Максим Туханин: Все российские медиапроекты вторичны

Цикл материалов к 25-летию «Новой Сибири» продолжает интервью с драматургом, сценаристом и продюсером, который работал в газете на заре ее существования

Максим Туханин изначально являлся, выражаясь пафосно, одной из интеллектуальных составляющих «Новой Сибири» и долгое время помогал держать уровень газеты на соответствующей высококультурной высоте. Позже он успел чуть ли не два десятка лет проработать на московских телеканалах, да и теперь продолжает с ними сотрудничать, хоть и дистанционно.

— Максим, буквально на днях прошла премьера комедийного сериала «Домашний арест», над которым ты работал как соавтор сценария. Как пишут в Сети, он вышел на новой ОТТ-платформе ТНТ-PREMIER. Это как-то особенно круто?

— Конечно, круто. Если учесть, что у сериала Семена Слепакова из-за этой современной платформы сразу возникли серьезные технические проблемы с просмотром первых же серий.

— Как говорят люди в возрасте: ох уж эти современные непонятные штуки… то ли было дело в наше время! Кстати, ведь когда-то в начале «нулевых» у тебя уже брали интервью в «Новой Сибири»?

— Ну, да, наверное. Если бы это можно было назвать интервью. И если бы его брали. Я тогда заехал из Москвы в гости и зашел в редакцию повидаться со старыми друзьями. А поскольку я тогда был сценаристом, креативным продюсером и прочее, и прочее, то со мной сразу решили составить беседу. Пришла какая-то девушка лет двадцати, села и положила передо мной диктофон: мол, давай, говори, чего ты там хотел такого важного рассказать. Такой подход меня насколько поразил, что я, помнится, просто встал и вышел из комнаты.

— В «Новую Сибирь» ты продирался сквозь дебри КВНов. Как ты там, в этих дебрях, оказался?

— Вопросом на вопрос: что за формулировки? Дебри, продирался… Как будто КВН меня опутывал и никуда не пускал, а я вырывался из щупалец, чтобы, наконец, как следует поработать в газете. Нет, все шло своим чередом. В Новосибирском пединституте, где я учился, межфакультетский КВН существовал еще до возвращения его на Центральное телевидение в 1986 году. Я  выступал за свой факультет, писал тексты вместе с Герой Селегеем. А потом, как и у многих, КВН стал важнее учебы. В начале девяностых мы, уже с Ваней Филипповым, зарабатывали на этом деньги, вышли на городской уровень, писали тексты для многих новосибирских команд. Иногда на сцене играли три команды — все с нашими текстами.

— Вы полагали, это честно?

— Почему нет? Тесты же были одного уровня, а дальше все зависело от актерского мастерства игроков, их обаяния.

— Вы были довольно своеобразными кавээнщиками.

— Да, наверное. Мы довольно рано поняли, что тексты пишем неплохо, а вот актеры из нас, как из мармелада пули. Поэтому ушли за кулисы. Наверное, первые так сделали в этом своеобразном жанре, который долго притворялся студенческой игрой. Это был шаг. Авторов-то никто не знает, их не зовут на корпоративы, не берут у них автографы, девушки с ними не желают выпить рюмку чая в интимной обстановке.

— А почему вы никогда не работали с командой КВН НГУ?

—  А нас никто туда никогда не приглашал. Они сами ребята были талантливые, у них своих авторов хватало. Зато потом, когда мы в 1998 году вместе с «Детьми лейтенанта Шмидта» их обыграли уже на федеральном ТВ, местная пресса нас называла, с одной стороны, предателями родного города (ДЛШ считались томской командой, хотя это была сборная Западной Сибири, по сути), а с другой — писали, что мы обыграли мягкий интеллигентный университет за счет дикой пошлости, вульгарности, за счет потакания низким вкусам публики. Моя мама была в шоке, когда все это читала.

— А на самом деле? Потакали вы низким вкусам, признайся?

— А на самом деле у юмора вообще не очень богатая палитра тем. Секс, смерть, политика, абсурд. Так что «интеллигенты из НГУ» от нас в этом смысле никак не отличались. Как и от остальных. Да, у ДЛШ был имидж простых мужиков из глубинки, но это сценический образ, мы его сами и придумали, он нам нравился. При этом мы тогда старались из культурного поля не выпадать. Тащили в КВН классику — Пушкина, Достоевского, Толстого. Вообще, были литературоцентричны. Один раз даже имя Хорхе Луиса Борхеса пытались протащить.

