска, которой давно уже нет, пытаемся понять, почему этот город в плане восприятия современного искусства настолько консервативен, и отчего у нас острый дефицит творцов, ярких личностей, готовых вести за собой и нести на себе «новые миры». Но как бы мы ни пытались отстраниться от ситуации, разговор все равно поворачивает к скандальной отставке:
— Татьяна Николаевна, давая последнюю пресс-конференцию в Новосибирской филармонии, вы признавались, что не понимаете истинную причину вашего увольнения. Две недели спустя вам удалось найти для себя ответ на этот вопрос?
— Нет. И никому не удалось. Своими корнями, как я уже говорила, проблема уходит в январь 2016 года, когда было организовано письменное обращение общественности к губернатору Новосибирской области с просьбой назначить Игоря Решетникова министром. Я это письмо не подписала.
— Почему?
— Поверьте, не из личной неприязни. Просто я убеждена, что министр должен назначаться не по просьбе «трудящихся», а по профессиональным, деловым и человеческим качествам. Понимаете, безвластье в Министерстве культуры, которое длилось почти месяц (Василия Ивановича Кузина сняли в конце декабря, а нового человека назначили только в конце января), всех очень сильно озадачивало и напрягало. Явных кандидатур на должность министра не просматривалось. Решетников направо и налево раздавал всем обещания выделить средства и обеспечить бесплатные аренды. На этой волне было инициировано письмо.
— Противостояние с министерством началось сразу?
— Нет, сначала все было вроде бы нормально. Мы делали большие объемы, заканчивали сезон. Работали по очень серьезному экономическому бизнес-плану и понимали, что нас ждет впереди и на что мы можем рассчитывать с финансовой точки зрения. А потом начались какие-то вопросы. Аккумулирующей точкой в моих взаимоотношениях с Министерством культуры стал Третий Транссибирский арт-фестиваль, на проведение новосибирской части которого мы получили определенную сумму. Из этой суммы мы сэкономили средства, чтобы выплатить премию музыкантам и административно-управленческому персоналу, которые во время фестиваля работали буквально круглосуточно. Я попросила министра поменять финансовые коды в документах. В ответ к нам прислали ревизионную комиссию, которая обнаружила на нашем счете лишние два с половиной миллиона рублей. Я написала множество объяснительных и настоятельно попросила министра либо оставить нам эти деньги, либо найти законный способ вернуть их нам по другой программе или статье. Тем более что в акте, составленном ревизионной комиссией, про нецелевое использование бюджетных средств не было сказано ни слова. Но, увы, министр культуры целенаправленно забивал гвоздь между мной и коллективом и твердил о «нецелевке».
— Что в итоге стало с этими деньгами?
— Мы все перечислили в доход государства. Безвозвратно. До копейки. Что мне было делать в этой ситуации? Я нашла два с половиной миллиона и все равно выплатила обещанную сотрудникам премию. Кроме того, я отдала акт проверки на экспертизу в аудиторскую компанию и контрольно-счетную палату. И мне все сказали, что никакого нецелевого использования средств не было — только экономия. Обычно за экономию объявляют благодарность, мне же объявили выговор. И на каждом углу Решетников продолжал твердить о моей «нецелевке».
— В одном из интервью Игорь Николаевич подчеркнул, что вы сознательно вводили Вадима Репина в заблуждение, используя выделенные на проведение фестивальных программ средства на выплату зарплат. Цитирую: «А здесь они говорили Репину, и Вадик очень сильно возмущался, что денег больше нет», «Репин очень удивился, когда узнал, что такая сумма была, но не была потрачена на фестиваль, а где-то в филармонии осталась на стимулирование персонала».
— Мы с Вадимом Репиным очень тщательно выстраивали конструкцию Транссибирского арт-фестиваля. Первую программу собирали кирпичик к кирпичику, как Lego. Во второй раз цементировали сооружение, садили форум на крепкий фундамент. И только третий фестиваль уже прошел так, как должен проходить, — светло, радостно, спокойно, позитивно. И вот после этого прекрасного мероприятия появилась статья (теперь, я вижу, не случайно) о том, как это плохо и дорого и вообще никому в городе не нужно. Я много раз разговаривала с Вадимом Репиным и директором Транссибирского фестиваля Олегом Белым во время и после форума. Последний наш разговор состоялся после моего увольнения и процитированного заявления министра, и они оба заверили меня, что никогда Вадим Репин не разговаривал с Решетниковым на эту тему. Позвольте мне им поверить.
