В конце апреля Максим Замшеву, поэту, писателю, публицисту, литературному критику и переводчику исполнилось 50 лет. Он автор нескольких романов и поэтических сборников, но более всего в последние пять лет известен как главный редактор знаменитой «Литературной газеты».
— Художник нужен сегодня для объединения или размежевания? Сколько людей — столько и мнений, как с этим быть?
— Конечно, это соблазнительная идея — выставить художника носителем света, объединителем вокруг светлой идеи. Но в жизни не всегда так. Леонид Андреев явно не из этой когорты творцов. Так же, как и Владимир Сорокин, еще один прекрасный писатель. У каждого своя дорога. Это может быть путь гуманизма с консолидирующей функцией. А может быть и другое направление.
Поэтому нет смысла говорить: эти писатели-модернисты — плохие, охальники, а те — хорошие, они пишут о Родине, любви к матери. Литература шире лозунгов. Кому-то хватает вкуса воспринимать то, что выходит за рамки их понимания — а кому-то нет.
— Сейчас некоторые говорят, что дело писателя — писать. А не делиться с трибуны своей гражданской позицией. А вы как думаете?
— Начнем с того, что далеко не каждый писатель является общественной фигурой. Евтушенко был, а Платонов — нет…
— А Максим Замшев? Главный редактор «Литературной газеты» явно не затворник…
— Эта работа никак не связана с моей писательской деятельностью. Стараюсь свое личное мнение с мнением нашей общественно-политической газеты не перемешивать. «ЛГ» — это широкий круг спикеров по самым разным вопросам, в первую очередь на культурном поле.
Свою позицию высказываю в статьях — и не обязательно в одной только «Литературной газете», а также в интервью. Конечно же, я за то, чтобы Россия процветала. Но я против людоедства и мракобесия, против включения машины репрессий. Я за то, чтобы та несправедливость в мире по отношению к России, которая сейчас происходит, в самом скором времени была нивелирована. Для этого нужны определенные мобилизационные усилия, сами собой люди не прозреют.
Вопрос в том, кто диктует вкусовую норму дня сегодняшнего. Литература — конкурентная среда, и сведение счетов, обвинения, навешивание ярлыков — весьма распространенная история. Играть во все это сегодня скучно, как мне кажется.
Хотя кому-то нравится кричать на каждом углу: «Проханов — хороший писатель, но это же соловей Генштаба!» Или: «Быков интересный автор — но продался американцам!» А я считаю иначе. Есть тексты, созданные тем или иным писателям — и мы живем рядом с ними. А личная точка зрения на какую-то тему может меняться, и это нормально. Человек не закостенелое существо, он периодически испытывает какие-то разочарования и делится мыслями и эмоциями по этому поводу с окружающими. Мы же прекрасно понимаем: по молодости все либералы, а ближе к пенсии активизируются охранительно-консервативные инстинкты. Хотя я, наоборот, в юности стоял преимущественно на консервативных позициях. Но это были 90-е годы. С другой стороны, противостоять лихим процессам, «основной линии» — это у меня всю жизнь. Вот и сегодня далеко не со всем хочется солидаризироваться.
Навязывать писателям актуальную повестку, слава богу, не получается ни у власти, ни у бизнеса. Писатели пишут книги, они издаются. И можно выбрать, какую из них купишь в первую очередь — Захара Прилепина или Ксению Букшу, Михаила Елизарова или Александра Иличевского. Ненавидеть тех, кому нравится то, что мне не нравится — по меньшей мере, смешно. В кругу отечественной интеллигенции периодически свирепствует жажда тотальных обличений, но вскоре это проходит. И таких общественных схождений-расхождений было на моей памяти несколько.
И еще пара слов о плюрализме. Лучше уж выслушать искреннее мнение, с которым ты не согласен, которое тебе крайне неприятно, чем приятный тезис, высказанный не от души, навязанный какой-то ситуацией.