— Не помню такого эпизода.

— Конечно, потому что все это потом аккуратно вырезали. На летнем кубке КВН в Сочи покойный Гриша Малыгин, капитан ДЛШ,  говорил в зал: «Мы подготовили вам чудесный, восхитительный номер! Поднимите руку те, кто читал Борхеса!» И после того, как ожидаемо поднялось три-четыре руки, добавлял, тяжело вздохнув: «Ну что ж… Тогда придется показать вам другой номер!»

— То есть вы умнее НГУ, что ли, были? Борхес, понимаешь ли, Маркес…

— Да нет, конечно. Просто мы это пытались выносить на сцену, а они — нет. Может, они были правы, а не мы. Будь проще, знаешь ли, и люди к тебе потянутся.

— Простота, как говорится, бывает хуже воровства.

— Кстати, именно на эту тему есть еще одна глупая история, связанная с моими визитами в Новосибирск. В этот раз я решил по старой памяти навестить пединститут — ведь было что вспомнить: студклуб, распитие спиртного под лестницей и прочая романтика… Меня радостно встретили и говорят: «Максим Александрович, а посидите в жюри нашего КВНа!» Ну, сижу я в жюри и одной симпатичной команде ставлю высшие баллы, как вдруг в конкурсе «Домашнее задание» они неожиданно начинают читать классическую миниатюру Жванецкого. Помнишь: «Что это? Что это?» — «Это полотенце!» Вот ее.

— Просто стырили, что ли?

— Именно! И когда мне дают в руки микрофон, чтобы я оценил выступление, я сообщаю, что в наше время считалось самым подлым и недопустимым у кого-то что-то украсть вот таким вот наглым образом. Ну, потом вышел я оттуда, стою курю, и ко мне подходит капитан команды, которую я только что публично раскатал, и вполне искренне мне сообщает, что текст этот ему подсунул какой-то знакомый парень, и он знать не знал, что это классика жанра. В общем, он был потрясен не меньше, чем я.

— И в чем тут мораль? В простоте и в воровстве?

— Вопрос в образовании. Похоже, что сегодня и командам, и зрителям можно втюхать все что угодно. ЕГЭ дает свои плоды. Нельзя со сцены шутить на литературные темы, если все люди в зале не знают (на уровне подсознания) первоисточник. Реакции не будет.

— То есть нынче Лермонтов с Шукшиным никому не нужны?

— Ну почему… Читают их, я думаю. Правда, при чтении неплохо бы вникать в некоторые нюансы. Например, что «Героя нашего времени» сочинил двадцатитрехлетний мальчик. Или… для того чтобы понять Шукшина, неплохо бы съездить к нему на родину и посидеть-подумать в тех местах, где и он когда-то сидел и думал.

— В общем, в «Новую Сибирь» ты попал скорее не как кавээнщик, а как человек филологический.

— Приблизительно. В ее прародительницу (несуществующую ныне «Молодость Сибири») я устроился в сентябре 1993-го внештатным литературным обозревателем. Писал не только обзоры книжного рынка, но и всякую чушь. Первая же статья, как теперь принято говорить, «порвала» публику. О том, что в школьную программу надо ввести «Терминатора» и «Рабыню Изауру», — тогда дети начнут под партами читать Толстого и Достоевского. Фельетон такой. Сейчас подобного рода провокации уже тошноту вызывают, а тогда они были в новинку. Еще, помнится, написал одну из первых в стране рецензий на сборник рассказов неизвестного широко тогда Виктора Пелевина «Синий фонарь», даже сейчас помню — она называлась издевательски: «Синий фонарь под глазом русской литературы».

— Кстати, твои собственные рассказы в то время были чем-то похожи на пелевинские.

— Может быть, Саша. Только Пелевин занимался литературой, а я черт знает чем.

— А я помню, как в том же 1993-м Георгий Селегей написал в ту же газету про троллейбус-убийцу, который якобы ездит по ночам по городу и пожирает, что ли, пассажиров. Так вот, при всей очевидной бредоватости это произвело шок среди читающей публики: многие просто не знали, верить в это или нет. Такова сила печатного слова.

—  Была когда-то. Может, своими играми с троллейбусами-убийцами мы ее сами в конце концов и уничтожили. Ну, не мы конкретно — все наше пишущее поколение.

— Ладно, давай лучше о газете.

— А что дальше? Дальше возникла «Новая Сибирь». Там я уже попал в штат с хорошей зарплатой и был уже не только обозревателем, но еще и выпускающим редактором, членом редакционного совета и так далее.

