Как наглядно продемонстрировал Третий круглый стол, представители СМИ конца 80-х и начала 90-х годов являлись чуть ли не главными революционерами в области массовой культуры той эпохи. Ведь в сознании широких масс навсегда отпечатались именно такие судьбоносные события как появление кабельного телевидения, частных теле- и радиоканалов, а также независимой и интересной для читателей прессы. На этот раз в банкетном зале кафе «Каприччио» собрались люди, которые помнят цензурные запреты и финансовые сложности, сопровождавшие становление изданий и каналов, — помнят, как почти на ровном месте вырастала и расцветала та красивая информационная среда, о которой так долго мечтали простые новосибирцы. Ведь культура — она и в СМИ культура.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Борис Комаров — медиа-продюсер;
Леонид Каурдаков — журналист;
Мария Лондон — тележурналист;
Вячеслав Досычев — журналист;
Виктор Титов — журналист.
А также:
Виктор Русских — журналист (модератор);
Николай Гармонеистов (Ахавьев) — журналист, литератор (ведущий).
ВЕДУЩИЙ. — Надо признать, что первые два Круглых стола прошли чересчур легкомысленно. Продвинутые пожилые художники в основном вспоминали не столько о своих ноу-хау, сколько всякие смешные истории, характеризующие дух культурной жизни 90-х годов прошлого века. Может быть, и представители «революционных» независимых СМИ того периода тоже пойдут тем же путем?
КАУРДАКОВ. — Сразу скажу, что я с тобой принципиально не согласен. Конечно, можно весело и с брибамбасами рассказывать о деятельности художников и музыкантов в период 90-х, но средства массовой информации — это что-то принципиально иное. Когда мы начинали, вовсе не было ощущения, что мы пускаемся в какое-то развеселое дело и можем от души побалдеть. Лично у меня это связано с тем, что я к тому времени много успел проработать в партийных СМИ — а это жуткая вещь абсолютно. Потребность шла откуда-то изнутри, но желание постоянно упиралось в возможности. Точнее, в их отсутствие.
ВЕДУЩИЙ. — «Момента истины» действительно была первой в городе независимой, но при этом не диссидентской газетой?
КАУРДАКОВ. — Да не принципиально, я думаю, кто был первым. «Сибирская газета» свой «нулевой» номер выпустила одновременно с нами, в октябре 1989-го, а потом на три месяца они куда-то пропали. Что касается независимости… Нашим учредителем выступало молодежное объединение «Арсенал» — тогда стало модным разрешать комсомолу зарабатывать нетрадиционными путями. И они действительно на нас очень хорошо зарабатывали.
ВЕДУЩИЙ. — Так «из какого сора» все это возникло? Ведь дело было еще при коммунистах?
КАУРДАКОВ. — В том числе и от чувства отчаяния. Ведь в самом конце 80-х было ощущение, что что-то делать надо, были уже какие-то наработки, но главная проблема состояла в том, что ни одна типография, естественно, беспартийную газету печатать не могла, ссылаясь на все что угодно — на лимиты по бумаге и тому подобное. Единственная типография, с которой удалось договориться, был полиграфкомбинат, — они купили газетную ролевую машину, но заказов под нее не было. «Завозите бумагу, — сказали нам, — так и быть, напечатаем»…
ВЕДУЩИЙ. — А бумагу вам купить было не на что.
КАУРДАКОВ. — Негде и не на что. И вот тут-то помог общий бардак в стране… В ту осень вокруг здания полиграфкомбината на Красном проспекте, 22, вырыли здоровые траншеи — какие-то трубы там меняли, чем мы и воспользовались, сказав: «Нам свою бумагу завезти невозможно, так что давайте первый номер напечатаем на вашей». Ямы не закапывали примерно месяц, поэтому месяц мы успешно выходили, а потом уже все стало проще. Тираж был стазу 30 тысяч, а цены просто страшные: если «Вечерний Новосибирск» стоил 2 копейки, то мы — 20 копеек. «Момент истины», конечно, сильно ото всех тогда отличался своей необычностью, необычно было и то, что «криминальная» газета выходила под эгидой издательства «Детская литература», спасибо Александру Ивановичу Плитченко.