— Что теперь будет с Транссибирским арт-фестивалем?
— Наверное, он будет проведен.
— А какова судьба Рождественского фестиваля искусств?
— У меня нет ответа на этот вопрос — я не знаю. Рождественский фестиваль — это бренд Новосибирска. Мы сумели зарекомендовать себя и выстроили хорошие отношения со всеми участниками. Конечно, бюджет, который выделялся на последние четыре фестиваля, был для его проведения ничтожно мал, но я находила возможности для реализации интересной программы. К сегодняшнему дню я на 60 процентов продумала программу следующего фестиваля — очень дифференцированную, без перекоса в музыкальную сторону, как произошло в 2015 году. Что будет дальше? Наверное, министр Решетников будет проводить Рождественский фестиваль сам. Я больше такой возможности не имею.
— Ваше увольнение, бесспорно, стало главной темой концертного сезона. Версии обсуждаются самые разные. Есть, например, политическая: на юбилейном концерте симфонического оркестра вы публично поблагодарили Василия Юрченко за строительство зала.
— А что я должна была сказать? Что зал построил господин N? Я по-другому воспитана. Мне привили нормальные человеческие ценности, и я не умею «переобуваться в воздухе». Если я хорошо работала с человеком на протяжении нескольких лет, если я уважаю его, то почему после его ухода с должности я должна делать вид, что не знаю его? Я так вести себя не могу. Больше за моими словами не стояло ничего. А вот за словами тех, кто хотел меня уличить в плохом отношении к действующей власти, виднеется передергивание фактов. На тот концерт, о котором идет речь, я приглашала всех руководителей, внесших вклад в развитие филармонии. Иван Иванович Индинок заболел, Владимир Филиппович Городецкий был неотложно занят, Виктора Александровича Толоконского не было в городе. Пришел только Василий Алексеевич. Со сцены я произнесла благодарность всем вплоть до ушедшего из жизни Виталия Петровича Мухи, но об этом, чтобы в дальнейшем легко манипулировать фактами, тактично умолчали.
— Есть также коррупционная версия вашего увольнения: вы помешали кому-то перераспределять финансовые потоки филармонии.
— Да, витает в воздухе такой вариант. Мы не занимались в филармонии «распиливанием» денег. Мы тратили то, что зарабатывали. Мы создали честную, наипрозрачнейшую финансовую систему. И я не удивлюсь, если это так кого-то разозлит, что меня не поленятся крупно подставить. Я знаю, что уже некоторые мои приказы изымаются, но предотвратить это я не в силах.
— Ваш переход из «Глобуса» в филармонию удивил многих. Все-таки концертная организация имеет существенные отличия от драматического театра. Что вас заставило сделать такой смелый шаг?
— Меня мотивировали тем, что в городе пустует огромный новый зал. Здание было сдано в сентябре, но за полгода в нем прошло всего несколько концертов. Министерство культуры поставило передо мной задачу запустить зал, активировать работу новых помещений и сделать ее системной, расширить, в том числе и жанрово, спектр предоставляемых услуг, навести порядок с моральным климатом в коллективе. Я справилась со всеми поставленными передо мной задачами. Появилась разножанровость, увеличились доходы, улучшилась материально-техническая база. Мы сохранили все фестивали и «нарастили» количество концертов. Провели ремонт Дома Ленина. Стали использовать в программах современное световое и видеооборудование. И даже изменили в лучшую сторону и за счет самостоятельно заработанных средств акустику Государственного концертного зала.
— Акустика тоже входила в список поставленных перед вами задач? Официально все чиновники утверждали, что со звуком в новом зале все прекрасно.