— Кстати, о редсовете. Это же был довольно уникальный случай для печатного издания.

— Да такие советы почти везде были, только у нас он был действующим. Когда 52 человека решили делать свою газету, часть из них работали почти что круглые сутки, чтобы запустить проект. Помню, журналисты и верстальщики в издательстве «Советская Сибирь» сидели в разных помещениях, а поскольку по ночам лифты отключали, мне приходилось спускаться с текстами с 12-го этажа, переходить в другое крыло, подниматься на 5-й, а потом все наоборот. И так несколько раз за ночь. Когда я изредка появлялся дома, у меня изо всех карманов вываливались мятые деньги (не мои, а подотчетные) — на такси, на писчую бумагу, на колбасу и болгарский бренди для ночной смены… В общем, редсовет никто и не выбирал, а как-то само собой так сложилось.

— Как сложилось, так и разложилось.

— Разложилось все в 1996 году, когда цена на газетную бумагу дико взлетела. И тогда нас всех собрали, и руководство сообщило, что дальше выпускать газету в таком виде невыгодно. Хорошие журналисты стали не нужны. А их оклады — разорительны. Главным стал рекламный отдел. Именно тогда я начал понимать, что такое рыночная экономика, потому что действительно каждый лишний экземпляр газеты только увеличивал убытки. Газета в моем понимании закончилась, и, как это обычно и бывает, революция начала пожирать своих детей.

— Макс, но ты все же успел в «Новой Сибири» активно поработать и в составе литературной группы «ПАН-клуб». Как ты думаешь, почему эта команда не стала богатой и знаменитой?

— В «ПАН-клубе» никогда не было четкого понимания, чем ты занимаешься и кто ты вообще есть такой. Может, просто было неинтересно подолгу заниматься одним и тем же. Просто забавлялись сами, пытались забавлять читателей, никакой цели не было себя продвинуть. Вдобавок Новосибирск. А у нас в стране все происходит практически только через Москву. Что до богатства, то как человек, у которого были в жизни некие шансы стать миллионером…

— …У тебя ведь лет десять назад был почти что лимузин с личным шофером.

— Лимузин — громко сказано. Обычный Д-класс, который я потом сам же и разбил. Но водитель одно время был, да. Так вот, я считаю, что наличие богатства зависит не от ума и таланта, а от удачи (оказался в нужное время в нужном месте), связей или же качеств, мягко говоря, не очень приятных. Говорю, везде для карьеры нужны особые качества. У меня их нет, да и вырабатывать их не хотелось. Надо это осознавать и потом не жаловаться. Кстати, может, по этой же причине ни одна карьера у большинства из нас так и не сложилась. Поэтому мы много чего перебирали, а потом бросали. Например, Андрей Королев, поработав на КВН, сказал, что ему нужны настоящие деньги, чтобы содержать семью, и ушел в нелегальный бизнес. Мы с Герой Селегеем когда-то в соавторстве написали пьесу для Театра Афанасьева, после чего нас взяли в лабораторию молодых драматургов при Министерстве культуры, и мы туда, в Москву, вдвоем регулярно выезжали. А потом как-то надоело.

— А почему лет двадцать, а то и больше все вы постоянно писали коллективные произведения в разных составах? Ну, не все и не всегда, но все же?

— Уровень смешного всегда желательно немедленно проверять на ком-то. Написание юмористических вещей требует реакции какой-то аудитории, хотя бы соавтора. Даже если ты что-то сочиняешь самостоятельно, все равно потом начинается тестирование текстов с какими-то редакторами, продюсерами. К тому же, когда пишешь в коллективе, часто можно друг друга удачно дополнить. Вот, например, однажды мы с Димой Зверьковым и Ваней Филипповым сидели и что-то вместе сочиняли, и я придумал фразу «Оказывается, «За совращение малолетних» — это не лозунг, а статья Уголовного кодекса». А Дима тут же подправил, сказав, что лучше будет не «лозунг», а «тост». Правда, позже, после того как шутка прошла в КВНе, нам говорили, что это якобы старый анекдот многолетней давности. Но это психология людей: если шутка удачная, им потом кажется, что они ее с рождения знали.

— То есть в одиночку, на твой взгляд, смешное придумывается хуже?

— По-разному. Вот тот же Иван однажды задался вопросом: «Что у слона длиннее, чем хобот?» Долго мучился, но все-таки придумал.

— И что же у него длиннее, чем хобот?

— Сопли.

— Однако в Москве эти ваши провинциальные шутки пришлись по вкусу, поэтому в 1998 году….

— В 98-м году Ваня Филиппов и Дима Зверьков меня пригласили в авторы команды «Дети лейтенанта Шмидта», которая выходила в высшую лигу, и не хватало, так сказать,  текстового ресурса. В результате в этом же году мы стали чемпионами высшей лиги КВН, но жили при этом в Новосибирске. В это время «ОСП-студия» как раз рассорилась со своими основными авторами и нам предложили поработать на них.

— Иными словами, вы стали штрейкбрехерами?

— Да мы не думали даже об этом. Ни о какой их внутренней кухне не знали. Нам заказали тексты интересные люди, мы обрадовались и начали работать. Сначала писали «33 квадратных метра», «Дачные истории», потом другие разные вещи. Общая стилистика «ОСП-студии» изменилась с нашим приходом, но не думаю, что зрители это как-то заметили.

— В Москву вас оэспэшники позвали?

— Нет, они как раз отговаривали. Провинциальным авторам можно было меньше платить. Мы поехали сами. И первое, что поняли по прибытии, — это то, что мы все это время работали действительно за очень смешные деньги по тамошним меркам. А в Москве, как известно, и жизнь дорогая, и проблем в чужом городе всегда гораздо больше. Поэтому Иван в какой-то момент не выдержал и со своей семьей вернулся в Новосибирск.

— А как ты попал на «REN-TV»?

— Слава Муругов позвал. Тоже выходец из КВН, команда Белорусского университета. Мы с ними как-то играли на Кипре, там и познакомились. Вот Слава карьеру сделал. Много лет был потом генеральным продюсером СТС.

— Ты же и для СТС работал?

— Да, тоже через Славу. Разрабатывал сериал «Папины дочки», был креативным продюсером на проекте «Слава Богу, ты пришел!»

— И как тебе работалось с Александром Цекало? Понравилось?

— Знаешь, понравилось. Легкий, веселый, хороший человек. Профессионал. Поэтому, кстати, когда его пригласил Эрнст на Первый канал, я ушел с ним.

— А Эрнст?

— Ну, Эрнст для меня человек чужой. Я с ним пересекался-то всего несколько раз. И ни я ему, видимо, не нравился, ни он мне особо. Впрочем, вряд ли он меня вообще помнит. Он, конечно, суперпрофи — ты только представь себе гигантское производство государственного канала, тысяч 10 человек. Это фигура на уровне министра — не зря же он постоянно в Кремле бывает. Но есть в нем какая-то зацикленность. Как принесли им с Леонидом Парфеновым успех «Старые песни о главном» — так Эрнст что-то подобное до сих пор и производит. Хотя и любит повторять фразу: «В бизнесе есть одно правило — отличайся или умри».

— Может, просто креативщики в стране закончились?

— Ага, сейчас прям. Не в этом дело. Дело в рынке. Если ты приходишь куда-нибудь с новой идеей, тебе сразу говорят: «А на что это похоже?.. Ни на что? Тогда иди отсюда».

— Тяга к жестким стандартам и шаблонам, уже апробированным на Западе?

— Да. Большинство российских телепроектов вторичны. На них на всех можно написать гигантскими буквами: «Мы вторичны! И мы хотим быть вторичными!» Страх потерять деньги. Продюсеры считают, что если они покупают что-то на Западе или копируют, то это некая страховка, гарантия успеха. Хотя это и не так. С другой стороны, при неудаче можно сказать инвестору: на Западе такое хорошо прошло, а у нас публика, видимо, не доросла. Подстелить, в общем, соломки. Но если ты все время боишься провала, то и настоящего успеха не будет. Но положение вещей, к счастью, начинает меняться. Тот же «Домашний арест» Слепакова — оригинальный проект. Мы в нем даже попытались вернуться к формату старых советских телефильмов. Не знаю, как это все примут зрители, посмотрим, но попытка сделана.

— А почему у вас в названиях команд всегда присутствуют воинские звания? В молодости вы играли в «Клубе одиноких сердец поручика Ржевского», потом были «Дети лейтенанта Шмидта»…

— Да черт его знает. Давай, Александр Васильевич, я над этим хорошенько подумаю, а когда «Новой Сибири» исполнится лет сорок, мы к этому вопросу вернемся.

Александр САМОСЮК (АХАВЬЕВ), «Новая Сибирь»