ВЕДУЩИЙ. — Вы ведь под маской «криминальности» скрывали совсем другое наполнение — от политики до правозащитных и культурных материалов. Даже комиксы собственного производства публиковали.
КАУРДАКОВ. — Именно по этой причине я и называл эту модель «Троянским конем». Поэтому когда в 91-м году появился ГКЧП, тогдашний председатель Союза журналистов Федор Якушев совершенно открыто демонстрировал список изданий, которые закроют в первую очередь — «Молодость Сибири», «Сибирскую газету»… И «Момент истины». С чувством юмора был человек.
ВЕДУЩИЙ. — Быстро люди привыкают к безнаказанности. Ведь всего за год-два до этого еще существовал так называемый Главлит, комитет по охране гостайн в печати…
КАУРДАКОВ. — И никуда это все сразу не делось: чуть только у нас все поехало, мы начали сталкиваться с цензурой. Как-то раз готовый номер прочитал цензор… даже фамилию помню — Пономаренко, — но не залитовал, а сказал мне: «А вот одну статью про КГБ утвердить может только сам КГБ. Я туда уже позвонил». В итоге госорганы вернули мне полосу без малейших правок, но иллюстрация была перечеркнута жирным красным карандашом. Там на картинке посреди абсолютной темноты горела маленькая свечечка. А статья носила название «КГБ при свете гласности».
ВЕДУЩИЙ. — То есть, эстетическая составляющая не устроила.
ДОСЫЧЕВ. — По-моему, Леонид, ты слегка сгущаешь краски. Я помню, что на тот момент случился своеобразный прорыв: главным редакторам газет предлагали вариант — брать лично на себя всю ответственность за какие-то сомнительные с точки зрения властей материалы. Расписался, поставил печать — и вперед, никаких цензоров.
ВЕДУЩИЙ. — Ты, Вячеслав Михайлович, сейчас еще скажешь, что при советской власти цензуры не было.
ДОСЫЧЕВ. — Да чего уж там. Цензура была жесточайшая, причем, иногда совершенно непонятная. Например, нельзя было написать: «Авиаремонтный завод в городе Обь», хотя все знали, что именно там он и находится, и именно так называется, и никакой военной тайны тут нет. Когда какой-то ветеран писал, что он в годы войны охранял железнодорожный мост, цензоры это вычеркивали. Почему?!.. А потому что это военный объект, и о нем даже упоминать нельзя.
ТИТОВ. — Когда я работал в Радиокомитете, все материалы мы сдавали на проверку примерно за сутки до выхода в эфир. Но я помню, что цензоры не глядя ставили свои печати.
КАУРДАКОВ. — Это ладно, в этом хоть какая-то логика есть. Но у нас, например, цензор пытался вычеркнуть слово «Чуркестан» из репризы Геннадия Хазанова, которая перед тем была уже разрешена Главлитом в Москве. Цензору почудилось в этом слове разжигание национальной розни.
КОМАРОВ. — А когда я работал на ГТРК, материалы информационной программы «Панорама» девушка-цензор читала быстро — примерно за полчаса. С лукавым выражением лица.
МОДЕРАТОР. — Вот вы про цензуру, а Маша Лондон в 90-х, как я слышал, безо всяких согласований и разрешений занималась подземной конспирологией.
ЛОНДОН. — Занималась, да. Как-то раз мы с актером Юрой Чепурновым и оператором пролезли на улице Кирова через какие-то люки под землю, потому что ходили слухи, что там, внизу, есть тайные подземные ходы, ведущие к секретным объектам. Мы долго бродили по страшным тоннелям, видели проносящиеся мимо поезда метро, но фильма ужасов снять так и не получилось.