— Существует ли негласный «черный список» авторов, которым путь на страницы «ЛГ» закрыт?
— Нет. Есть определенный выбор сотрудников редакции в той или иной политической обстановке. Сейчас есть писатели, желающие победы над российской армией. Согласитесь, было бы странно предоставлять им сегодня площадку для агитации. С другой стороны, некоторые из них не всегда были анти-патриотами…
Интересно, как ведет себя Запад. В первые дни спецоперации он единодушно возмущался. Два месяца спустя в самых разных местах стали звучать другие нотки. Убежден, эта полифония неизбежно будет расширяться. Но распространение военного вируса на всю планету приведет к всеобщей катастрофе.
— У вас есть прогноз развития событий, начавшихся 24 февраля?
— Нет. И, думаю, сейчас его нет ни у кого. Потому что для переломных моментов необходимы тысячи причин. Многие факторы просто невозможно учесть заранее. Конечно же, все хотят скорейшего прекращения военных действий и гибели людей. Но это не футбольный матч, который прекращается по свистку арбитра. Мы переживаем тяжелейший геополитический сдвиг. Он будет идти до тех пор, пока все не примет новые формы. И по каким правилам пойдет игра с участием России, мы не знаем. Хочется верить, они будут для нас более выигрышными.
— «Литературная газета» под вашим руководством стремительно набирает очки, становясь от номера к номеру все увлекательнее и содержательнее. При этом газета сохраняет свой главный принцип открытой площадки для полемики по любым вопросам. А что в перспективе?
— Ближайшее будущее «Литературки» — работа над свежим номером. Заглядывать на годы вперед просто невозможно. Главный редактор каком-то смысле — солдат, а не генерал, которому видно все поле битвы. Хочется, чтобы газета жила полной жизнью, чтобы тематика, нами затрагиваемая, была интересна читателю, чтобы народ не тупел, не превращался в потребителя желтой газетной жвачки… Будет ли все именно так, никто не знает. Но «ЛГ», созданная в 1830 году, сохранится — качество ее проверено временем. Крайне трудно представить, что в России когда-нибудь начнется эпоха, когда «ЛГ» станет никому не нужна.
— На недавней литмастерской для молодых писателей, неоднократно звучало: тиражи «толстых» литературных журналов небольшие, но увеличить их не получается. А какова ситуация с ростом читателей «ЛГ» — возможно ли увеличить их в ближайшем будущем в десять раз?
— В течение года-двух это вряд ли получится. Но ставим перед собой именно эту задачу. Увы, сейчас не самое лучшее время разговора об этом — только что закончилась двухлетняя пандемия, вокруг крайне непростая экономическая и геополитическая ситуация. Но совершенно отчетливо видно, что мы не теряем подписчиков, а в какие-то моменты наращиваем их число. Бумажная и электронная версии газеты развиваются параллельно, и эта работа будет продолжена. Толстые журналы, дай им бог процветания, сейчас не слишком хорошо продаются в розницу — в отличие, скажем, от «ЛГ», которую можно встретить в киосках по всей стране. Сегодня вряд ли можно «проснуться знаменитым» после публикации в нашем издании — но то, что для автора появление на страницах «ЛГ» по-прежнему заметное событие, это бесспорно. Хорошо знаю: если кого-то заденешь в газете — тут же начинаются звонки: вы что, сдурели — написать такое про меня! (улыбается).
— В газете есть редколлегия, чья задача — выработка коллективных решений. А какова роль главного редактора Замшева? Легко ли вас переубедить? Насколько вы суровый и требовательный начальник?
— В нашем коллективе не возникает непримиримых споров. Задача у всех общая — сделать каждый номер газеты интересным. И все по мере сил над этим работают. Если кто-то недостаточно активен или предлагает идти не туда — это сразу корректируется в рабочем порядке. Но в целом все единодушны, что не может не радовать. На разборки просто нет времени.