— Такая задача передо мной не ставилась, но я быстро поняла, что музыкантам невозможно работать в тех акустических условиях, которые там были. И мы за два года, не получив от государства ни рубля, решили эту проблему. Я сознательно не обращалась никуда за финансовой поддержкой. Во-первых, знала, что никто ничего не даст. Во-вторых, я умею рассчитывать на свои силы. И пусть кто-нибудь приведет мне аналогичный пример улучшения акустики зала в России! Когда были решены все первоочередные задачи, я поняла, что пора браться за обеспечительные меры. В частности, проанализировала работу службы безопасности. Оказалось, в филармонии не было ни одного человека, который имел бы лицензию на право осуществления этой деятельности. Никто из нашей службы безопасности не проходил специального обучения или курсов переподготовки. Всех это, конечно, устраивало, но ответственность за безопасность в конечном счете лежала на мне. Я провела разъяснительную беседу с сотрудниками соответствующей службы, пообещала им работу в организации, которая придет, сохранение локального территориального места работы и шесть тысяч на обучение. Аркадий Бурханов (художественный руководитель ансамбля ранней музыки Insula Magica, неоднократно судившийся с руководством Новосибирской филармонии. — Прим. ред.) тут же организовал письмо к губернатору. Его подписали 28 сотрудников службы безопасности. В письме они выражали «категорический протест» против сокращения штатов, в результате которого на улице могли оказаться «инвалиды и ветераны боевых действий». Это было неприятно, но я понимала абсурдность этих обвинений. Никакого сокращения не было, никто соответствующей подготовительной работы не проводил и не подписывал никаких приказов. Не говоря уже о том, что мое решение отражало позицию Министерства культуры, озвученную нам на совещании, — освобождаться от штатных техничек, охранников, сторожей и переводить эти службы на аутсорсинг. Я полагала, что на жалобу отреагируют в рамках закона: придут из Министерства труда, разберутся и обнаружат, что никакого сокращения нет, а в письме губернатору содержится ложь и клевета. Но, видимо, сейчас какие-то новые условия работы с жалобами и письмами. Никто не пришел, никто не обратился ко мне с просьбой разъяснить ситуацию. Быть может, это сделал за меня Решетников?
— Одно из публично озвученных объяснений вашего увольнения — многочисленные скандалы…
— Ни одного скандала с моей подачи не было. Все скандалы, в которых меня обвиняли, были спровоцированы не мной, а Бурхановым и Калужским. Знаете, какую ошибку я совершила, придя на работу в филармонию? Я не уволила ни того, ни другого за прогулы. Я вышла на работу 13 января, Калужский появился 16 числа, а Бурханов и того позже. Но за все эти дни они были табелированы и получили зарплату, хотя разъезжали по своим делам. Когда я пришла в филармонию, у меня создалось впечатление, что этому коллективу не нужен был новый зал. Я не могла заставить их там работать. Они искренне не понимали — зачем? Не ходили на работу, не делали новых программ. Я была страшно удивлена тем, что многие коллективы не могут сделать за месяц ни одного нового концерта. Им было выгоднее работать без зала и спокойно обвинять во всех своих бедах власть. Не было ни планов, ни государственного задания для каждого коллектива.
— Кстати, именно в несбалансированном распределении государственного заказа, а также переизбытке абонементов, непомерной нагрузке на коллективы и сокращении работы Музыкального лектория вас упрекнули сразу после ухода некоторые коллеги.
— Это были слова Владимира Калужского, которые свидетельствуют о том, что художественный руководитель филармонии не в состоянии адекватно воспринимать действительность в коллективе и ориентироваться в ситуации. То, что он говорит, — это как средняя температура по больнице. Первые концерты абонементов прошли с загрузкой зала в 80–100 процентов. В частности, первый концерт фортепианного абонемента посетили 750 слушателей. Это малая реализация? А вот профанацию с количеством концертов, проводимых Музыкально-литературным лекторием, я действительно прекратила. Потому что приходили в школу, проводили пять одинаковых уроков для 5-го «А», 5-го «Б», 5-го «В», 5-го «Г», 5-го «Д», записывали себе в актив пять концертов, получали за переработку и две недели отдыхали. Сейчас ничего такого нет. Работаем сразу для всей параллели. Старейший отдел филармонии как существовал со дня основания, так и существует. Кто в нем работал, тот в нем и работает. Но появилась молодежь, которая, придя в школы, не вызывает у учеников смеха и отторжения и готовит специальные программы с использованием мультимедийных технологий. К сожалению, не все задуманное удалось реализовать. Мы только забросили первые идеи.