ВЕДУЩИЙ. — В наше время такой проект назвали бы современным искусством, нужно было только подвести теоретическую базу. Правда, это больше похоже на безумие, так свойственное легкомысленным 90-м годам.
ЛОНДОН. — В том-то и дело, что вы, кто постарше, жили при цензуре, а мы нет. Вернее, при ней мы не работали.
КАУРДАКОВ. — С военными в СССР работать было ох как сложно: ретушеру приходилось выполнять распоряжения по цензуре фотографий. Например, давалась команда: «Лейтенанту в третьем ряду застегнуть все пуговицы!» — ретушер застегивал. А у «Момента истины» с самого открытия при участии госбезопасности случилась просто какая-то родовая травма, поэтому и дальнейшие неприятные приключения были связаны именно с этой организацией.
МОДЕРАТОР. — Недаром не только Кретинина тогда обвиняли в связях с КГБ. Леонида Георгиевича тоже.
КАУРДАКОВ. — Мне просто больно вспоминать теперь все подобные истории. Венцом всему был случай, когда меня пригласили в соответствующий кабинет на следующий день после моего дня рождения. Я явился довольно помятым на беседу с начальником управления Печенкиным (кстати, отцом всем известной Татьяны Снежиной), который мне сходу говорит: «Ну и что мы с вами делать будем?» И объясняет, что якобы из-за публикаций в «Моменте истины» три резидента КГБ за рубежом только что провалились. Мол, впрямую ничего такого особенного напечатано не было, но аналитики все поняли так как надо. У нас действительно в газете работал недоученный кэгэбэшник, который мог ненароком вставить в свою статью какую-нибудь сплетню. Но о каких гостайнах могла идти речь?..
МОДЕРАТОР. — Помню, как-то раз вас чуть ли не шпионами признали?
КАУРДАКОВ. — Да, тогда даже дошло до суда, когда мы раскрыли суперсекретные данные наших ракетчиков — из открытой информации рассекреченных папок обкома КПСС, выложенных в свободный доступ. О выдвижении на государственную премию коллектива института электронных приборов, так называемого закрытого ящика. Там подробно рассказывалось — кого и за что выдвинули, — вот мы и опубликовали. А потом отдувались.
ВЕДУЩИЙ. — Что-то мы все о шпионах говорим. А ведь из «Момента истины» вышло несколько «культурных» журналистов, до сих пор хорошо известных в городе. Это и покойный Егор Кузнецов, и ныне здравствующие Яна Колесинская и Элеонора Соломенникова.
КАУРДАКОВ. — В том числе и актер Гумиров, тележурналист Вершинина… И (что касается культуры) в ту эпоху еще существовало такое понятие как культура издания газеты.
МОДЕРАТОР. — Но продолжалось счастье недолго. Вы ведь года два проработали спокойно, а потом начались конфликты с директоратом?
КАУРДАКОВ. — Проблема у нас была всего одна: мы на рознице денег зарабатывали очень много. И их по большей части забирал учредитель. Возникла ситуация, когда коллектив уже не умещался в рамках газеты, а развитие не поощрялось: «Нам и так хорошо». Но все что, ни случается — все к лучшему. Может быть, тогда мы впервые серьезно задумались над тем, что мы делаем. Над тем, зачем это делаем? Задумались над тем, нужна или не нужна наша работа для людей.
ВЕДУЩИЙ. — Культура ведь привела и Бориса Комарова к его профессии. Борис, ты ведь начинал работу с масс-медиа в том числе и в знаменитом в те годы Молодежном МЖК?
КОМАРОВ. — Не совсем так, я сначала работал на ГТРК. А в конце 80-х МЖК-1 начал изображать из себя город будущего — со всем сопутствующими атрибутами, вплоть до создания собственного парка аттракционов. Поэтому десять процентов квартир там давали специалистам образования, медицины и… назовем так… культуры... Вот и я решил войти в число этих процентов, поскольку стояла задача построить кабельное телевидение.