— Подождите, но ведь «газета не резиновая» — неужели и на эту тему нет разногласий?
— Срочность публикуемых материалов обсуждается на планерках. Всегда есть то, что можно отложить — если появляется особо важный актуальный текст. Редакционный портфель всегда набит. И всякий раз предстоит выбрать лучшее из лучшего. Последнее слово, разумеется за мной как главным редактором. Но волю всей редакции еще ни разу не приходилось перечеркивать моим решением. У нас идеальный коллектив профессионалов своего дела.
— Недавно в интервью вы сказали, что легко переключаете литературные регистры с поэзии на прозу и наоборот. А как переключаетесь с работы в газете, нервной, изматывающей — на написание художественных текстов, также требующих полной самоотдачи и свежей головы?
— Я не пишу с утра. Поэтому, конечно, после работы нужно какое-то время перевести дух. Ты же не трактор, чтобы скорости переключать (улыбается). Да, какие-то эмоции, испытанные в редакции, в работе над прозой не нужны. Но не надо сетовать на усталость — глаза боятся, руки делают. Человек, который долго ждет прихода «творческого состояния» — как правило, обычный бездельник. Бывает, что не пишется, но это нормально. Каждый прозаик знает, что в работе над большим объемом текста случаются три-четыре серьезных затыка. Почему — не знаю. Возможно, обновление, о котором я уже говорил, иногда требует большего количество времени — месяца два-три. Эти паузы мучительны, но деваться некуда. Большой текст начинает жить по своим законом, и в какой-то момент может закапризничать. Это называется: текст с тобой шутит.
— А когда он так шутит, что лучше: выжидать или бросаться на штурм?
— Это уж кто как привык…
— А вы как обычно поступаете?
— Чаще всего выжидаю. Потом словечко за словечком, главка за главкой выхожу из пике…
— Есть такая субстанция, как «предстихи», когда автор ощущает внутренний гул, особое волнение. А как насчет «предпрозы» — существует ли это явление и как бы вы его описали?
— Просто иногда ты вдруг понимаешь, что требуется некое обновление — когда долго пишешь. То есть настает момент, когда нужно посмотреть на свой текст другими глазами — чтобы вновь испытать тяготение к работе над ним. Если много и долго писать, стираются творческие шестеренки. Надо дать им перестроиться. Возможно даже, отдохнуть денек-другой.
А что касается гула, каких-то внутренних вибраций — я не сторонник мистического подхода к писательскому труду. Гул в голове только у шизофреников. Секрет писательского успеха — в умении концентрироваться. Если ты это умеешь, остальное зависит от твоих природных качеств. Очевидно, что не все одинаково одарены, не каждый может писать хорошо. Огромное значение для писателя имеет наличие таланта, качество образования, количество прочитанных книг. Вообще, на творческий процесс влияет тысяча причин — нет возможности все их перечислить.
— Легко ли вам переключать писательские регистры с поэзии на прозу?
— Да нормально. Я же не первый, кто совмещал оба жанра. Поэзию и прозу писали Пастернак и Цветаева, Пушкин и Лермонтов, Бунин и Тургенев… Заявление о несовместимости стихов и повестей — миф. Вот поэзия и бухгалтерия уживаются трудно.
— Судьба вашего недавнего романа «Концертмейстер» складывается удачно — есть продажи, рецензии, премии. А что в работе сейчас?
— Заканчиваю новый роман, «Вольнодумцы». Надеюсь, к осени завершу редактуру. Это книга о современной жизни, есть там и молодые люди, замешанные в протестных движениях. Вообще, там много разных историй — про энтропию пожилого человека, полицейские провокации, тайны прошлого… Все это сплетается в романе в единое полотно.
— Работа над новым романом — это хорошо. «Литературной газетой» руководите — отлично. А стихи пишутся?