— Возможно, ваши замыслы продолжит новое руководство. К сожалению, мы мало знаем о вашем преемнике, чтобы делать какие-либо выводы.
— Знаете, какой кроссворд решает сейчас все профессиональное сообщество? Каким образом тромбонист оркестра театра оперы и балета смог стать руководителем крупнейшей концертной организации региона. Как вообще такое возможно? Какие он услуги оказывает? И кто за ним стоит?
— А вы знаете, кто за ним стоит?
— Знаю, но говорить не буду.
— Не жалеете о том, что когда-то покинули «Глобус» и пришли, как вы сказали в одном интервью, в «чрезвычайно сложный коллектив»?
— Нет. Несмотря на тяжелую моральную обстановку, я получала огромное удовольствие от того, что видела результаты своего труда. И кто бы что ни говорил, я точно знаю: я сделала очень большое дело. За эти два с половиной года обрела очень много хороших людей — коллег и знакомых. Когда мне объявили об увольнении, я попросила никого ничего не предпринимать. Я прекрасно понимаю ситуацию и хорошо знаю людей. Они сейчас находятся в крайне тяжелом моральном состоянии, потому что неожиданный переход от позитива, развития, профессионального становления в обрубленную неизвестность чрезвычайно отрицательно сказался на людях. Поэтому у меня нет абсолютно никаких претензий к сотрудникам. Я их всех очень хорошо понимаю. Каждый из них сделал свой выбор. И абсолютное большинство сделало правильный выбор. Тех, кто сделал иной выбор, я тоже уважаю — это их право. Что же касается вышестоящей власти? Скажу честно — я не была к этому готова. Это новый поворот в моей жизни. Его надо пережить. И я переживу.
— После разговора с министром вы сделали очень эмоциональное публичное заявление. Разорвали шаблон — прежде чиновники от культуры уходили тихо, комментариев не давали. Не жалеете, что высказались?
— Ни об одном слове не жалею. Даже сейчас я понимаю, что я не столько защищала себя, сколько озвучивала позицию, в которой сегодня находятся все руководители государственных учреждений области. Они тотально зависят от жалоб, клеветы, лжи. Я вообще считаю, что пункт об увольнении без объяснения причин нужно пересматривать. В контракте должны быть четко прописаны критерии, по которым оценивается работа руководителя. Мне сказали, что я не нравлюсь. А как мне не нравятся те, кто не ходит на работу, кто занимается не творчеством, а интригами, кто отстал от жизни и не может делать ничего актуального, современного, с перспективой вперед?! Что открыло мое увольнение? Вседозволенность. Теперь все понимают, что руководителя можно изгнать по любому поводу и в любую минуту. Достаточно просто пожаловаться губернатору. Как теперь прикажете работать с коллективами? Кто будет наводить порядок в штатном расписании, если его за это могут уволить? А представьте себе состояние руководителей учреждений культуры нашей области, которые в любой момент могут оказаться на моем месте? Я, кстати, задала этот вопрос Решетникову: «Кто будет следующим?» Он ответил: «Кто надо, тот и будет». На моем примере всем показали, что руководитель ничего не значит — успешный — не успешный, делающий — не делающий. Руководитель потерял право на самостоятельность действий. Он должен принимать исключительно лояльные решения и все время опасаться, а вдруг его действия кому-то не понравятся. Ощущения внутренней свободы, как было еще несколько лет назад, больше нет. Мы тотально зависим от общественников, комитетов, активистов, чиновников. Согласитесь, так наотмашь статьи об увольнении раньше не использовались.
— Каким вы сейчас видите ваше профессиональное будущее?
— В день моего увольнения, на вопрос: «Какую работу вы мне можете предложить?» — министр ответил: «Никакую». Сейчас я, конечно, не утруждаю себя поиском новой работы. Во-первых, прекрасно понимаю расклад. Во-вторых, в Новосибирске не так много мест для моего профессионализма и опыта. Ну а в-третьих, я после многих лет работы без праздников и выходных должна посвятить какое-то время себе. Сейчас все гадают, останусь ли я в Новосибирске или сменю место жительства, но я бы попросила не строить никаких догадок, потому что никто, даже я сама, не знает, как все будет складываться дальше. Время покажет.