ВЕДУЩИЙ. — И это был настоящий переворот в культурной жизни Новосибирска.
КОМАРОВ. — Кабельное телевидение тогда развивалось повсеместно... Осуществлялось у всех эта затея просто: ставился обычный видеомагнитофон, к нему присобачивался самодельный усилитель , который выдавал сигнал на несколько домов. Даже по поводу транскодера, который распространенный сигнал PAL преобразовывал в советско-французский SECAM, особо не заморачивались. У нас же впервые использовалось профессиональное оборудование, которое смешивало сигналы от трех тогда имеющихся эфирных телеканалов и нашей программы. Когда МЖК только начинал строиться, видеоцентр, располагающийся в единственном на тот момент законченном жилом доме, был чем-то вроде культурного клуба, где по вечерам собирался весь актив. С нас причиталось пиво, мы должны были рассчитываться за свою престижную деятельность. Практически сразу я написал сметы, МЖК выделил деньги, мы слетали в Москву, купили видеокамеры, магнитофоны, худо-бедно возможные для монтажа, — ведь пора было делать свои программы. Поскольку я еще на ГТРК понял, что такое цензура, в целях безопасности начал искать главного редактора, — решил, что если он будет членом партии, то это нас как-то защитит. Нашел Евгения Кузьменко, который мне понравился, он был кандидатом в члены партии. Поначалу, когда вышли первые выпуски новостей, я все ждал, что вот-вот к нам придут какие-то люди и что-то предъявят, — в то время кроме государственного ТВ телепрограмм в городе никто не делал. А мы со стандартных бытовых сюжетов постепенно перешли на что-то более социальное: к примеру, к нам в студию мог прийти бывший афганец и рассказать о том, как он на самом деле воевал…
ВЕДУЩИЙ. — А зарабатывали вы только на «кабельных» телезрителях?
КОМАРОВ. — У меня было несколько коммерческих проектов, например, я узнал, что Министерство просвещения прекратило финансирование всех вивариев в педагогических вузах страны и никто из будущих преподавателей биологии не мог получить полноценного образования. Мы договорились с одним из преподавателей нашего пединститута о создании учебной видеопрограммы, где препарировались бедные лягушки и мышки, сделали ее и начали предлагать всем соответствующим учебным заведениям вместе с так называемыми видео-классами… Видео-класс, попросту говоря, отличался от других видеомагнитофоном и двумя телевизорами на кронштейнах. МЖК мог легко преобразовывать безналичные средства в наличные, за которые только и можно было купить дефицитную видеотехнику, — и наши бригады объехали практически все педвузы большой страны. Честно говоря, будущие хозяева этих видеоклассов «клевали» в большей степени не на саму программу, а на то, что у них появлялись «видики» и телевизоры.
ВЕДУЩИЙ. — …На которых можно было смотреть «Эммануэль», а то чего и покруче. Вы, кстати, с темой порнографии разве не сталкивались?
КОМАРОВ. — Да, случалось. По домам в МЖК ходили наши сотрудники, чтобы настраивать качество видеосигнала. А свободные места, оставшиеся после фильмов на кассетах VHS тогда дописывались либо MTV, либо порнухой. В редких случаях «Томом и Джерри». И вот как-то раз наши инженеры вставили в магнитофон кассету и пошли по квартирам. Я тогда сидел дома и пил кофе — и вдруг вижу в телевизоре конкретное произведение для взрослых, совсем не «Том и Джерри». Пока я бежал до видеоцентра , зрители могли наслаждаться зрелищем... И, поскольку, в МЖК и соседних домах, куда распространялся наш сигнал, была группа активистов, пристально любящих наш очаг культуры, вечером они пришли к нам воодушевленные и выразили желание посмотреть еще разок «то интересное кино, что днем показывали».