— Да. Не так давно вышло два сборника — в одном 100 страниц, в другом 54. Хорошее стихотворение — это чудо, а чудо не может происходить каждый день… Для поэта очень важно поймать состояние некоего транса, в котором рождаются стихи, и, если ты его упустил, лучше не маяться, а оставить уже написанные четверостишия где-нибудь в глубине памяти и ждать другого мига, другого подаренного свыше времени для тончайшей эмоциональной концентрации. И вовсе не обязательно это произойдет, когда автор будет сидеть за письменным столом, это может случиться где угодно и в любое время суток. И тогда поэт погружается в себя, внешний мир перестает существовать, остается только застывшая картинка в глазах. Это только в глазах обывателей поэты — чудаки, никчемные люди… Но как счастлив тот, кто знает реальный вес секунды поэтического вдохновения!
— Награды за книги имеют для вас большое значение — или это просто бонусы к хорошему тексту?
— Конечно, приятно, когда отмечают твой большой труд. Но и делать из премий фетиш не стоит. Попадание романа в длинные или короткие списки, лауреатство дает возможность продвижения книги издательством. Автору нужно сделать имя. Сейчас рынок — когда невозможно купить то, что не знаешь. А премии — это такая лоция, помогающая узнать о новом интересном тексте.
Конечно, каждая премия по отдельности — субъективна, поскольку решение принимают члены жюри, а они живые люди со своими предпочтениями. Поэтому премий нужно больше. С другой стороны, профессиональные литераторы — критики, поэты, писатели — прекрасно знают, кто есть кто в нашей среде. И премии в целом отражают картину сегодняшнего дня.
К примеру, совсем недавно был обнародован длинный список очередного сезона «Большой книги». Как обычно, все фигуранты — очень достойные авторы.
— Кого вы считаете своими учителями?
— В Литинституте я учился в семинаре Владимира Фирсова. Обязан ему очень многим. Его советы и наставническую щедрость буду помнить всегда. В годы учебы, как и на многих студентов, на меня оказала влияние интересная и сложная личность тогдашнего ректора — писателя Сергея Есина, много дало общение с Александром Прохановым, Юрием Поляковым. В поэзии питался философскими соками Юрия Кузнецова, чистотой тона Владимира Бояринова, утонченностью Юрия Левитанского, обаянием Евгения Рейна. Одно время очень увлекался невероятной витальной силой поэзии Леонида Губанова, из классиков обожаю Блока и Георгия Иванова. Кому-то покажется этот набор имен гремучей эстетической смесью, но во мне всем им очень уютно и никакого антагонизма, поверьте, нет. Как на прозаика на меня больше повлияла западная проза, в частности блистательные англичане Мартин Эмис, Лоуренс Норфорлк, Джулиан Барнс, Джонатан Коу, непревзойденным романистом считаю датчанина Питера Хёга. Думаю, что очень многому прозаик может научиться у Милана Кундеры, особенно его неподражаемому умению создавать сюжет там, где нет никаких внешних признаков сюжета, и тем не менее все развивается, двигается, переходит одно в другое, и эмоции, и мысли, образы. Это иногда завораживает значительно больше, чем самая изысканная фабульная интрига. Однако прямое подражание Кундере очень опасно, поскольку его художественный метод, пройдя сквозь призму отечественного литературного сознания, выстроенного априори на других принципах, может привести к созданию нестройных текстов и утрате целостности формы.
— Такое ощущение, что сейчас пишут, как говорится, не на века. Согласны?
— Когда я поступал в Литинститут, про Пелевина говорили, что его забудут через два-три года, что постмодернизм несостоятелен. Оказывается, мои коллеги ошибались...
— Какие направления в отечественной литературе — поэзия, проза, драматургия, критика — вам кажутся наиболее содержательными и перспективными?
— Все направления у нас сейчас содержательны, в каждом из них развиваются разные стили, эстетики и даже этики, но проза и поэзия, бесспорно, первичны — в них бьется пульс всей литературы. И я рад быть современником многих нынешних прозаиков и поэтов.
