Да, мы отметили печальную годовщину. Годовщину смерти очень хорошего поэта Владимира Ярцева.
Самыми незабываемыми годами своей жизни я считаю время пребывания на улице имени 1905 года, 33, в Доме скорняка, где на протяжении восьми лет (вплоть до 1997-го) квартировало СО «Детская литература» и наше издательство «Мангазея». Именно тогда мной собирался и готовился к выходу томик «Гнезда поэтов», а потом со второй половины 89-го именно там поэты и художники Новосибирска постоянно собирались. Жизнь кипела!
Примерно также к той эпохе относился и Владимир Ярцев, вот фрагмент его воспоминаний о своём трудоустройстве в детище Александра Плитченко, новоиспечённое издательство:
«Я узнал о предстоящем событии — открытии СО «ДЛ» от своего давнего товарища и соседа по «Гнезду» Саши Денисенко, он же дал мне и контактный телефон. Звонить пришлось несколько дней кряду. Есть вакансия корректора. «Но вам же это не подходит?» — «Подходит! Еще как подходит!» — «Ну, приезжайте на собеседование».
Смотрю на запись в своей трудовой книжке от 25 июля 1989 г.: «Сибирское отделение издательства “Детская литература”. Принят переводом на должность редактора художественной литературы». Тем, что мне, «человеку с улицы», не дали от ворот поворот, я опять-таки обязан (надо ли говорить?) Александру Ивановичу Плитченко.
Парадоксально, но между тем факт. Так уж получилось, что последние, трагические годы советской эпохи выдались для меня чуть ли не самыми счастливыми в жизни. Каждое утро я, человек, которому было уже за сорок, просыпался с радостной мыслью: а вот сейчас я пойду на работу!».
Владимир Ярцев стал не просто корректором, но внешне незаметным цементирующим, объединяющим началом той насыщенной творческой жизни, которая развернулась внутри и вокруг издательства. Он отвечал на звонки, он встречал и провожал разного рода публику, он, благодаря своей безотказности, учредил целый отдел заказных стихотворных текстов, эпиталам, тостов, поздравительных од, и честно трудился на этой ниве. Потом, благодаря Плитченко это сочинительство было поставлено на условно коммерческую основу и приносило нам дары для пиров и застолий, для чествования гостей. А гостей хватало. Кого здесь только не побывало: то Геннади Заволокин, то Коля Шипилов с крылом гитары за спиной, то режиссёр Юрий Шиллер, то художники братья Меньшиковы, то златоуст и каллиграф Коля Мясников, то дивная Татьяна Набатникова, не говоря уже о таких, как бы сейчас сказали, маргинальных персонажей – Толе Маковском, Жанне Зыряновой, Петре Степанове и пр, и пр.
Надо сказать, что в промежутках Ярцев умудрялся справляться и со своими основными обязанностями корректора, и успевал помочь сторожу и кочегару Герману, и в первых рядах поучаствовать в погрузке-разгрузке книг. Отчего он иногда с грустно-ироничной улыбкой именовал себя грузчиком. И даже слегка гордился этим своим качеством, по сему об этом даже остались стихи, ему посвящённые, которые он даже помнил наизусть:
Не рыцарь я кинжала и плаща,
Я просто грущик через букву «ща»
И потому воистину свободен.
Я выхожу из каменных ворот
Любить забытый господом народ,
Мой грустный вид, как робы, всепогоден.
…………………...
…………………...
В крови смиренье разольёт «Агдам».
И голова седа не по годам,
И Родина, испытывая срам,
Сжимается шагреневою кожей.
Красивый, статный, с благородной осанкой, ровным негромким голосом и подчёркнуто интеллигентской, несколько даже занудной интонацией, я помню его смеющимся по-доброму и сдержанно, но не помню во гневе или состоянии раздражения с выплеском эмоций. Интересно, что в одном из интервью главным качеством материала Слова в поэзии он называл – нежность. У него есть удивительное стихотворение «Икона» о завещанном от бабушки образе, полностью вещь можно прочесть на сайте «Сибогней», там есть несколько подборок Владимира Ивановича, в строках стихотворения он признаётся в своём практическом атеизме, но как-то по-христиански – «Я не верю, что она меня сохранит. Знаю только: я сохраню ее». И когда я размышляю над тем как, с каким достоинством, долготерпением и смирением Владимир Иванович прожил последние года четыре своей жизни, когда рак крови высасывал из него все силы, когда он героически старался никого не обременить своей немощью, пока тело его не истончилось до поистине почти духовного состояния, я почему-то верю, что он обрёл и душевный покой, и Царствие Небесное.
***
Перед тем как уйти,
Запотевшие стекла протру —
Поутру ощути
Переменного света игру.
Выйди в страждущий сад
И к дичку невзначай прикоснись,
Как слепец, наугад, —
И смутится небесная высь.
Ближе к полдню, гляди,
Заморочена голубизна…
Тесно станет в груди.
Так бывает во все времена.
Древний, как мезозой,
Цепенеет над яблоней зной.
…Перед скорой грозой
Воздух плавится не надо мной.
Согласно его собственному желанию, Владимир Иванович похоронен на своей родине — на Алтае в районе Бийска, похоронен, как и предсказал в стихах, своей младшей сестрой Людмилой: «Я знаю, что она меня оплачет, когда повозку тронут со двора».
Владимир БЕРЯЗЕВ, специально для «Новой Сибири»