ВЕДУЩИЙ. — Но вы решили развивать очаг культуры более цивилизованным путем?
КОМАРОВ. — В какой-то момент, кажется, в 90-м году, государственное ТВ обеспокоилось развитием кабельного телевидения в стране: ведь в каждом маленьком городе было подобное. И Москва решила все собрать под свое крыло. Достаточно было одного сюжета в программе «Время», чтобы на созванный съезд приехало огромное количество людей, которых не мог вместить арендованный зал, и организаторы решили пускать туда только тех, кто работал от государственных организаций. Я с несколькими коллегами дозвонился до казавшейся тогда всемогущей программы «Взгляд»… Наверное, кто-то еще смог пожаловаться другим весомым персонажам. В результате нашлось помещение в главном телерадиокомплексе, которое вместило всех желающих. Тут Яков Лондон, с которым я незадолго до этого познакомился, проявил свои коммуникационные способности и, встретив в коридорах комплекса Эдуарда Сагалаева, которого знал раньше по инженерной работе на телецентрах, предложил тому возглавить готовящуюся к созданию профессиональную организацию. Тогда в ней должны были объединиться кабельщики, а позже она превратилась в НАТ — Национальную Ассоциацию Телерадиовещателей.
Кабельное телевидение продолжало развиваться, мы это понимали по практически ежедневным визитам к нам «ходоков» из разных мест — видеоцентр МЖК-1 долгое время был самым крутым за Уралом. Но все понимали, что нужно организовывать эфирное негосударственное ТВ. Почему-то казалось, что невозможно собрать столько рекламы, чтобы сделать подобное прибыльным — и все носились с проектами «кодированного» телесигнала, который должно была расшифровывать специальное устройство, арендуемое за абонентную плату...
МОДЕРАТОР. — Вот, значит, как начиналась революция в телевещании…
КОМАРОВ. — В результате с этим направлением ничего особо не получилось и начали один за другим возникать проекты, которые должны были жить за счет рекламы… Сначала в нашем городе вышла в эфир «Телестанция «Мир», а затем, взамен отказавшегося от эфира «Канала «Сибирь», на частоте, на которой выходило и ГТРК «Новосибирск», начала вещание телекомпания НТН — то ли «Независимое телевидение Новосибирска», то ли «Новое»… В итоге получились НТН-4 и НТН-12 , ну и радио, которым в какой-то момент я и занялся.
ВЕДУЩИЙ. — Поначалу музыку ведущие ставили на свой вкус, как я понимаю?
КОМАРОВ. — Да, каждый из своей фонотеки. Ну и я, когда в Москву прилетал, затаривался на «Горбушке» компакт-кассетами.
ВЕДУЩИЙ. — Вы ведь и свою газету вы тогда выпускали?
КОМАРОВ. — Газета тоже называлась «НТН», она некоторое время позиционировалась как единственная, в которой была официальная программа телепередач телекомпании, поэтому ее с руками отрывали. Жалко, что она не получила развития — это ведь был первый в городе «ти-ви гайд».
ДОСЫЧЕВ. — В начале 90-х народ вообще по-другому относился и к телевидению, и к радио, и к газетам. Помню, в нашу газету «Новая Сибирь» чуть ли не ежедневно приезжали телекомпании и снимали репортажи о нашей внутренней жизни — чуть ли не об общих собраниях коллектива. Потому что всех новосибирцев почему-то страшно интересовала эта кухня. Как-то все было взаимосвязано: и телевидение брало деньги с газет за свои телепрограммы, и газеты поднимали тираж на телепрограммах, которые, кстати, постоянно все воровали друг у друга. В какой-то период газета без телепрограммы была уже не газета, люди за полный комплект этих программ просто киоски сворачивали…
ВЕДУЩИЙ. — Вернемся к телевидению. Мария Лондон ведь пришла на НТН сразу после начала вещания?
