В Новосибирском театре кукол появилось «Кентервильское привидение». Как это бывает в таких случаях, дикое, но симпатичное. С более чем 400-летним пробегом по кулуарам старинного замка, кровавой тайной в анамнезе и средневековыми методами воздействия на юные сердца, которые избалованным возможностями современного мира деточкам, как слону дробина, однако для завязывания сюжетных узелков хороши настолько, чтобы держать зрителей готического мюзикла в напряжении до самого финала.
Репертуар новосибирских кукол, хоть и движется по инерции популярных детских сказок от «Репки» до «Волшебника Изумрудного города», нет-нет да выкинет коленце, подбросит что-нибудь эдакое в топку зрительского внимания. То разольется визуальными метафорами по сюжетам русской классики («Муму», «Шинель»), то достигнет дзена под философский гул антропоморфной живности («Про Ежика и медвежонка»), то пройдется читаклями («Былое и дамы», «Нарочно не придумаешь») по недрам театрального буфета, оставив в воздухе гримаску нэпмановской сатиры.
Кстати, читакль, совмещающий в себе опции читки и спектакля, — формат, привитый НОТЕКу режиссером Анастасией Неупокоевой. С ее подачи труппа освоила новую локацию для художественного высказывания, взяла в репертуар тексты Зощенко и Тэффи и очень опрометчиво поступит, если даст идее зачахнуть на корню после ухода постановщика. А режиссер Неупокоева действительно покинула театр (надо заметить, без какой-либо скандальной подоплеки), оставив на прощание работу, которую трактует как свой самый масштабный и сложный проект на сцене Новосибирского театра кукол.
Пожалуй, так оно и есть. По крайней мере, команда местных кукольников впервые взялась за мюзикл (композитор Андрей Рубцов) и поработала в этом жанре на грани своих возможностей. Артисты активно осваивают телесно-пластические образы, учатся на сцене не просто хорошо двигаться и танцевать, но «слушать» и «слышать» телом, пытаются импровизировать — пока без легкости, нужен другой уровень физической и пластической подготовки, зато с охотой и перспективой. Поют и люди, и куклы, как могут, но очень стараются, подменяя сложные фиоритуры актерской харизмой и речевой характерностью. И это выход. Строго говоря, жанр мюзикла в этом музыкальном спектакле в принципе трактуется вольнее положенного, но кому нужны эти формальности, если смотреть на сцену интересно, а следить за приключениями героев увлекательно?
В основе спектакля лежит готическая новелла Оскара Уайльда «Кентервильское привидение». Камерное произведение весьма востребовано современным российским кукольным театром, и все же историю о застрявшем на земле в виде духа женоубийце сэре Саймоне Кентервиле целевая аудитория спектакля вряд ли хорошо знает. К категории маст-рида это сочинение остроумного ирландца давно не относится. А советский мультфильм, хорошо знакомый многим родителям, сегодняшними детьми, кажется, напрочь манкирован. Впрочем, постановочная группа нашла к сердцу зрителя другой путь, подбив адаптированный драматургом и лишенный некоторых ответвлений уайльдовский сюжет (автор инсценировки Гуля Насырова) лощеным готическим стилем, воспетым сагой про семейку Аддамс.
Благодаря кинематографу безумное семейство «рвет чарты» с 1960-х годов и из поколения в поколение возвращает актуальность готической эстетике. Последние годы Аддамсы вновь находятся на пике популярности, вдохновляя и пробуждая фантазию режиссеров, художников и дизайнеров. Мрачноватый, но очаровательный стиль персонажей, тщательно проработанные наряды и прически героев запоминаются с первых секунд, а потом как культовая метка безошибочно считываются и угадываются в любых вариациях. Вот и в «Кентервильском привидении» стоит только клану Отисов выйти на авансцену, как за черно-серым двубортным костюмом в полоску главы семейства (Мистер Хайрам — Павел Высоких) встает тень испанского миллиардера Гомеса Аддамса, платье его супруги (Миссис Лукреция — Алина Романенко) отсылает к гипертрофированно приталенному силуэту таинственной Мартиши, а две поролоновые косички и бледное непроницаемое лицо дочки (Вирджиния — Алиса Карандейкина) — к невозмутимой Уэнсдэй.
Перещеголяли Отисы Адамсов лишь в одном. Вместо изобретательного на дьявольские проделки Пагсли спектакль получает двух близнецов, названных в духе детской советской литературы — Ой и Ай. У Уайльда — Билл и Мартин. Секрет столь дерзкого нейминга кроется, конечно же, в поведении оболтусов, которые своими безжалостными проказами способны довести до белого каления не только человека, но и привидение. Над похождением маленьких негодяйчиков зал дружно хохочет, и можно только порадоваться за шкодной и безбашенный дуэт Яны Трегубовой и Екатерины Ваколюк: кукловодам в веселых прическах (нарочито ненатуральные парики, устраивающие на головах героев чумовые вавилоны от многоярусных аллонжей и фонтажей до змеиного клубка Медузы Горгоны, — одна из самых ярких визуальных деталей спектакля) удалось очень точно попасть в образы отпетых шкетов и наделить своих персонажей ярким темпераментом и мерзким характером.
Братья-хулиганы, как и остальные представители семьи Отис, на сцене представлены живым планом. Артисты почти весь спектакль задействованы наравне с персонажами-куклами, а иногда и вовсе работают без привычной кукольной компании, смело демонстрируя свою актерскую индивидуальность. И все же о куклах, придуманных Александрой Павловой, хочется сказать отдельно. Рожденные мыслью художника герои «Кентервильского привидения» визуально отличаются от своих коллег из других репертуарных спектаклей. Они выросли из современной мультипликационной культуры, мгновенно узнаваемы, ироничны, аниматографичны и запросто устанавливают коммуникацию между сценой и залом.
Если в новелле Оскара Уайльда американский посол Отис покупал у лорда Кентервиля фамильный замок, педалируя темой противостояния английской аристократии и американских выскочек, то на сцене Новосибирского театра кукол семейство уводит сюжет в другую сторону и приезжает в готический особняк, чтобы стать участниками захватывающего квеста, где, как обещает объявление, все по-настоящему: аристократическая резиденция, средневековый антураж и неупокоенные духи. Бал правит экономка Миссис Амни (заслуженная артистка России Вера Червоткина), которой удается ловко, если не сказать хладнокровно, управлять и живыми, и мертвыми обитателями этого видавшего лучшие годы «дворца».
Облаченного в старинные одежды люда в замке, в сценографии намеченного пунктиром через абрисы интерьера и элементы традиционного убранства, пруд пруди. Программка утверждает, что это помощники в иммерсивном театре «Духи Англии». С того они света или этого — без креста не разобраться. Ясно лишь, что эта бледнолицая толпа служит сэру Саймону Кентервилю, четыре с лишним столетия назад укокошившему в библиотеке свою супругу и теперь застрявшему в этом не лучшем из миров до тех самых пор, пока златокудрое дитя не поможет его духу обрести покой.
Злодеяние сэра Саймона звучит ужасно, однако осталось в таком далеком прошлом, что сегодня вздыхающий полтергейст с всклокоченной шевелюрой вызывает искреннюю жалость и сочувствие. В исполнении пластичного и обаятельного Андрея Меновщикова привидение тоскует, тужит, страдает, томится от праздности и никчемности своего существования. Вздыхая и пуская слезки на колесках, призрак идет исполнять свои обязанности — натирать красками давно уж не кровавое пятно, петь о роковой обреченности и пугать непрошеных гостей, хотя ни один из веками отработанных приемов на нынешних скептиков не действует. Клацает костями, которые в эффектном танцевальном номере складываются в трогательное сердечко, скрипит половицами, бряцает рыцарскими доспехами, гремит ржавыми цепями, стенает, завывает, издает зловещий смех. Всё мимо кассы. Гостей не вшторивает.
Для передачи всех этих страстей-мордастей и работы в смысловом и эстетическом поле «страшного» режиссер придумывает массу приемов, макабрических деталей и эффектов, в том числе откровенно комических. Играет с формами, материалами и объемами. Пускает дым, мечет молнии, щедро сыплет световыми и анимационными колдунствами (художники по свету — Елена Алексеева и Иван Макаров, видеографика — Тихон Шутов). Вводит легион эпизодических кукольных персонажей, которые травятся ядом, теряют голову на гильотине и принимают бог весть какие муки и личины — от бесформенного, по-тимбертановски сверкающего множеством зубастых черепов полтергейста до пышногрудой дамы, пролившей свою голубую кровь весьма пугающим образом. Получается чуть странновато, немножечко жутковато, но весьма и весьма притягательно.
Новосибирское «Кентервильское приведение», хоть и находит визуально-образную подпитку в сумрачном низовом мире с его зловещими обитателями, все же не переходит в разряд сценического триллера, хоррора или ужастика, где всё тлен, разложение и вообще отвратительно и опасно. Нет в этом хитро устроенном спектакле никаких сил зла. Да и вместо антагонистов на сцене встречаются скорее собратья по несчастью: девочка-подросток, испытывающая одиночество в толпе людей, и непрощенный дух сэра Саймона, терзаемый из века в век настоящими душевными муками. Ей требуется внимание и любовь, а ему — покаяние и прощение. И, очевидно, только им двоим дано закрыть гештальты друг друга.
У сэра Саймона и Вирджинии получился отличный дуэт, переключающий регистр новосибирского мюзикла с готики на психологию. История, начинавшаяся как пародийно заряженная страшилка, становится перевертышем и переходит в разряд young adult fiction. 15-летняя гостья замка, кажущаяся изгоем в кругу своих пышущих апломбом родных, несет личную историю отверженности. Она старательно ведет дневник, где описывает все, что с ней происходит. Откровения подростка об остром чувстве одиночества, страхе быть невидимой, буллинге, инаковости, боли, травме, смерти, тщетных попытках обрести себя в мире... из тех, что зачастую кажутся взрослым блажью и глупостью, меж тем, как детское горе всегда велико.
Это давление большого мира рождает на сцене любопытный прием работы кукловода с куклой: Вирджиния Алисы Карандейкиной то нарочито дистанцируется, то сливается со своей миниатюрной копией, то вступает с ней в диалог, ведь больше в этом огромном замке (читай — мире), кроме себя, девчонке обратиться не к кому. Сердце героини оказывается столь открыто, а размышления так пронзительны, что в груди начинает щемить даже у призрака. Сэр Саймон — в прошлом убийца, жертва необузданных страстей и бурных заблуждений, а ныне изгнанник и бестелесный дух — сочувствует Вирджинии и становится больше человеком, чем был при жизни. Эмпатичная Вирджиния же в свою очередь, впитывает горечь многих лет, проведенных привидением в скитаниях по замку, и готова вымолить прощение его грешной душе. А что бывает, когда все звезды сходятся? Правильно, зацветает миндаль и появляется спектакль, который лучше увидеть.
Юлия ЩЕТКОВА, «Новая Сибирь»
Фото Виктора ДМИТРИЕВА
