Немного флибустьер, немного Остап Бендер и Петр Вайль с Хемингуэем, доктор исторических наук, профессор Института этнологии и антропологии РАН Константин Банников написал новую книгу. Презентация красочного издания «Шамони. Горы и люди» недавно прошла в ГПНТБ СО РАН.
Мы все привычно считаем Шамони культовой горнолыжной локацией у подножия Монблана, но стоит побывать там летом, чтобы понять, что одними лыжами не ограничивается мир горного туризма, и насколько малую часть того, что способны подарить нам горы, мы обычно используем в своих стандартных путешествиях.
Эта книга представляет собой итог двадцатилетних наблюдений автора за жизнью обитателей города и долины Шамони, одного из мест на карте мира, где зарождался туризм как отдельное явление мировой культуры. Собранные в книге рассказы местных жителей, исторические документы, описания явлений природы и культуры проиллюстрированы авторскими фотографиями, что придает изданию эстетическое качество художественного фотоальбома.
— Момент для выхода книги, возможно, не самый лучший. Как издательство Momtblancpress на это пошло?
— Момент, конечно, странный для выхода книги. В том числе и по причинам макроисторическим. Интернет, который уничтожил пласты бумажной журналистики, включая и мои журналы, вернул книге ее изначальную ценность сокровища. А вот мобильный телефон, наоборот, прекратил свое существование в качестве сверхдорого предмета роскоши и престижа — «мобилы конкретной», как говорили в 1990-е, и стал продаваться по цене, сопоставимой со стоимостью книг. Бумажная же книга в эпоху интернета не имеет права быть некрасивой. И я вижу, как книга снова востребована и в российском обществе.
— Итог двадцатилетних наблюдений за жизнью обитателей города и долины Шамони — это тянет на рубежное, итоговое высказывание. Еще и презентация в храме науки — в ГПНТБ СО РАН. Все подчеркивает особый статус этой книги.
— Все сходится. Книга для меня важная, а ее презентация происходит в библиотеке, которая научила меня читать. Вообще, самые важные и значимые события в моей жизни происходят не по моему плану — такого не запланируешь — а происходят экспромтом, случайно. И новая книга — не собрание текстов, а собрание случайностей.
Эта книга — история и моя личная, и история страны, и история цивилизации, уж простите за пафос. Мы — дети своих родителей — проживаем свою жизнь от одного «железного занавеса» до другого. Так вот, эта книга возникла ровно между такими «занавесами». Термин этот в 1917 году ввел русский философ Василий Розанов, который сравнил события Октябрьской революции с театральным действом, после которого «с лязгом и скрипом» опустился громоздкий занавес из железа над русской историей. Тот занавес продержался до 1991 года. Теперь опустился новый — с другой стороны...
— Тогда начнем по порядку, с библиотеки.
— Я с седьмого раза поступив в вуз — хотел учиться до судорог зубов. Потом, мне кажется, я не пропустил ни одного занятия в пединституте. В библиотеке я буквально жил. Я тогда пришел из армии — меня встретила новая страна, новые книги, новые идеи. Естественно, я хотел увидеть мир, отправиться куда подальше. Дальше Полинезии придумать не смог. Решил, что буду писать курсовик по этой Полинезии. И мой курсовик представлялся мне настолько гениальным, что право рецензировать его было только у великого профессора Арутюнова, который жил в Москве. И конечно, только в двадцать лет ты обладаешь необходимой наглостью, чтобы буквально ногой открыть дверь в Академии наук и произнести: «Я привез вам курсовик, вам страшно повезло». Повезло мне: Арутюнов — из того поколения ученых, который даже в дурно пахнущем студенте, живущем на Казанском вокзале, видел коллегу. Он пригласил меня в здание РАН, прокатил в невероятную высь — на 18 этаж (сейчас я на 18-м этаже работаю). Арутюнов полистал мой курсовик, сказал: «Нормально». Я быстро написал у него кандидатскую, потом докторскую. Совсем недавно вышла книга «Инстинкт гармонии смыслов», первый тираж я успел напечатать к его 90-летнему юбилею. На самом деле, это такой тост.
— В какой момент жребий указал на Шамони?