ЛОНДОН. — Нет, не сразу. Я пришла в сентябре, уже в конце года.
КОМАРОВ. — Когда мы объявили кастинг, собралось, как сейчас помню, 115 красавиц.
ЛОНДОН. — Я явилась безо всякого макияжа и без особого интереса. Увидела огромную очередь и пошла в столовую. Там меня и увидели главный редактор Игорь Шестаков и его зам Катя Селезнева.
ВЕДУЩИЙ. — Выходит, что Мария Чащина стала лицом телеканала совершенно случайно?
ЛОНДОН. — Мной почему-то заинтересовались и взяли на испытательный срок, я работала журналистом в новостях и мне даже в голову не приходило, что могу стать ведущей. Уже позже, когда я появилась в эфире, Александру Раппопорту поступали возмущенные звонки от зрителей: мол, ей с таким голосом картошкой бы на рынке торговать, и что я вообще неправильная какая-то дама. Когда НТН разделился надвое, я стала главным редактором новостей НТН-4 и нам пришлось набирать народ буквально с улицы, в штате не было ни одного профессионального журналиста... Нет, была одна — с радио «Слово» и красным дипломом НГУ. Но она не выдержала нашего безобразия — когда все делалось на коленке… Вернее, не на коленке, — тексты печатались на машинке «Ятрань», но при этом мерзли пальцы, потому что отопления почему-то не было.
ДОСЫЧЕВ. — Что касается профессионализма, то здесь как посмотреть. Вот в начале «Новой Сибири» мы давали объявления по найму сотрудников с формулировкой «Желательно без опыта работы в советской прессе»…
ВЕДУЩИЙ. — …Чтобы, как Моисей, не переучивать их сорок лет, водя по пустыне.
ЛОНДОН. — Что касается культурной составляющей, то за нее я часто получала по голове, потому что мы пробовали экспериментировать. Например, с помощью поэта Димы Рябова после каждого выпуска новостей делали лирическую зарисовку: дождичек там, фонари, стихи... Хотя и за попытки делать сюжеты о спектаклях и концертах тоже попадало здорово. Я уже не говорю о чернокожем ведущем и о программе «Голая правда», которую вела девушка топлес.
МОДЕРАТОР. — Но ты ведь тогда даже в театре успела поработать?
ЛОНДОН. — Помню, да. На ГТРК была программа «Опыты для непосвященных» и я у Сергея Афанасьева в спектакле «Зеленая зона» сыграла жену ассенизатора. И в «Красном факеле» однажды участвовала в странном эпизоде, когда в антракте ничего не понимающей публике с экрана телевизора сообщили, что в стране произошел переворот.
ВЕДУЩИЙ. — Ведь ты, Мария, несколько раз на войне в Чечне побывала. И вы про это даже документальный фильм «Боже, дай нам разум» сняли.
ЛОНДОН. — Да, семь раз. Правда, к культуре это уже точно не имело никакого отношения. Инициатива была нашей с Борей Мамлиным — именно он и договаривался с руководством, которое поначалу было категорически против. У него были какие-то связи с командованием Сибирского округа внутренних войск, вот мы вместе с оператором Сергеем Радаевым и поехали. Причем, в первый раз — на собственные деньги.
ВЕДУЩИЙ. — Семь раз? Как-то вы, прошу прощения, легко отделались.
ЛОНДОН. — Много всего было. И пули мимо пролетали, было дело. Случались и «смешные» ситуации. Как-то раз на обратном пути у меня перед досмотром в Минводах случайно нашли в сумке пулеметную ленту, про которую я совсем забыла. Если бы не эта случайность, не знаю даже, чем бы все кончилось…
ВЕДУЩИЙ. — Вернемся к «бумажным» СМИ. И давайте не будем делать вид, что в 90-х не было других газет, кроме упомянутых.
МОДЕРАТОР. — «Сибинформ», наверное, можно пропустить, хотя это было первое независимое агентство чуть ли не во всей России.
