25 мая исполняется 80 лет Владимиру Михайловичу Калужскому, легендарной личности новосибирской культуры.
СПЕКТР деятельности заслуженного деятеля искусств России Владимира Калужского настолько широк, что его вряд ли бы точно мог определить даже специальный научный прибор. Он является признанным специалистом в области теории и истории музыки, музыкальной и театральной критики, джаза, современной музыки, исполнительского искусства, он член многочисленных обществ и советов, председатель Сибирской организации Союза композиторов и вот уже 25 лет — бессменный художественный руководитель Новосибирской государственной филармонии. Его заслуги, регалии и сферы деятельности можно перечислять почти бесконечно, как и беседовать с ним на любые сложные темы культурной жизни. Но сегодня, в канун юбилея, «Новая Сибирь» задает ему очень простые вопросы.
— Стандартный «юбилейный» вопрос: как вы себя ощущаете в ваши 80?
— Главная моя проблема в несоответствии опорно-двигательной и образно-мыслительной деятельности организма. Человеческий организм, как известно, — это некая система, в которой все элементы функционируют по-разному. Если говорить об органах чувств, то я себя ощущаю примерно так же, как и пятьдесят лет назад. Что же касается других элементов — тут я себя чувствую примерно на свой возраст.
— То есть с сердцем и головой лучше, чем с ногами?
— С головой пока все более-менее в порядке. Ну а с сердцем… Ему не хочется покоя.
— Не смущает ли вас нехорошая тенденция, что сегодня у нас в стране осталось совсем мало духовных и творческих авторитетов? Нет ни Дмитрия Лихачева, ни Александра Солженицына, на мнение которых когда-то ориентировалась интеллигенция?
— Конечно, смущает. Но все мы, как говорится, не вечны, и для меня не столь важно, кто жив, а кто уже нет. Лично для себя я ощущаю возраст как стимул успеть сделать максимально больше. Больше и быстрее, чем делал это раньше. Я немного изучал деятельность многих знаменитых долгожителей — таких как Джузеппе Верди, Бернард Шоу, Лев Толстой. Все они — и в моем возрасте, и позже — были достаточно плодотворны. Так что они для меня своего рода маяки.
— Как вы относитесь к молодежи? Или к самому понятию «молодежь»? В таком возрасте, как у вас, к этому принято относится критически.
— Молодежь — прекрасная вещь, я к ней отношусь с большой симпатией и даже с завистью. Без молодежи я своей деятельности не представлял и не представляю.
Хотя — что это значит?.. Здесь ведь довольно большой разброс по возрасту получается — от детей шести-семи лет, с которыми мы работаем, до студенческой молодежи. И вообще по классификации Всемирной организации здравоохранения молодость продолжается до 44 лет.
— Молодежь в сорок лет — это как-то звучит как-то печально, особенно если она еще и бестолкова. И ничего не понимает ни в Толстом, ни в Яначеке.
— Да все они понимают, а если нет — поймут со временем: не так все плохо, как принято говорить. Что касается молодежи профессиональной, то они вообще все профи. А остальные со временем почувствуют необходимость и в Яначеке, и в Толстом, чем бы они сейчас там ни занимались. Культура обладает колоссальной силой воздействия на самые разные поколения, в том числе и на следующие, которые идут за нами. Я далек от мысли представлять людей как безнадежный человеческий массив.
— Но то, что происходит сейчас вокруг, как раз на подобные мысли и наводит.
— Я живу по вольтеровскому правилу, озвученному в романе «Кандид». Главное — это возделывать свой сад. Я думаю, что это именно то, чего сейчас остро не хватает нашему обществу, которое готово заниматься всем чем угодно, но только не собственным садом.
Так получилось, что филармонии я отдал последние 25 лет жизни, и для меня важно, чтобы она была нужна и нашему городу, и обществу в целом. В том числе и последующим поколениям. Вот в этом, я думаю, и состоит моя главная задача. А все остальное, как говорил герой Фонвизина, — это уже прилагательное.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