— Я защищаю кандидатскую в 1999 году, отправляюсь путешествовать по Европе. Потом получаю грант на исследование экстремальных групп, издаю монографию, с ней поступаю в докторантуру. Одновременно начинаю заниматься travel-журналистикой. В таком качестве меня и занесло в Альпы. То был пресс-тур.
Все мои знания об этом городе тогда исчерпывались цитатой из Бродского: «…Но сердце, как инструктор в Шамони, усиленно карабкается вверх». Приезжаю — ничего не видно: туман, дождь. Приехал снова. А поскольку журналисты должны были рассказывать о своих поездках, как-то отчитываться — я писал статьи. В Шамони, в отличие от других альпийских курортов, работала дама, которая умела читать и говорить по-русски, могла оценить качество оригинального текста. Ей понравились мои труды — с тех пор она приглашала меня регулярно.
— Я как раз наткнулся в книге на Аньес Дюкро, которая отвечала за Русское и украинское направление офиса по туризму Шамони. Речь о ней?
— Точно. Аньес Дюкро — для пессимиста похожа на ведьму, для оптимиста — на фею. И то, и другое — правда. Для многих тогда понятие «Шамони» и «Аньес» были почти синонимами. Все ее знали, и она знала всех, начиная с Серебряного века русской культуры и заканчивая золотым веком российского турбизнеса, которому она лично пыталась придать характер культурного явления. Получалось порой нечто эпическое. В разговоре с ней обо всем, что ее волновало, создавалось впечатление, что это она рожала Букреева на вершине Джомолунгмы, учила Визбора играть на гитаре и шила Абалакову рюкзак. И лично знала Марину Цветаеву. Последнее, впрочем, почти правда. Аньес знает русский, потому что ее дедушки, швейцарские миллиардеры, подарили Рильке замок. Оттуда Рильке вел переписку с Цветаевой и Пастернаком. В 11 лет Аьес приехала в этот замок, нашла эти письма, заинтересовалась, выучила русский, при Де Голле поучилась в Сорбонне, при Брежневе — в МГУ, работала уборщицей в горных приютах... А когда в первый раз поднялся железный занавес, ее пригласили возглавить развитие связей Шамони с Россией и постсоветскими пространством.
В это время я писал, смешивая этнографию и туристическую журналистику. И этнографические знания в этой сфере были востребованы как нигде. Не зря же National Geographic возник одновременно с «Этнографическим обозрением», — и то и другое о народах и культурах. National Geographic начал становится тем, чем он стал, начиная с публикации российских путешественников, которые привезли первые фотографии из Тибета. С тех пор он стал иллюстрированным. Путешествие и этнография — это вообще одно и тоже. Дмитрий Функ, директор нашего Института этнологии и антропологии РАН, об этом написал на обложке моей книги. Сейчас я занимаюсь тем, что превращаю свои журналистские тексты в научные, и собираюсь развивать в России антропологию туризма.
— Аньес помогла с материалом?
— Она поддержала мою странную для маркетолога, но естественную для этнографа идею писать про местных людей. Почему странную? Туристы их не видят. Они знают про лыжи, ски-пасс, горы, бар. А местных жителей, на чьих плечах стоят эти Альпы, они не замечают. Альпы — на их плечах в буквальном смысле: вот Улисс Боржеа — последний горный носильщик, который таскал тяжести в те далекие времена, когда в горы еще не летали вертолеты. Горные подъемники, тросы, на которых ездят гондолы — все поднято на человеческих спинах. Я сфотографировал Улисса со его переноской — это рама на лямках, к которой крепится 90 кг груза. Так он ходил в горы — на работу.
Я понял, что надо делать эту книгу, что она будет ценна не только для меня, но и для местных жителей, когда Улисс ушел из своего фамильного дома, где на потолочных балках вырезаны заклинания против злых духов, в стерильный пансион дома престарелых — умирать. С собой он взял вот эту переноску и мою статью на французском языке — вырвал ее из журнала и приклеил на дверь своей палаты, где доживал последние годы.
— Цель благородная. Но этих героев ведь еще нужно было разговорить!