ТИТОВ. — «Сибинформ» возник на базе отдела новостей «Сибирской газеты», где новости собирались по методу Амира Нагуманова. Попросту говоря, корреспонденты на местах начали внимательно шерстить местную прессу, в которой обнаруживались некие пласты, которые попросту не лезли в газету. Вот Самохину и пришла в голову идея с агентством. Ну а потом сложилась ситуация, когда оказалось более удобным работать с газетой «КоммерсантЪ», которая еще в начале 90-х начала создавать свои как бы корпункты по всей стране. Вот я и стал тогда их собкором.
КАУРДАКОВ. — Когда такой пункт у нас появился, мы его, конечно, заметили и даже эдак свысока похлопали по плечу, публиковали подборки их новостей.
ВЕДУЩИЙ. — Осталось еще вспомнить про газету «Ва-банк», чтобы закрыть тему «коммерческой» прессы.
ДОСЫЧЕВ. — В 93-м году на первом юбилее «Ва-банка» я сказал создателю этой газеты Олегу Хрипунову: «Когда наша газета сможет размещать столько же рекламы, как вы, а «Ва-банку» начнут доверять так же, как нам, начнется Золотой век прессы».
ВЕДУЩИЙ. — …Но Золотой век прессы продлился для некоторых всего года три.
ДОСЫЧЕВ. — Газете «Новая Сибирь», кстати, через два месяца исполнится 28 лет. И если полистать старые подшивки, до сих пор получаешь страшный кайф. Правда, я давно не листал, не проверял. Золотой век — да, мы немного захватили: в то время, когда в стране интерес к центральной прессе практически рухнул, вице-премьер Игнатенко назвал нашу газетой своей любимой. И добавил, что, дескать, он мечтает о том, чтобы в России, как в Штатах, появились свои провинциальные издания, такие как «Лос-Анжелес Таймс» и «Чикаго-трибьюн». Все это звучало хорошо, и нам дали тогда на конкурсе первую премию — десять миллионов рублей. В то время у меня ежемесячная зарплата была восемь.
ВЕДУЩИЙ. — Ну, тогда, я помню, в «Новой Сибири» была просто эйфория.
ДОСЫЧЕВ. — На съезде журналистов в Москве в 94-м все клянчили бабло, а я предложил министру печати Грызлову запретить выдавать прессе государственные дотации — пусть сами зарабатывают. Я, кстати, и Путину об этом потом говорил. Лично. Как и о том, чтобы органам власти запретили учреждать средства массовой информации. И через какое-то время это было сделано, а вместо дотаций стали выдавать гранты и госзаказы, что, конечно, правильнее.
ВЕДУЩИЙ. — Большое спасибо тебе за такую инициативу.
КАУРДАКОВ. — Не надо обольщаться. Никуда дотации не исчезли. Изменилась форма их выдачи. Теперь, вроде бы, как проводятся тендеры на получение «грантов» от местных властей, при этом все оговаривается загодя... А в подоплеке всегда закладывается лояльность СМИ. Получил — будь добр соответствовать.
ДОСЫЧЕВ. — Так у нас в тот период все было отлично, и казалось, что так будет всегда. И ничуть не жалко было платить сотрудникам высокие зарплаты — от трехсот долларов обычному журналисту. Это были дикие деньги по тем кризисным временам. Что касается культуры, в газете были отделы театра, кино, литературы, музыки и изобразительного искусства. Собрался просто потрясающий набор молодых талантов: общим начальником был Миша Калужский, а кроме него — Аня Миркес, Арсений Суховерхов, Эгем Кабулов, Лена Канунникова, Лариса Алексеенко… Отдел литературы возглавляли Макс Туханин (нынче знаменитый столичный сценарист), после него Саша Лаврова. А отдел светской хроники вел Дима Константинов, теперь тоже известный сценарист и режиссер. Даже штатный поэт был в редакции — уже упомянутый Дима Рябов. Не считая группы литераторов из ПАН-клуба на гонорарах.