— Кого из современных авторов рекомендуете?
— Поэтов прекрасных у нас много — Дмитрий Воденников, Иван Купреянов, Анна Долгарева… Живы наши мэтры — Кушнер, Рейн, Гандлевский, Костров. Из прозы рекомендую все, что выходит в «Азбуке» — мне, например, очень нравится роман Александра Етоева «Я буду всегда с тобой». Интересно пишут авторы РЕШ — Ксения Букша, Павел Крусанов, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов. Привлекает внимание и серия «Полка Вадима Левенталя» в издательстве «Городец». Еще мне очень нравится Павел Крусанов — считаю, это замечательный писатель. «Калейдоскоп» Сергея Кузнецова — совершенно потрясающая вещь. Нельзя не отметить и Евгения Водолазкина, превратившегося из филолога в прозаика...
— До сих пор официально не утвержден статус писателя, это вообще возможно?
— Недавно созданная АСПИ — Ассоциация союзов писателей и издателей — ставит этот вопрос на самом высоком уровне. Уверен, ситуация будет доведена до логического конца. Хотя предстоит увязать немало тонких моментов, связанных с госпрограммами поддержки писателей, свободы творчества и общественной роли литераторов. Работает специальная комиссия во главе с ректором Литинститута Алексеем Варламовым. Это хороший знак. Писатели — это лучшее из национального голоса, что есть в любой стране.
— Литературная жизнь в регионах складывается по-разному. Где и за счет чего она бьет ключом, с кого брать пример?
— О жизни в регионах мне трудно судить, но я знаю, что везде что-то делается, и это очень отрадно. Выходят журналы, книги, реализуются художественные проекты, несмотря на то что власть далеко не всегда оказывает в этом помощь. Литературную жизнь в регионах делают интересной настоящие литературные подвижники. Честь им и хвала!
Увы, сегодня мало кто задумывается: если мы потеряем книжно-журнальную культуру, то потом ее никогда не восстановим. И это будет катастрофа…
— Уверены?
— Я периодически веду литературные семинары, участвую в совещаниях молодых писателей и с горечью констатирую: ребята мало читают. Просишь назвать любимого поэта — называют друг друга! Наступающее невежество в литературной среде — это ужасно... Почему так? В Европе в богатых семьях детям не покупают айфонов, осознав их вредное влияние, а у нас невозможно отобрать у ребенка гаджет — сразу слезы, истерика... Навыки фундаментального чтения из нас выбивают уже много лет, целенаправленно. На литературном фестивале в Новосибирске видел книжный развал «Всё по 100 рублей», но ажиотажа читательского не было. Да в советское время всё смели бы за три минуты! Сегодня даже писатели перестали интересоваться творчеством друг друга. К огромному сожалению...
— В разные периоды жизни человек мечтает о разном. Какая у вас была самая странная мечта, как это может показаться сегодня?
— Я очень хотел быть футболистом, играть в нападении под десятым номером. До сих пор, когда вижу, как играет «Спартак», жалею, что не могу выскочить на поле (улыбается). И до сих пор нет-нет, да и приснится, что играю в команде Бескова.
Став старше, я захотел стать музыкантом. Я им стал. Решил стать писателем — снова все получилось. О поездках на Северный полюс или полете в космос не мечтал. Хотелось побывать в Европе — Париже, Риме — и снова все задуманное сбылось, и не один раз. В прошлом году осенью впервые побывал во Владивостоке — город и местный литфестиваль произвели большое впечатление.
Любопытно было бы увидеть Латинскую Америку. Наверное, это связано с интересом к творчеству таких крупных писателей, как Борхес, Маркес, Сабада, Льоса, Кортасар… А вот в Штаты совсем не тянет (улыбается).
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Ранее в «Новой Сибири»:
Роман Сенчин: Невозможно предсказать, что уйдет в мусор, а что останется