— Все 50 героев этой книги — не особенно разговорчивые люди. Горцы молчат, они не рассказывают о своей жизни даже детям. Возьмем Люсьена Тивьежа, героя сопротивления, который не дал Гитлеру поставить свастику на Монблане. Орден Почетного Легиона, которым Франция так легко награждает русских олигархов, отличившихся в «битве» за Куршевель, ему дали только на 90-летие. Так вот, когда он умер, его дети просили у меня перевод текста интервью, потому что сам он им ничего никогда не рассказывал.
Горцы — вообще сложное сообщество, даже друг на друга смотрят косо. Французское слово «жалюзи» буквально означает «зависть», а не «шторки». Хочется в окно соседу заглянуть, но нельзя. Рассказывать неприлично, но выговориться хочется. И тут появляется инопланетянин в виде меня. По-французски не говорит, на вид тупой — почему бы ему все не выложить! И они рассказывали, а я публиковал все это лет десять подряд в разных журналах.
— Наверняка немало и тех, кто так и умер со своей тайной.
— Хватает. Одна из них — Лизет. Дожила лет до ста. Во время Второй мировой спасала евреев. Спасала людей, рискуя жизнью, — подвиг, фактически, совершила, а рассказывать об этом отказалась. Так со своими тайнами и ушла. От других людей известно, что она спасла маму Анри Пайо, назвав сестрой. При том, что несколько семей за подобную смелость поплатились жизнью буквально в последние дни войны. Родившийся у спасенной женщины (кстати, она выходка из России) вырос крайне успешным человеком. Сегодня он — создатель гастрономических бутиков, у него свои супермаркеты и заправки.
А еще — по отцу — он внук философа и педагога Жюля Пайо, который одно время был ректором академии Шамбери и Экс-Сан-Прованса. Он писал книги по социологии и антропологии. И вот в начале 1910-х вышла его книга «Воспитание воли». В это самое время Ленин из Лондона перебрался в Женеву, прочитал эту книжку и отправился в Шамони: потомки ректора Пайо зафиксировали этот факт документально. Мишель Фабр, муж дочери Пайо, специалист по профсоюзам, в советские годы посетил Пекин, а потом Москву. Устроили ужин в его честь, посол попросил его рассказать какую-нибудь историю вместо тоста. Встает Фабр и говорит: «Благодаря Ленину я стал капиталистом». Посол в ужасе ждет скандала, но ответственные товарищи внимательно выслушали историю первого инсайдера русской революции и подтвердили существование книги Пайо «Воспитывающие Альпы». Будущего вождя мирового пролетариата действительно интересовало, воспитывают ли горы настоящих революционеров. Это был тренд того времени — обращение к идеям Вольтера, Дидро, Руссо: дескать, природа очищает от шлака цивилизации и готовит настоящих борцов. В свое время Фрунзе ходил на Казбек, тогда же возникло движение красноярских «столбистов» — как некий практикум свободы. Кстати, слово «Свобода» на скале они подновляют до сих пор, стремятся всюду лазить без страховки.
— У нас свое представление о туризме!
— Наш туризм развивался параллельно с европейским, а вот европейский — еще и благодаря нашему участию. Когда Альпы делили мировые державы — Франция и Англия — Россия тоже в стороне не осталась с походом Суворова через Альпы, ставшим фактором романтической развивающейся национальной идентичности. «Мы русские, с нами бог», — это произнесено в Альпах... Даже профессия горных гидов возникла благодаря печальному опыту российского академика Иосифа Гамеля, который пытался подняться на Монблан в 1820-м году, но помешала лавина, — несколько проводников погибли, после чего король Сардинии выделил пенсии семьям погибших и узаконил профессию горных гидов. Про двухсотлетие этого события в позапрошлом году в России даже не вспомнили.
— И все же, как происходило взаимодействие между французским издательством и русским автором?
— Русские читатели и путешественники собрали на издание моей книги значительную часть бюджета на краудфандинговой платформе «Планета». На дешевый полиграфический вариант хватало, но для того, чтобы она вышла в стильном, практически сувенирном полиграфическом качестве, я взял в банке кредит, поскольку изначальный вариант добрать бюджет за счет рекламы с недавних пор уже и не рассматривается. Что касается политики и взаимодействия, то здесь проблемы нет. Montblancpress — это я.
Антон ВЕСЕЛОВ, специально для «Новой Сибири»
Ранее в «Новой Сибири»:
Пять великих тайн Новосибирской области: как их видят со стороны