ВЕДУЩИЙ. — Большую часть которых редакция в итоге так и не выдала, правда.
ДОСЫЧЕВ. — Это было уже потом. А поначалу городской культурный уровень мы несколько лет поднимали с помощью Дней рождения газеты, на который приглашали реальных звезд — особо культовых в те годы «Лицедеев», поэта Игоря Иртеньева и сатирика Михаила Мишина, чуть ли не весь орден Куртуазных маньеристов. А Игорь Губерман гордо называл себя другом «Новой Сибири» и даже в своих телепередачах что-то про нас рассказывал. Ну и наши родные филармонические ансамбли тоже выступали тогда на сцене «Глобуса». А главный маньерист Вадим Степанцов потом рассказывал, что по нашему примеру тоже начал в Москве устраивать водочные фонтаны.
ВЕДУЩИЙ. — Характерный атрибут утопии. Или это была антиутопия?
КАУРДАКОВ. — Я думаю, что все тогдашние проблемы в СМИ каким-то образом были связаны с предчувствием грядущего «ада» — Интернета. И вообще, с началом следующей нашей газеты «Честное слово» — в начале 98-го года — началась какая-то совсем другая жизнь: в городе начали беспрерывно стрелять, в том числе и в фигурантов наших статей. Стреляли и в банкиров, и в генералов… Был просто какой-то шок. Как там у Райкина: «Настроение было гнусное и атмосфера была мерзопакостная. Но, тем не менее, рыба в Каме была!»
ВЕДУЩИЙ. — В том числе и культурная жизнь продолжала бить ключом. Но не сильно долго.
ДОСЫЧЕВ. — Достаточно долго, чтобы произвести нужный эффект. Но и культурная жизнь, как говорится, полна разочарований. Этим сотням приглашаемых на праздники гостей все очень нравилось, конечно, только с ними потом приходилось не отдыхать, а работать. На трехлетнем нашем «юбилее» один бизнесмен клятвенно пообещал подарить нам кучу бумаги, кто-то пообещал какую-то обалденную технику, и так далее. Да и Москва сулила миллиардные гранты. Пока не закончились президентские выборы. Вот мы и влезли в долги, да еще и запустили помимо еженедельной еще и ежедневную версию газеты. Мы ведь были «ничьи», то есть, сами себе хозяева — двадцать пять равноправных учредителей, а штат газеты доходил до ста пятидесяти человек…
ВЕДУЩИЙ. — Хотели прыгнуть выше крыши, да помешал потолок?
ДОСЫЧЕВ. — И тем не менее. Пара местных медиа-магнатов в середине 90-х сказали, что уровень корпоративных мероприятий «Новой Сибири» был поднят на такую высоту, что теперь уже хрен дотянешься. Да и наши старые статьи о культуре местные культуртрегеры нынче находят и переводят в электронный формат — как пример для будущих поколений. Этот общий высокий уровень 90-х годов, я думаю, касается не только нескольких печатных изданий тех лет, но и отдельных проектов радио и телевидения. Иначе о чем тогда мы тут с вами так долго разговаривали?.. С другой стороны, ничего принципиально в СМИ с тех пор не изменилось, по-моему. Просто изменился носитель. Сегодня в Интернете существуют ресурсы очень похожие на СМИ тридцатилетней давности. Что до культуры — так она сама виновата, если с ней сейчас что-то не в порядке.
ТИТОВ. — Одно грустно: институт корректорства приказал долго жить.
P.S. В очередной раз хочется выразить особую благодарность Юрию Евдокимову, хозяину «Каприччо», за то, что он предоставляет площадку, где в форме простого нарратива участники событий могут вспоминать о творческих проектах своей молодости и зрелости.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото Евгения ИВАНОВА
Ранее в «Новой Сибири»:
